На заседании Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека состоялись жаркие баталии по поводу оценок деятельности комиссий по адаптации бывших боевиков к мирной жизни. Сейчас такие комиссии существуют в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. В первых двух республиках комиссии реально существуют, в остальных местах они есть лишь на бумаге.
Ожидания Дагестана
Первая комиссия появилась в Дагестане в 2010 году. Её зачинщиком был Ризван Курбанов, получивший при новом президенте Магомедсаламе Магомедове пост вице-премьера по силовому блоку.
Идея Курбанова заключалась в том, что «возвращение к мирной жизни» могло быть и не через средневековые пытки. А «возвращенцем» можно считать не только сдавшихся добровольно и без принуждения, но и взятых в плен и даже уже осуждённых. Главное – искреннее желание «вернуться».
Дагестанские силовики считали иначе. По существующей в Дагестане практике такого «возвращенца» сначала надо мучить, да так, что в ОВД «Дальний» и не снилось. Потом посадить. После освобождения с «возвращенцем» надо проводить «профилактику», то есть регулярно его задерживать и избивать.
И после очередного задержания лучше всего «потерять». То есть задержанный бесследно исчезает дней на 10, а потом его труп предъявляют общественности как тело уничтоженного в ходе спецоперации боевика.
Искреннее раскаяние определяется исключительно по готовности «возвращенца» не только сдать всех своих, но и вообще дать какие угодно показания на кого угодно. Впрочем, раскаяние всегда считалось чем-то совсем необязательным, так как методы допроса подразумевали соответствующий результат и без раскаяния.
Курбанов, заручившись поддержкой Магомедсалама, стал искать компромисс с силовиками. В итоге комиссия-таки состоялась.
Собственно, работала она в рамках, которые и так прописаны в законах: «Хранил оружие, одумался, сдал». «Был в партизанском отряде, разочаровался, «вышел из леса». Всё это и без комиссии подразумевает отказ от уголовного преследования. Комиссия лишь просила (полномочий-то никаких), чтоб эти механизмы работали.
Соответственно «возвращенцами» в основном становились не реальные боевики, а те, кто рядом постоял. Ведь что такое членство в незаконном вооружённом формировании, – фотография с вооружёнными односельчанами на пленэре. А если ты такого односельчанина хотя бы подвёз до города, то это уже совсем другое преступление, это уже «активное пособничество террористической деятельности», и тут никакая комиссия не поможет.
Силовой саботаж
Главы силовых республиканских ведомств, включённые в состав комиссии, прямо саботировали её работу: министр внутренних дел постоянно твердил, что милиционеры не понимают такого гуманизма.
Глава республиканского Следственного Комитета придумывал бесконечные дополнительные условия, вроде «возвращенец» должен быть ранее не судим, и лишь тогда комиссия имела право ходатайствовать за него. Начальник УФСБ жаловался, что комиссия сводит на ноль всю его работу.
За комиссию был НАК, и даже сам глава ФСБ Бортников не так давно высказывался за развитие этих методов. Из Ингушетии приезжали перенимать опыт.
Но дагестанские менты, эфэсбешники, следаки были против, и именно они контролировали ситуацию, а не московские генералы. Ситуация зашла в тупик. В итоге, в Москве собрались обсудить, как быть дальше.
Сторона адаптации
Курбанов докладывал первым об итогах работы в Дагестане, вопреки тому, что местные силовики совали ему палки в колёса как могли, его комиссия наработала довольно прилично, среди дагестанских «возвращенцев» оказались не только «рядом постоявшие», но даже и реальные боевики. Не генералы «леса», разумеется, но, тем не менее, разок выстрелившие в сторону поселкового отделения милиции. Судьба их решается, комиссия за них хлопочет.
От ингушей выступал глава республиканского совбеза Ахмед Котиев. Результаты пожиже, но, тем не менее, есть. За КБР отчитывался Руслан Ешугаов. Это было феерично. Полчаса он зачитывал доклад о демографических тенденциях в республике (положительные), об экономическом росте (план по валу, вал по плану), о том, какие партии и в какой степени представлены в местном парламенте.
В конце упомянул о трёх обращениях в комиссию. Среди достижений: «помогли с работой уже отбывшему наказание». Перевожу на русский: попросили УБОП больше не требовать от работодателя уволить парня, давно отсидевшего своё. Типа адаптировали! Отчёт комиссии из КЧР вообще можно не упоминать. Там просто большой и круглый 0.
Было ещё много страстных выступлений правозащитников, от Светланы Ганнушкиной до Александра Черкасова, гневно бичевавших зарвавшуюся кавказскую полицейщину и военщину. И тут я понял первую проблему адаптационной деятельности.
Неразрешённое
противоречие
Правозащитники видят в этом цивилизаторскую миссию, они бы хотели, чтоб менты были с человеческим лицом, а в боевиках они видят оступившихся, уязвимых людей, жертв общекавказской неустроенности, и у которых есть общечеловеческие права, которые надо соблюдать. Пусть всё будет как есть, только не так звероподобно.
