По мнению ректора Дагестанской государственной сельскохозяйственной академии Зайдина Джамбулатова, заниматься политикой… немодно! Настоящий политик – это аскет, интеллигент, работающий на благо народа, а не тот, кто идёт в политику ради красивых регалий и карьеры. Такой неординарный, непривычный для современного Дагестана подход, видимо, определяет в жизни Джамбулатова всё: отношение к жизни, работе, вопросам образования. Во всём чувствуется глубина мысли и сопереживание идущим в стране процессам. Возможно, поэтому и на поставленные в интервью вопросы Зайдин Магомедович не отвечает односложно. Он смотрит в глубь проблемы, оценивает её и предлагает решения.
Сегодня много говорят о проблемах образования. Вузам предлагают перейти на плановый выпуск специалистов, чтобы не испытывать дефицита, к примеру, в инженерных специальностях. На ваш взгляд, в чём актуальность этой проблемы?
– Для меня очевидно, что любая реформа «сверху» – это хрупкая реформа. Поскольку Россия, бывший Советский Союз – это сверхуникальное государство с уникальной, ни с кем несравнимой историей. И поэтому строить универсальные системы для нашей страны – это очень рискованно. Мой отец рассказывал о том, что только сельское хозяйство страны перенесло от 14 до 17 реформ. Думаю, что и в образовании, и в других сферах было не меньшее количество реформ, так как каждая формация руководителей пыталась что-то менять.
думаю, что среди стран, являющихся мировыми лидерами, нет таких, которые были бы способны перенести хотя бы половину этих реформ. Постоянные реформы – это неразвитость системы социальных отношений между человеком и государством. Если сегодня дать абсолютную свободу или полный плюрализм тем, кто ещё не освободился от прежних, советских понятий (старшее поколение) и не обрёл новых (поколение тех, кому сегодня 25—30 лет), то мы получим громадное внедрение неестественных для нас идеологий.
Вот говорят, что в России отсутствуют такие понятия: «общенациональная идея», «гражданское общество», «общность интересов». В то же время нас хотят приучить к мысли, что существует объединяющее всех нас понятие «россиянин»… Но как это понятие будет реализовываться и на какой платформе — не показывают! Потому что отсутствует не только министерство национальной политики, но и другие институты власти и инструменты внутренней политики, а присутствуют внутри общества мощные идеологические образования, инспирируемые разными слоями общества и силами, защищающими самих себя, свои личные интересы.
Понимая эти механизмы, я хочу сказать, что наше законодательство никак не может прийти к соответствию потребностей каждой территории, по крайней мере, в групповом понимании. Смогли же в групповом понимании СКФО создать?! Это первый шаг в групповом понимании: дифференциация субъектов России по уровню состояния экономики, уровню ментальности, культурной общности. Сегодня пришли новые системы коммуникации: телевидение, Интернет. Пришла возможность прививать людям новые идеологии там, где сконцентрировался капитал. 200—300 тысяч россиян учатся в Великобритании, около 100 тысяч — в США. Миллион школьников ежегодно заканчивают российскую школу. Если из них 100 тысяч уезжает учиться за рубеж, то кто завтра будет диктовать новую идеологию? Конечно они! У них есть деньги, новая идеология, у них есть плюралистические соображения, и они начнут это лекало одевать на всех. Они будут настроены на то, чтобы нестабильность нашего общества капитализировать в своих интересах в западных банках. Как это сегодня и происходит.
– Вы ректор ДГСХА. Уверены, что существующие в сфере образования проблемы отражаются и на вашем вузе. Скажите, не сложно ли вузу, подготавливающему специалистов сельского хозяйства, выживать в современных условиях, когда большинство абитуриентов предпочитают такие специальности, как юриспруденция, экономика и пр.?
