Хайбула Амирханов один из тех, кого смело можно назвать одним из ведущих специалистов пластической хирургии в Дагестане. Начав свою практику в конце 1990-х, он уже не помнит, сколько пациентов прошло через его руки, скольким из них он исправил не только дефекты лица, но и, без преувеличения, судьбы. «Самое главное, – говорит Амирханов, – это внутреннее состояние пациента. Хирурги могут сделать из него человека модельной внешности, но если он не готов меняться изнутри, такие перемены счастья не принесут». Интервью с хирургом и немного, как он признаётся, психологом, врачом, требующим от себя и своих коллег постоянного профессионального самосовершенствования, мы начали с банальных вопросов...
-Почему вы решили стать пластическим хирургом? Ведь кто-то решает стать стоматологом, кто-то кардиологом… С чем связан выбор?
– На самом деле это получилось достаточно… интересно. Первоначально я поступал в Ростовскую медицинскую академию на специалиста в области санитарно-эпидемиологического надзора. Это были примерно 1987–1988 годы. В это время в государстве многое менялось, и многое менялось во мне тоже. По окончании первого курса я уже не хотел заниматься санитарной безопасностью, а думал о том, чтобы заняться более серьёзной медициной, и искал направление, которое было бы одновременно интересным и в то же время позволяло оставаться независимым от государства. С такими мыслями я доучился до 4 курса, а затем, в 1993 году, перевёлся на лечебный факультет ДГМА. Когда проходил интернатуру, возник интерес к пластической хирургии. Поняв, что это и есть то, чем я на самом деле хочу заниматься, выехал в Москву, где поступил в ординатуру по пластической хирургии Российской академии последипломного образования. Я попал на кафедру в Центральном научно-исследовательском институте стоматологии и челюстно-лицевой хирургии, занимавшуюся восстановительной хирургией головы и шеи. Уже там два года проходил ординатуру под руководством профессора Александра Ивановича Неробеева, известного в научных кругах специалиста в области пластической и реконструктивной хирургии. В основном приходилось заниматься сложными, реконструктивными операциями. У меня была самая большая палата с очень тяжёлыми пациентами, поступавшими после онкологических операций, автомобильных аварий, огнестрельных ранений лица. Им мы делали микрохирургические операции. То подвздошную кость с мягкими тканями и нервными сосудами, то малоберцовую кость, то кожу с иных частей тела пациента пересаживали и восстанавливали ему черты лица. Это такие операции, которые длятся от 8 до 12 часов. Почти каждый день в течение полутора лет я ассистировал на таких и более сложных операциях… За два года в Москве (полтора года в ординатуре и полгода в частной клинике) у меня было, наверное, два или три дня выходных. Ни субботы, ни воскресенья, ни каких-то там праздников.
– Как сложилась жизнь после учёбы в Москве?
– В Дагестане я год занимался общей хирургией в Республиканском госпитале ветеранов, и только потом стал самостоятельно заниматься пластической хирургией, проводя небольшие операции. Исправлял кончик носа, перегородку, уши, веки… То есть нетяжёлые операции, не способные повредить пациенту. Когда набрался опыта и стал чувствовать, что могу браться за более сложные случаи, то стал делать и другие операции. Пластическая хирургия, причём в области косметологии, – это направление, заставляющее ежедневно учиться, развиваться, следить за новостями медицинской науки и технологиями. Поэтому приходится регулярно проходить стажировки, участвовать в международных конгрессах и семинарах. Иногда, участвуя в конгрессе, можешь целыми днями смотреть за тем, как проводятся операции (они идут в онлайн-режиме), и взять на вооружение какой-то момент, длившийся буквально секунд двенадцать, но этого бывает достаточно, чтобы перенять этот опыт и улучшить свою работу.
– Понятно, когда человек желает изменить свою внешность по каким-то объективным причинам – попал в аварию, получил повреждение вследствие несчастного случая… Вы не пытались выяснять, что толкает людей на изменение внешности, когда у них, казалось бы, всё нормально. Что заставляет менять форму носа, бровей, ушей?..