На самом деле боевик, уходя в лес, поставил крест на всех своих общечеловеческих правах, он не оступился, а сделал сознательный выбор. Какие бы у него ни были личные причины ухода, он занимается вооружённой борьбой с режимом. Его программы не всегда понятно сформулированы для не кавказца и не мусульманина.
Но, тем не менее, они есть, и главный мотив ухода в подполье вовсе не месть за обиды, нанесённые не контролируемыми никем ментами, не безработица, не коррупция, а принципы шариата. Они борются против конституции, а правозащитники требуют, наоборот, её соблюдения.
Адаптационная деятельность в таком виде бессмысленна, так как не решает проблему многолетнего кровавого противостояния. Смысл есть лишь тогда, когда это станет политическим механизмом прекращения дикой резни, охватившей весь Кавказ.
За 12 лет конфликта силовики, при всём своём перевесе в численности и огневой мощи, так и не смогли извести подполье. На место любого убитого боевика тотчас встаёт сочувствующий. Если говорить без обиняков, силовики проиграли, так как в такой ситуации невыполнение задачи за столь долгий срок и при таких возможностях – это поражение.
Значит, надо договариваться. Договариваться надо и с «лесом», и с сочувствующими. Договариваться по принципу «сдавайтесь, мы с вами постараемся помягче» не получится. Эти люди не для того взялись за оружие, чтобы в итоге кто-то просил ментов не требовать их увольнения с работы, после того как они уже отбыли свой срок.
Для того чтоб остановить кавказскую мясорубку, необходимо вывести из леса как можно больше тяжеловесов подполья. «Выход из леса» вообще не должен подразумевать какого-либо раскаяния, сдачи соратников, содействия правоохранительным органам и прочих мерзостей.
«Выход из леса» должен означать только отказ от вооружённой борьбы взамен на возможность продолжить борьбу за то же самое, но бескровными политическими методами. И возможность такой политической борьбы тоже придётся предоставить «возвращенцам». И это будут не просто «рядом постоявшие», а люди с руками по локоть в крови.
Разумеется, российские власти боятся, что «возвращенцы» и сочувствующие им, став депутатами и региональными главами, просто введут шариат простым голосованием. Скажем, в КБР такое вряд ли произойдёт, а в Дагестане или Ингушетии такое развитие событий вполне вероятно. Но другого способа остановить бойню нет. В противном случае можно и дальше продолжать борьбу с подпольем с тем же успехом.
Проблема выгоды
Проблема вторая заключается в том, что война на Кавказе выгодна многим в регионе. Речь не только о силовиках. Многие годы не было более последовательного врага у дагестанских салафитов, нежели Духовное управление мусульман Дагестана, находившееся под контролем суфийского тариката.
Казалось, ничего не поделать – неразрешимые фундаментальные противоречия. И вдруг этой весной суфии и салафиты садятся за один стол и договариваются. Это ещё не мир, но уже не война. Что же изменилось?
Всего-то навсего из Администрации Президента РФ уволен чиновник, отвечающий за исламскую проблематику. При нём в ДУМ Дагестана мешками уходили деньги на идеологическую борьбу с ваххабизмом.
Противостояние с салафитами было слишком выгодно, чтоб от него отказываться. Время от времени из-за делёжки этих денег происходили даже убийства весьма уважаемых исламских деятелей традиционного толка, но их автоматически списывали на «лесных». Сменили человека, поток денег иссяк, и оказалось, что нет непреодолимых препятствий для переговоров.
А если учесть «боевые», получаемые спецназом, а если вспомнить, что региональные силовики отчитываются трупами уничтоженных, количеством возбуждённых дел и делами, доведёнными до суда… Да кабы не война, большинство генералов антитеррора прозябали бы в райотделах, дотянув к пенсии до майора или старшего следователя.
Кстати, именно системой отчётности определяется позиция НАК. Им не важно, скольких посадили в прошлом году, с них спрашивают за то, сколько взрывов будет в следующем. Можно ли решить вопрос со всеми этими Салютиными, Кониными, Саврулиными, для которых чем хуже, тем лучше.
Решение может быть лишь одно: у адаптационных комиссий должна появиться федеральная «крыша», такая, с мнением которой не согласиться будет проблематично и решение которой саботировать будет чревато отставкой.
Такой «крышей» вполне мог бы стать НАК, который в целом всегда был за адаптацию. Ну не попрут же регионалы против структуры, управляемой директором ФСБ. Именно поэтому все ждали выступление представляющего НАК эфэсбешного генерала Андрея Пржездомского.
Из всего его выступления по-настоящему важна была лишь одна фраза: «Считаю, создание комиссии по адаптации на федеральном уровне преждевременным». Это означает, что региональные комиссии, лишённые реальных полномочий, будут по-прежнему упираться в региональных силовиков, которые, конечно, клянутся одолеть террор, но на самом деле все их клятвы – это примерно как «рок против наркотиков».
Ну, значит, пока не навоевались…
«Кавказская политика»
12 июля 2012
- 1 просмотр