– Для меня в области образования существует два фактора: первое – интересы самого человека, который должен завтра найти себе кусок хлеба и интересную работу, и второе – интересы государства. Государство ищет себе достаточное количество квалифицированных специалистов в сфере своих компетенций. Вот здесь – конфликт интересов. Сегодня государство хочет иметь работников в сельском хозяйстве, а там нечего заработать. Поэтому я занят не тем, чем занялись некоторые вузы, которые стали совмещать специальности, условно говоря, «юрист-сантехник». Мы тоже можем выпускать экономистов-инженеров, у которых в дипломе написано и экономист, и инженер. Но мы пошли другим путём: не универсализация, а дифференциация профессий. В ДГСХА было 10 специальностей, а стало 45. Мы дали абитуриентам возможность выбрать профессию. К примеру, если раньше была одна специальность – агроном, то теперь есть и флорист, и ландшафтный дизайн, и прочие специальности. Человек уже имеет возможность зарабатывать своей профессией!
Кроме того, в современных вузах утеряно понятие «профессиональная мобильность» – это возможность взаимного влияния различных научных школ в регионе и в стране. Чем больше этих научных школ в вузе, тем этот вуз авторитетнее. В Дагестане есть 40 вузов, которые абсолютно не имеют научных школ и никогда их иметь не будут! Там есть молодые талантливые преподаватели, с хорошим потенциалом… Но! Научная школа предполагает, что ты, как преподаватель и молодой учёный, идёшь в третьем-четвертом поколении от какого-либо выдающегося учёного и не теряешь качества! У нас, в ДГСХА, есть ученики практически всех выдающихся отечественных научных школ, начиная с русской и советской. В том числе и Вавилова. Я, к примеру, ученик питерской школы патологической анатомии. У нас есть ученик питерской гистологической школы, которая идёт от немецкой, Лейпцигской, школы… И так далее. И самая главная проблема — это сохранить связи с научными школами и развивать горизонты взаимодействия.
– Сегодня много говорят и об образованности дагестанцев, о том, что молодое поколение имеет низкий уровень знаний и культуры и что вовсе не желает ни учиться, ни работать. На ваш взгляд, насколько эта картина реальна? Какой в вашем видении объективный портрет среднестатистического молодого дагестанца?
– Сегодня потенциально полезны для экономики страны 20–25 % молодёжи, вне зависимости от того, где и в каком вузе она учится. У нас трудоизбыточный регион, где отсутствует эффективная система стимулов для человека. Для дагестанца же понятия «успех» и «социальный лифт» – это синонимы. И не все понимают, что не могут быть министрами, руководителями федеральных и иных органов власти. В год мы выпускаем 29–30 тысяч абитуриентов, и они сразу хотят подъёма на социальном лифте, престижную работу. Это приводит к высокой мобильности, миграции дагестанцев. Но дагестанец, как и японец, отличается потребностью вернуться домой. У дагестанцев есть породистость. Она определяется несколькими параметрами: первое – самодостаточность; второе – высокая система психологической самозащиты. Мы непробиваемы для чужеродной идеологии. Мы всегда объединялись не против кого-то, а на основе – «мы из Дагестана».
– Наша республика — сельскохозяйственная. В то же время мы видим, что на рынке всё меньше и меньше овощей и фруктов, выращенных в Дагестане. Видим проблемы в животноводстве, производстве мяса. С чем всё это связано? Означает ли это, что сельскохозяйственная политика (если так можно выразиться) нашей республики неэффективна? Как вы оцениваете деятельность Минсельхоза Дагестана, а также такие формы поддержки сельского хозяйства, как кредитование?
