Был такой город

Якуб Рувинов, водитель

(1900–1950 годы)

 

Когда долго живешь, помнишь все. Как бы сказать… странно помнишь. Что вчера было, что полчаса назад было, можешь забыть, перепутать, а что давно случилось, когда ребёнком был, видишь ясно, как кино смотришь. Вот так я помню дедушкин двор, он сплошь был заставлен мешками с орехами, фрукты всюду горами лежали, мой отец их заготавливал и отправлял куда-то в Россию.

Пять тёток у меня было, пять маминых сестёр, такие здоровые, сильные, весёлые. Моя мать и её сёстры все грамотные были, тут же в Дербенте была гимназия для девочек, и все девочки Ханукаевы учились в гимназии. Маму мою звали Мельке, а сестёр её Милько, Гюльсюрх, Мозол, Бетсиин и Лиё. Были у деда и огромные сады. Когда я маленький был, тетки и их подруги сажали меня на подводу и возили в сад, чтоб я для них тутовник трусил. Я залезал на дерево и тряс его, а они расстилали внизу палас, и туда падал тутовник. Всегда я им что-то собирал в саду. Здесь женщины самовар ставили, танцевали, чай пили. И убирали, и фрукты собирали. И работа, и праздник. А в тот день, когда женщины приходили туда, вокруг ни одного мужчины не было. Так принято было. Уже все знали, что придут женщины, и все сидели по своим домам.

Якуб Рувинов (слева) с товарищами, 1950-е гг

Деду, его звали Явдо Шомоил, это отец моей матери, принадлежала половина квартала на нынешней улице Пушкина, раньше она называлась красивее – улица Народов Востока. Дед был богатый человек, владел садами, виноградниками, в доме были глубокие такие подвалы, винные погреба, а в них в три ряда бочки с вином стояли. У деда были друзья-азербайджанцы, тоже владели виноградниками, но у азербайджанцев тогда всё строго было: они не пили, поэтому вино не умели делать. Когда приходило время урожай собирать, они свой виноград в тазах приносили моему дедушке. У них был виноград, который для вина, а у дедушки рос агадаи, который обычно в Россию отправляли. И они приходили меняться. А потом сделалась революция, и деда раскулачили, почти всё отняли, виноградники отняли, дома, а в наш дом много разных людей заселили. Когда деду сказали, что виноградники забирают, он руки-ноги поднял, сказал, пусть вам будет. Зато ни его, ни его семью не тронули. Два сына у него было, один жил в Баку, работал на нефтяных промыслах. Вот к этому сыну дед поехал и умер там, не вернулся уже больше в Дербент.

В одном из оставшихся дедовых домов я и родился в 1924 году. Родился там, вырос и сейчас тут живу, это Пушкина, 68. Если с улицы смотреть, там над воротами до сих пор надпись есть, кому дом принадлежал, правда, видно уже плохо.

Отца моего Хилькия звали, Рувин-ильгиё – это род моего деда по линии отца. До советской власти у нас вообще фамилий не было. Отец умер, когда мне шёл седьмой год. У нас во дворе жила мамина родственница, она была замужем, а потом что-то получилось у них в семье, и она от мужа ушла. Ушла и сказала: «Я себя сожгу». Всерьёз никто не принял, наши женщины, когда сердятся, много чего сказать могут, и проклясть могут, такой характер у них. Но эта, наверное, очень на мужа обижена была и в один прекрасный день облилась керосином и подожгла себя. Выбежала, как факел живой, и упала на ступеньках. А у отца был знакомый, считался даже как друг. Работал в райкоме, большой человек был. Он как раз в тот момент проезжал на фаэтоне, услышал шум и спрашивает у моей матери: «Мельке, что там у вас?». Она: «Моя родственница себя сожгла». И попросила передать это отцу, а отец был где-то у поездов. И тот друг поехал к папе и назло сказал ему неправду – завидовал, что отец хорошо зарабатывает, хорошо живёт. Сказал ему, там твоя жена себя сожгла. И отец говорит: «Как же так?! Я же утром чай пил, мы не поссорились, мирно попрощались». И побежал домой. Подбежал, увидел много людей возле дома и подумал, что всё это правда. Прямо там на землю сел – ноги отказали. И от этого он заболел. Здесь один хороший врач был Ханукаев, так он днём и ночью сидел рядом с отцом, но не сумел вылечить, где-то пять-шесть дней отец пролежал и умер, такое сильное у него было потрясение. А всё из-за зависти, из-за злых людей и злого сердца. Из-за этого много беды в мире.

