Заупокойная молитва

Вчера опять было много встреч по работе, и, как обычно, я поздно выехал. При подъезде к городу N меня остановил довольно необычный работник ГИБДД. Он был навеселе, что было заметно по его радостно виляющему, как хвост собаки, жезлу. Я тут же остановился и приспустил стекло автомобиля, чтобы послушать речь ночного рейдера.

– Ассаламу алейкум, инспектор такой-то, предъявите документы, пожалуйста, – протараторил довольно вежливо, а сам заглядывает тем временем в салон и светит фонариком. Я чинно подал документы и стал дожидаться их возврата и столь же вежливого ответа: «Всего вам доброго, извините за беспокойство…», но он зачитался. Потом отошёл от машины, положил мои документы в свой карман и буркнул: «Багажник, пожалуйста». Я спрашиваю: «Чего, багажник?» Он вернулся к окошку, нагнулся, просунул голову в окошко и спрашивает: «Чё?» Я говорю: «Хочешь багажник посмотреть?» Он: «Да».

Глушу машину, выхожу, открываю. Пока подходили к багажнику, работник то и дело  включал и выключал фонарик, а потом резко поднял фонарь на уровень фуражки и нажатием на кнопку включил его окончательно.

 Пустой багажник не сулил надежды работнику, и он, достав мои документы из кармана, продолжил их читать. Привычным движением головы ему удалось ловко сместить фуражку на лоб и потом резко вскинуть обратно, чтобы вернуть назад. После чего он демонстративно высморкался. Ветер насвистывал проводами, а осенняя листва кружилась в водевиле, падая на землю и сбиваясь в углах зданий и тротуаров.

– Ле, а ты знаешь, что идёшь на лишение? – спросил меня ночной страж.

– Лишение чего? – переспросил я.

– Прав.

– За что, я разве нарушил?

– Иди-ка сюда – и он повёл меня к корме моего корабля, как строгий учитель, указывая на фары и постукивая по ним жезлом.

– А что с ними, работают ведь?

– Ле, ты не понимаешь что ле, синоны! – И он продолжил стучать по ним так, что я подумал, что они могут треснуть.

– Что синоны? – переспрашиваю я.

– Ты не знаешь, что такое синон?

– Я не знаю, что такое синон.

– Ты правила дорожного движения читаешь?

– Читаю.

– А почему не знаешь, что такое синон?

– Потому что там нет такого слова.

– Ле-е-е, Ккысенон, ты что придираешься?

– Я не придираюсь, я не понимаю, для чего ты меня остановил.

– Иди и переставь машину.

– Отдай документы, и я поеду, а тебе счастливого дежурства, товарищ командир.

– Ле-е-е, я тебе сказал, иди, переставь машину и пройди туда, – и он как волшебной палочкой указал на высокий блокпост, за которым должна была состояться ночная сделка с совестью, как я понял.

– Уважаемый, верните мои документы, и я поеду – повторил я.

– Ты чё, не понял, тебе говорю: иди и переставь машину! – Лобно-затылочная мышца в такт его разговора перемещала фуражку то взад, то вперёд.

Я переставил машину и направился вслед за командиром. Правда, не злился, а, скорее, хотел увидеть финал этого действия.

Узкий проход между блокпостом и будкой инспекторов скупо освещался уличным фонарём. Дойдя до середины этого прохода, он резко остановился, повернулся, бегло, но пристально осмотрел всё вокруг, оценивая ситуацию. Глаза его бегали по сторонам и он, нервно улыбаясь, оскалил свои кроличьи зубы, потом сквозь них же процедил:

– Послушай, я тебе щас составлю протокол, и ты будешь потом бегать и бегать. – И он так приблизился к моему лицу , что аж слюни его таки достали меня. Я спокойно смахнул холодную и мерзкую капельку слюны с щеки и спросил:

– Почему я должен буду бегать и бегать?

– Ле, ты что? Не понимаешь? – И он вытаращил свои глаза на меня, что я не на шутку испугался за его зрение. В этом взгляде было всё. Сумма, крупная купюра, желательно красненького цвета, даже красненькие цифры солидной денежной банкноты пробежали перед моими глазами. Я хлопнул веками, все эти внушения рассеялись в пыль, и я начал свою речь: «Послушай, дорогой товарищ, я понимаю, что ты устал, так же как устал я, и этот наш разговор безрезультатен. Может быть, ты ещё полон сил и энергии, может быть, ты только заступил на дежурство, но я не хочу отнимать у тебя много времени. Давай, ты отдашь мне документы, мы попрощаемся, и ты продолжишь нести свою вахту. Я тоже устал, хочу поскорее вернуться домой и отдохнуть. Честно говоря, ты первый человек, который утверждает, что мои фары ксеноновые. До сих пор не было никакого замечания со стороны твоих коллег, тем более я довольно часто выезжаю ночью в дорогу. Если у тебя есть ещё вопросы по этому поводу, я готов тебя выслушать».

Он слушал меня и слушал. Потом достал из своего кармана мои документы и заново перечитал их, но почему-то обратно положил их в карман. Медленно поднялась его фуражка, а за ней и лицо. Тень от козырька отходила от его подбородка, потом из-под неё появился нос, и тень продолжала отступать, пока его глаза не встретились с моими глазами. Он немного прищурился, пристально посмотрел на меня и спросил: «Чё с бородой? Умер что ли кто-нибудь? Почему оставил бороду?»

Теперь же у меня появилось сильное желание быть поделикатней и сдержанней, но почему-то выпалил: «Умереть можешь ты, а утром твоё тело привезут в мою мечеть, где твои родственники будут просить читать за тебя заупокойную молитву. На всё воля Всевышнего». Он оторопел, и я добавил: «Но ты можешь покаяться и прийти сам, добровольно, посидеть и послушать пятничную проповедь. Может быть, она будет первой для тебя, но я очень бы тебе рекомендовал». Ему стало не до шуток. Он моментально вынул мои документы и вручил их мне, пожимая руку. Но всё-таки упрекнул: «Почему сразу не сказал?»

– Всему своё время, уважаемый. Всему своё время.

Я вышел из-за грозных бетонных блоков, и он крикнул вслед: «Делай дуа за меня!» Улыбнуло. Я уже сел в машину и тронулся. Он, провожая меня, махнул рукой и подчеркнул: «Сделай хорошее дуа!»

Я устало улыбнулся ему и поехал своей дорогой.

Пусть Аллах наставит его на истину и отдалит от запретного. ]§[

Номер газеты