– Наши люди великолепно работают. Мы выращиваем больше всех овощей в стране, у нас прекрасно сохранилось поголовье скота. Мы лидеры по поголовью овец. В Дагестане, по статистике, а это реальная статистика, миллион голов крупного рогатого скота. Если же говорить о Минсельхозе Дагестана, то скажу так – там работают очень квалифицированные люди. Убеждён, что если бы действующему министру разрешили сократить персонал в два раза и сохранить заработную плату, то это министерство работало бы ещё лучше! Там есть люди, которые уже не могут сделать над собой усилие угнаться за современными технологиями, а есть те, кто к этому современному пониманию активно стремится. Минсельхоз получил на 90 % колхозно-совхозное прошлое. Раньше минсельхоз управлял почти 1500 хозяйствами, у которых были директора. Министр мог вызвать директора и спросить с него. А сейчас кого вызывать тому же министру? Начальника управления сельского хозяйства? Они слуги многих господ, но под ногами у них нет ничего! Они, фактически, модераторы. Они не пропускают плохих решений. А хорошие решения рождаются без них. Птицеводство зародилось в 70-х годах прошлого века на промышленной основе, а сегодня домашнее птицеводство, не на промышленной основе, дает 80 % продукции. То же самое по мелкому и крупному рогатому скоту. Поэтому в этой системе могут работать только механизмы государственного стимулирования или квотирования.
Теперь же по сельхозкредитованию… Россельхозбанк работает неплохо. Хоть и есть нарекания, люди любят на эту тему поговорить… Но посади завтра в банк меня или тех, кто их ругает – те же проблемы будут. Причина в том, что банк – монополист! Нужно демонополизировать возможности кредитования людей через другие госбанки. Нужно, чтобы активно в этой сфере работали и Сбербанк, и ВТБ, и какой-то другой федеральный банк. Тогда конкуренция между банками будет порождать уход от всяких негативных моментов. Я думаю, что наш президент прекрасно представляет себе эту проблему и серьёзно над этим работает.
– Часто приходится слышать, что одной из насущных проблем является отсутствие предприятий по переработке сельхозпродукции. Что сегодня мешает создавать такие перерабатывающие предприятия? Какие достижения современной науки готово предоставить ваше учебное заведение для оптимального ведения не только сельского хозяйства, но и переработки продукции?
– Система переработки у нас на зачаточном уровне. Максимум мы перерабатываем 30 % своей продукции. У нас переработка насыщена только в вино-коньячной области и производстве минеральных вод. И где-то началось консервное производство… Как нам поднимать вообще сельское хозяйство, если сегодня у нас нет системы кормопроизводства? Если на Западе животное ест 20-компонентный корм, то у нас одно- двухкомпонентный. То есть сено, трава и комбикорм. Всё! А где остальные 19?
ДГСХА может сегодня быть модератором, идеологом, инноватором во всех вопросах, где нужно интенсифицировать любой процесс. В год 50–60 наших студентов проходят практику в Баварии, и мы получаем совершенно новую формацию людей. И ездят туда в основном дети из малообеспеченных семей, работающие над собой, ну и, естественно, подучившие немецкий язык. И наши студенты, по признанию немцев, обладают реальными университетскими знаниями. Им готовы доверять им самую дорогую технику, «агромерседесы» – эти крупные трактора и комплексы, которые стоят от 150 тысяч евро и выше.
– Мы видим, как в последние годы происходит массовая миграция населения с гор на равнину. Причины разные: трудные условия жизни, труда, желание дать детям образование и пр. В то же время в Альпах, Карпатах, Ирландии, Чили и пр. местах, где такая же горная местность, спокойно живут люди. Ведут свое хозяйство, развивают бизнес. Что необходимо сделать, чтобы в нашей республике подобного рода трудовая миграция остановилась, какие меры предпринять, чтобы дагестанцы так же обживали горы, как это делают горцы Европы или Америки?