Вот женщинам нашим зачем воду не давали набирать? Они из родника воду носили в кувшинах. У некоторых настоящие, хорошие были, а у некоторых глиняные были кувшины. И вот когда они за водой в Верхнюю часть города шли, некоторые мальчишки кричали: «Евреи идут! Бейте кувшины!». А другие им отвечали: «Нет, когда назад с водой будут идти, тогда разобьем». И били, били кувшины, полные воды. Женщины все мокрые так и уходили. Это я хорошо помню. У моей тёщи в подвале до сих пор лежит такой один кувшин.

В день, когда с отцом вся эта беда случилась, я помню, у нас полный двор орехов, яблок был, а в день, когда он умер, ничего уже не было, всё исчезло. Не знаю, украли или забрал кто, но только двор стал совсем голый, пустой, и сразу вся жизнь переменилась. Ещё помню: на площади был большой собор, его уничтожили. Я свидетелем был, когда церковь ломали, рушили. Там потом конюшню сделали. И тогда тоже было чувство, будто переменилась жизнь, совсем. И страшно было, нехорошо на душе, он ведь красивый был, этот собор, а тут площадь сделалась голая.

Я был самый младший сын, старше меня было еще трое. Моих братьев звали Исай, Рувин и Давид. Братья даже говорили матери, мол, за нас не беспокойся, береги Якуба. Два старших закончили в Ленинграде высшее военное училище. Давид учился в Ереване в артиллеристской академии, во время войны в Подмосковье погиб. Рувин погиб в Румынии, а Исай – во время блокады Ленинграда. Я тоже воевать пошёл, и один из всех остался живой.

Майя Рувинова (сестра), 1940 г.

До войны я работал трактористом в колхозе Кагановича, совхозе Сабнова, в Рукеле работал. К нам приехал один парень, подполковник, танкист. У него с глазами что-то было, ничего не видел почти, хотя его много лечили, хорошие доктора лечили, но ничего не получалось. Этот парень был очень сильный специалист по технике. Он даже по звуку мотора слышал, какой трактор неисправен. Такой он был, что его из воинской части отпускать не хотели. А его родственники жили в нашем дворе, так что он знал семью нашу, знал, что я один остался из братьев, а сёстры тогда маленькие были, знал, что мы бедно стали жить. Мама тогда работала в гараже Даггаза, это рядом с нашим домом, там сейчас «скорая помощь». Она охранщицей работала, ворота эти открывала-закрывала. Платили ей, конечно, немного совсем. И вот он сказал матери: «Мельке, давай я Якуба на тракторе работать научу. Кусок хлеба будет».

И я пошёл работать. Там у нас много табасаранцев работало трактористами. Большой участок был, и фермы были, и поля. Что хорошо, нас там кормили бесплатно. У нас была повариха Мозол, еврейка. Добрая такая женщина, она готовила нам, что мы скажем. Коров резала, курей. А я урывал немного продуктов. И завхоз у нас хороший был, он мне тоже давал немного и говорил: «На, матери и сёстрам отнеси». И когда я приезжал в Дербент за горючим, у меня на подводе всегда что-нибудь лежало: привозил своим кур, яички, большой хлеб, тандур он у нас называется. И ехал я из своего совхоза до Дербента по дороге, которую раньше называли Беклер юри – Богатая дорога. Она тянулась от совхоза имени Карла Маркса до еврейского кладбища на Сальмана, там когда-то жили очень богатые люди. А теперь богатых не осталось, все были бедные, были голодные, и я вёз семье хлеб и яйца, как драгоценность.

Бандитов тут много было, с гор приходили, грабили людей. Люди их боялись, на улицу не выходили. Хотя и говорили, что они только богатых грабят, их боялись все, даже те, у кого ничего вообще нет. Бывало, когда виноград уже поспел, придут в сад трое каких-нибудь и говорят хозяину: «Давай мне столько-то винограда». И не поспоришь. Как спорить, если у них оружие? В 20-е годы, как старые люди рассказывали, был тут один бандит, из селения Аглоби приходил, не помню, как звали его. Все его боялись. А один раз он пришёл, и какой-то маленький мальчик бросил в него камень и убил его. Маленький мальчик убил такого страшного бандита.

Я, как приехал с войны, опять пошел работать в колхоз. 36 лет проработал шофёром на грузовой машине, обслуживал интернат, детский дом. А выбора и не было особенно. Кто куда мог, туда и устраивался, министрами после фронта не брали, а семью кормить надо. Я чуть свет вставал, шёл на работу, а ночью обратно, так и прошла жизнь.

 

Рубрику ведёт Светлана Анохина

 

_____________________________________

Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 67-06-78 и 8-988-291-59-82.

 

Номер газеты