Лидия Филиппова, служащая,
1950–1960-е годы
Море в пяти минутах ходьбы, консервный завод по дороге и много-много соседей во дворе – таким запомнился мне Дербент моего детства. Мы жили на Пугина, 4, где когда-то был постоялый двор и сдавались комнаты для приезжих. Его построила русская женщина, имени ее я не знала, помню только, что она жила в нашем же дворе, на втором этаже. О ней и о дворе нам рассказывала соседка – теть Тося, Татьяна Игнатьевна Серова, она сама тут родилась в 1914-м. Тогда перед домом были конюшни, а в них стояли лошади и фаэтоны. А эта хозяйка заправляла всем этим добром – и постоялым двором, и конюшней с фаэтонами.
Ну а потом во дворе расселили 23 семьи, в основном горских евреев и русских. И родители получили там комнатку от консервного завода после того, как поженились. Мама, Ольга Васильева, с сестрой Дарьей приехала в Дербент со Ставрополья вслед за старшим братом после того, как раскулачили их отца. Они поселились на Таги-Заде, чуть ниже синагоги. Дядя работал на рыбных промыслах, а мама – рабочей на заводе, с 1938-го года. Папа, Виктор Филиппов, родом из Воронежской губернии, попал сюда после того, как арестовали его отца, да так и остался. И на войну призвался отсюда, а служил он в ставке Сталина в Тегеране. Высокий был, статный. Да у него в механическом цехе на консервном все были, как богатыри из сказки, – высокие и красивые.
Получили, в общем, родители комнатку и обзавелись железной кроватью, комодом и шифоньером. Так с этой мебелью всю жизнь и прожили, и до сих пор она у меня сохранилась. А готовили на керосинке в подвале. Туда прямо из комнаты вели ступеньки. Ковров у нас не было, а были половички-«ложники». Мама их вязала крючком из тряпок. Моя одноклассница, Аня Хизгилова, когда увидела их в первый раз, побежала домой и предложила своей маме – тете Ципе – убрать все ковры и постелить «ложники». А у тети Ципы муж был директором ковровой фабрики! Правда, при этом тетя Ципа была очень простая и не зазнавалась. Она иногда заглядывала к нам в гости, и мама очень любила ее визиты, тем более что могла общаться с ней на ее родном языке.
В нашем дворе всякое бывало – ссорились, мирились, вместе радовались и горевали и знали друг о друге почти все. Например, теть Тося, ну, которая родилась в нашем дворе, провела детство в детском доме в Воронежской области. Тогда это был поселок Слобода, а потом уже был город Лиски. Ее отец, Игнат Кобзарь, бежал с Украины от какого-то беззакония, а когда у него умерла жена, сдал дочь в детдом. Но она сама об этом не рассказывала, соседи говорили, что он ее потом сам и забрал. Теть Тося умерла где-то в 2000 году, ей тогда под девяносто лет было.
Еще во дворе жила семья Кондратенко. Глава семьи, дядя Жора, был саратовский. Из Дербента на биржу в Саратов в 20-е годы приехали люди искать грамотных специалистов. И когда узнали, что дядя Жора окончил духовную семинарию, позвали его работать в Дербент. Дядя Жора и поехал, работал бухгалтером в совхозе Карла Маркса. Все его шестеро детей выросли в нашем дворе.
С его дочкой, Олей, мы дружили. Около первой школы по Канделаки мальчик жил, его звали Славик, который приезжал на пляж на новеньком велосипеде и из всех девчонок отдавал явное предпочтение Оле. А мы этим пользовались – пока он общался с Олей, мы все по очереди катались на его велосипеде. Своих у нас не было, но кататься умели все. И разрешения не спрашивали, садились – и вперед.
Во дворе нашем жил известный врач Шими Хизгилович Абрамов, добрейший человек, к которому все соседи бегали за помощью, и он никогда никому не отказывал. О том, что Шими Хизгилович был в плену и бежал оттуда, мы узнали намного позже, наверное, он не любил об этом говорить.
А еще не могу не вспомнить тетю Хисибо Евдаеву. Милая была, ласковая и прекрасно готовила, многому научила мою маму, например, варить настоящее варенье. В селе, где прошла мамина юность, варенье так не варили. Яблоки, чаще всего, уваривали, чтобы потом положить меньше сахара, и повидло делали для пирогов. Да и фруктов таких не было в деревне, как в Дербенте. А тут – фруктов вдоволь, и варенье варилось роскошное, ароматное.
У тети Хисибо и ее мужа Соломона было три сына и дочь. Старший, Юра, вернулся из Морфлота в 1957 году, в этой обворожительной черной форме и фуражке с золотом на кокарде, а потом привез себе жену из Махачкалы – Дору Ханукаеву. Тогда как было – почти все женщины-еврейки были домохозяйки, а тут появилась Дора, которая стала работать мастером на соковом заводе, и это было непривычно.