– У меня здесь несложный рецепт. Просто надо перестать романтично рассчитывать на то, что молодёжь до 25-летнего возраста будет оставаться в горах. Она не будет этого делать. По массе причин: привлекательность города. Махачкала, Москва, Берлин, без разницы. Самореализация. Где ты будешь развиваться в ауле? Пойдёшь на главу администрации села? А талантливых людей у нас генетически очень много! Поэтому этот процесс ни в коем случае сдерживать нельзя! Он должен быть естественным: сколько хотят, пускай – до получения образования или понимания нужности-ненужности нахождения на плоскости – спускаются. Сегодня ни одного махачкалинца, который, как мы говорим, с гор спустился, на кутан не загонишь! А был период, когда кутан был сладким местом!.. Сегодня система ценностей меняется. И мы должны в этой ситуации помочь этим же горцам понять, что, реализовавшись на равнине, можно продолжить развиваться и в горах. К примеру, развитие агротуризма, который сейчас проклёвывается в Верхнем Гунибе.
Мы должны преодолеть нашу ментальность. У нас сфера обслуживания считается непрестижной. Хотя, когда у нас были турбазы, то директора этих турбаз, повара, инструкторы были авторитетными людьми… У нас должны быть так называемые маячные, крупные проекты. Крупный проект, который должен сработать, – это Матлас. Подобные проекты должны сломать массовую патерналистскую психологию. Этот путь прошла Турция 30 лет назад, когда за счёт инвестиций Германии, Швеции и Норвегии были построены отели, где обслуживанием туристов занимаются турки, а менеджерами работают иностранцы. Один пятизвёздочный отель кормит 2 тысячи турок. А сегодня на берегу Средиземного моря более двух тысяч отелей! Только четырёх- и пятизвездочных! Если же мы построим несколько отелей на берегу Каспийского моря, то получим отрасль, к которой будет привязано сельское хозяйство, сервис и так далее. Но агротуризм – это совсем другая отрасль. Лично я её считаю приоритетом. Эту систему хорошо развили в Италии, Франции, Швейцарии. Строить где-то отель, если там нет снега, – это не целесообразно. Но если там есть родник или нечто иное, своя «фишка», то это привлекает туристов. В каждом дагестанском селе есть своя «фишка».
– Можете сегодня предложить нашим главам муниципальных образований какую-нибудь схему, чтобы они могли оценить свой потенциал и развивать нечто подобное в своём районе?
– Главам МО, после выхода 131-го закона, после того, как была перевернута система бюджетирования и налогообложения, когда муниципалитетам оставили самые труднособираемые налоги, следующие по трудности – достались республике, а самые легкособираемые налоги – ушли в федеральный бюджет, – приходится нелегко. Кстати, после этого дотационность республики сразу выросла на 20–30 %. Налоги на землю, на имущество – это всё осталось муниципалам. А у него, главы МО, в бюджете учтено, что он должен вернуть своему населению те доходы, которые должен собрать. Фактически переложить средства из одного кармана в другой. А как можно тому же Цунтинскому району или Агульскому сказать: «Товарищ глава, с завтрашнего дня найди-ка возможность…». Это сложно. Единственное, что у них есть в ресурсе, – это демократизировать доступ людей к праву предоставлять услуги, к примеру, по тому же агротуризму.
Помимо прочего, главы МО должны быть назначаемы президентом. Так как сейчас просто происходит столкновение различных групп на выборах и не всегда выигравший выборы глава заслуживает своего места, а может, и заслуживает 50 лет там находиться. И президент Дагестана, требуя от глав согласовывать с ним отъезд куда-либо, провёл определённые ниточки к тому, чтобы усилить ответственность глав МО за свои города и районы и, соответственно, президент берёт на себя большую долю ответственности за них тоже.
– Вы в качестве кандидата в депутаты НС РД идёте на выборы. Понятно, что в случае вашего избрания депутатом НС РД вы, как специалист в области образования и сельского хозяйства, будете работать именно в этом направлении. Скажите, какие первостепенные, срочные вопросы необходимо поднять в Народном Собрании, перед президентом и правительством Дагестана?