– Отчасти на это повлияла мода. Внимание к этому привлекли телепередачи, обсуждения в социальных сетях, Интернете. Например, в определённых вузах были даже группы, в которых почти все девушки были мной прооперированы (улыбается. – Прим. ред.). 60–70% наших пациентов – девушки. И в основном, причём это общекавказская тенденция, оперируют нос. Пациентки хотят иметь более европейскую форму носа, без горбинки. Но есть и пластические операции по показаниям врача. К примеру, если пациент получил травму или же у него искривлённая перегородка, искривлены или переломаны кости носа, что мешает дыханию. Но иногда бывает очень красивая внешность, красивые черты лица, а на носу огромная горбинка. Это сильно давит психологически! Вообще, считаю, что пластическая хирургия – это хирургия, позволяющая, как правило, избавиться от психологических комплексов. У многих пациентов после операции жизнь меняется. Даже приятно бывает смотреть в их радостные глаза. Они уже чувствуют себя намного увереннее, становятся более открытыми, жизнерадостными, находят себе пару: выходят замуж или женятся… Хотя бывают ситуации, когда хочется сказать пациенту, что ему нужно к психиатру. Но это крайне редко…
– Частная медицина, есть такое мнение, развивается в разы быстрее и качественнее другого направления. В чём вы видите причину этого?
– Первая причина в том, что частные клиники берут к себе лучших специалистов из госучреждений, в которых те работают. В госучреждении опытный врач может, к примеру, получать 10 тысяч в месяц, а в частном секторе в несколько раз больше. Врач материально заинтересован работать на частника. Во-вторых, в частных клиниках материально-техническая база лучше, чем в государственных. Посмотрите на состояние многих госбольниц. Во многие из них зайти невозможно! А частные клиники такого себе позволить не могут. И то, что частные клиники широко развиваются, спасает государственную систему здравоохранения! Если частные клиники остановят свою работу, то даже большие государственные учреждения не будут успевать принимать и лечить пациентов. Отмечу, что число заболевающих постоянно растёт, а число врачей, медперсонала госклиник остаётся прежним. Зайдите в любую детскую поликлинику. Там часами в одной очереди находятся и больные, и здоровые дети…
– А вот такая госмедицина – это следствие чего: мало выделяется денег или же нерачительное хозяйствование, использование имеющихся средств?
– Вы сами понимаете, что какие бы средства ни выделялись, определённый процент денег уходит обратно… Потом приходят проверки, и опять часть средств куда-то уходит. Фактически для нужд больницы доходит 40–50% от выделенного, когда даже первоначальная сумма бывает недостаточной. Разве может при таких условиях что-то развиваться хорошо?
– У нас есть государственная медицина… Худо-бедно, но она есть. Есть активно развивающаяся частная медицина, но при этом получается некий парадокс, что количество больных при этом становится всё больше. Образно говоря, появилось большое количество больных, но с деньгами, людей. В чём причина такого роста?
– Понимаете, это к нам, в эстетическую медицину, приходят люди с деньгами. Но ведь, обращаясь в государственную больницу, люди всё равно платят, причём не меньше, чем в частных клиниках... Частнику пациент платит и может требовать, а в госучреждении он этого не может сделать. Что касается роста больных, то здесь влияют социальное положение населения, экология, общее питание и образ жизни людей, даже психологическое состояние общества. За последние годы всё это меняется очень бурно. А наша генетика, развивавшаяся веками, не может так быстро перестроиться под эти факторы. Вы зайдите в онкологический диспансер. Я – доктор, но даже мне туда зайти страшно было. Там много обречённых людей, стоящих в очередях часами! Это неправильно! Там ведь люди, к которым нужен индивидуальный подход и лечение, которым нужно помочь, в первую очередь, побороть страх. И дело не в том, что врачи не работают. Они работают, они выполняют её настолько, насколько могут. Но на каждого врача там огромный поток пациентов и такое же количество макулатуры – различных бланков, которые врач должен заполнить. Получается, что врач должен заниматься писаниной и отчитаться, что он хорошо всё сделал (хотя, может быть, это не так), а заниматься пациентом уже не остаётся времени.
– Что бы вы предложили для улучшения ситуации?
– Если говорить о государственной медицине, то я бы рекомендовал почаще направлять врачей на повышение квалификации. Хотя по закону это и так требуется, но по моим наблюдениям квалификация 97% дагестанских врачей повышается на уровне республики. Если бы 30% врачей отправляли бы за пределы республики, в центры, где те или иные направления лучше развиты, то результат был бы другой. Многие пациенты стараются выехать на лечение в Москву, Питер или Волгоград. В то же время нам ничто не мешает достичь того же уровня медицины, что в Волгограде. Для этого надо молодых и перспективных хирургов отправить на обучение, чтобы они, повысив свою квалификацию, стали работать на новом уровне. Иногда бывает достаточно хорошему хирургу показать, как надо правильно, более качественно что-то делать. А когда некому показывать и некому передавать свой опыт, то... (разводит руками. – Прим. ред.)
- 22 просмотра