А дядя Беньяву Гаврилов после войны привез себе невесту из поселка Куба, что в Азербайджане, ее Ливго звали. Дядя Беньяву работал в колхозе и осенью забирал всех дворовых детей в колхоз, чтобы мы могли наесться винограда, а взрослых угощал сухим вином.
Тогда суровые годы были. Наша соседка, тетя Фая Доценко, донская казачка, работала на консервном заводе. Там тогда и мясные консервы производили, так она хотела вынести около полкилограмма мясных обрезков, ну, чтобы семью прокормить. Но на проходной ее задержали и посадили в тюрьму, хорошо хоть не очень большой срок дали.
А когда она вернулась обратно, весь двор у нее обшивался. Готовой одежды не так много было, а тетя Фаина была мастерицей. Вот мы и щеголяли в сшитых ею из бязи и ситца юбках клиньями, платьях с рукавами-фонариками или крылышками, все по тогдашней моде. Помню свой первый костюм из тафты, который я носила вместе с чешскими босоножками, кожаными, с рантами, мне их в магазине покупали. А на выпускной вечер тетя Фая сшила мне белое платье, тоже из тафты, с атласными цветами. Еще я запомнила почему-то, что нижнюю юбку было принято надевать с 14 лет.
Нас было пять неразлучных подруг: две Лиды, Оля Кондратенко, Роза Евдаева и Валя Шаповалова из шестого номера. Таня Доценко, дочка тети Фаи, была отличница и не очень с нами дружила. А мы бедовые были, любили побаловаться. Например, бегали в соседний двор, стучали в окно и убегали. Больше всех нам доставалось от дяди Хаима из 6-го номера, а нам почему-то больше всего нравилось стучаться именно в его окошко.
Очень мы любили запекать тарашку. Заворачивали ее в кучу газет и укладывали в старое дырявое ведро. На дно клали маленькие щепки и поджигали их. С этим ведром бегали по двору (чтоб огонь не погас быстро), пока наша рыба не запечется. Это было наше изобретение, мы очень гордились им.
Да, так вот, море и пляж. Лучшее из детства. Мы жили совсем рядом – перейти через железную дорогу, через консервный завод – и вот оно, теплое и ласковое. Если в конце лета идти через консервный завод, там всегда стоит вереница машин, очереди ждет. Тут можно забраться на любую машину и набрать полные карманы винограда, яблок или помидоров. А водители и не против были, никогда не ругались. Мы набирали и бежали дальше, к морю.
Чаще всего купались на «солдатском» пляже. Он располагался дальше городского, там потом был завод «Радиоэлемент». Завод был военный, секретный, его называли «пятый почтовый». На «солдатский» пляж по утрам водили купаться солдат из воинской части, а в остальное время он был свободным и очень чистым, да и берег там был получше. Наверное, сами солдаты его и убирали. Родители не всех девчонок туда пускали, ну, некоторые бегали без разрешения.
Еще мы любили гулять в Пушкинском саду. Он был огорожен, там стоял памятник Пушкину. Сад приводили в порядок как-то периодически – то он был очень ухоженный и аккуратный, с цветущими клумбами и газонами, то обрастал невероятными зарослями бурьяна и становился самым подходящим для наших игр в «казаков-разбойников». Мест, чтобы спрятаться в пышных кустах, было предостаточно. Но скамейки там стояли всегда, и молодежь любила гулять по саду и фотографироваться возле памятника. Потом Пушкина куда-то перенесли, а позже он и вовсе исчез.
Помню, где-то в начале 60-х у соседей скончался мальчик от рака крови. Его оплакивал весь наш большой русско-еврейский двор, а кто-то сфотографировал женщин у гроба мальчика. Прошло много лет, но мы с сестрой очень часто достаем эту фотографию и вспоминаем, как это было. Не знаю даже, почему нам так это запомнилось. Может, потому, что в тех прежних дворах не было чужого горя? И каждый, кто там жил, принимал любой событие в жизни соседей, радость или беду, как свое. Если случалось горе, наши еврейские соседки причитали по-своему, а русские по-своему, но бок о бок. Если были праздник – то угощения делились на всех. И было в этом что-то роднящее, сближающее, чего сейчас почти не осталось.
А когда мне исполнилось 19 лет, я уехала из города, учиться. Но родительскую комнату в общем дворе мы с сестрой сохранили и каждый год приезжаем сюда, чтобы еще раз все вспомнить и пережить.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
_____________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 67-06-78 и 8-988-291-59-82.
- 17 просмотров