– Первое, что мы должны сделать, как новый состав депутатов – это уяснить несколько простых истин… У нас стало как-то неловко любить свой народ. В системе дагестанских взаимоотношений этого никто вслух не говорит, а произнести это очень легко. И ещё один момент. Нам надо отходить от усиленного внимания к тому, сколько представителей и какого народа занимают те или иные должности. Если мы это не сделаем, то мы так и останемся политическими и экономическими неандертальцами… Мы же не говорим, что Сулейман Керимов поднялся потому, что он лезгин! Никто в Москве его не воспринимает как лезгина! Он дагестанец. Второе. Когда мы бросаем клич, что нам надо объединиться, то он падает в никуда! Каждый спрашивает: а с кем я не объединился? Все объединения у нас, к сожалению, заканчиваются или имущественным, или национальным признаком. В этой ситуации парламент должен помогать президенту формировать идею идеологических мостиков. Для этого нужно любить свой народ, заниматься экономикой, а не политикой. Надо заложить сегодня основы того, чтобы хотя бы через 15 лет сформировалось понимание НЕМОДНОСТИ работы во власти!
– Очень опасные для партии власти слова вы говорите!
– Ничего страшного! В Европе знают прекрасно, что люди, идущие в министры, во власть – это те, кто ущемляет себя во многом, живёт и работает в совершенно других ценностях.
– Вопрос об информационной политике. Мы оставили на откуп нашим землякам-дагестанцам, проживающим в Центральной России, формирование мнения о Дагестане. В то же время мы видим, как наши соседи, к примеру Краснодарский край, активно работает над позитивным имиджем. Мы уже привыкли к тому, что «если есть на свете рай, то это Краснодарский край». А наша республика каких-либо позитивных информационных поводов не даёт. Даже желание провести игры ЧМ 2018 года в Дагестане показывает, что ничего этому не мешает, кроме нашей ментальности… И вроде бы общество должно было вцепиться в эту идею, чтобы показать себя миру, но… Как вы думаете, мы инертными такими стали или же есть другие причины?
– Чемпионат мира по футболу, даже если одна игра будет в Дагестане, сработает, как фотовспышка: хороший снимок может окупить стоимость всего фотоаппарата. Но я бы оценил этот проект не через ЧМ-2018, а через Съезд народов Дагестана. Впервые за много лет глава республики взял на себя ответственность озвучить имеющиеся в Дагестане проблемы. Он сказал: я знаю эти проблемы, я ищу решение этих проблем и я жду предложений по решению этих проблем.
Наше общество, разнородное по своему содержанию, которое ворчит и недовольно существующим положением вещей, делится на две части: тех, кто говорит «что я могу сделать и чем могу помочь», и тех, кто говорит «пошли вон!» Мне кажется, что те, кто предлагает свою помощь в решении проблем, должны стать поближе к власти. Они опора президента. Президент сегодня опережает по степени своей готовности менять ситуацию в республике тех, кто должен исполнять его распоряжения. И я думаю, что он готовится к непопулярным даже для себя решениям, потому что он хотел бы быть добрым и мирным президентом, но ситуация складывается по-другому. Он вынужден стать добрым президентом, но не мирным по отношению к тем, кто не хочет исполнять ту волю, которая есть у народа.
– За время беседы вы ни разу не произнесли – «Единая Россия», хотя на выборы в НС РД идёте именно от этой партии…
– У нас любят фразу: партия такого-то типа! Одни социально ориентированы, другие – экологические, партия власти, опять-таки. Я думаю, что Дмитрий Медведев и Владимир Путин посидели вдвоём и решили, что партия власти вольно/невольно повторяет все те монополистские движения, которые были у других правящих партий. Были попытки перейти на двухпартийную систему, но этого не удалось. Сегодня партийная система государства находится в состоянии эмбриона! И единственная партия, которая может решиться на серьёзные, активные действия, – это «Единая Россия». И задача этой партии сделать так, чтобы ты стал не столько активным, а хотел быть активным. Сегодня многие оценивают партию просто как карьерную лестницу, а должно быть так, чтобы ты мог самореализоваться через неё.
- 4 просмотра