[ «Если террористам платить...» ]

На прошлой неделе в Кабардино-Балкарии состоялась инаугурация президента республики Арсена Канокова. После инаугурации он рассказал спецкорреспонденту «Ъ» Ольге Алленовой о том, почему ежедневно на протяжении последних месяцев в Кабардино-Балкарии происходили теракты, а также о том, какие шаги должна предпринять федеральная и местная власть для наведения порядка в регионе.

– Вашему повторному назначению предшествовали крупный теракт на Баксанской ГЭС и большое количество нападений на сотрудников милиции и обстрелов. И в целом в течение нескольких месяцев до окончания вашего первого срока ситуация в КБР была очень напряжённой. Это связано с тем, что кому-­то ваша работа не нравится?
Начиная с 1 мая, после того как случился взрыв на ипподроме, где мы должны были в этот момент находиться, практически ежедневно в республике происходили взрывы. Это было направлено на то, чтобы вызвать недовольство федерального центра моей работой. И я рад, что этот период закончился, наметился некоторый спад напряжённости – и люди спокойно вздохнули. Это очень негативно влияло на ситуацию в республике. Теперь, надеюсь, они угомонятся на ближайшие несколько лет.
– То есть взрыв на Баксанской ГЭС – это результат борьбы за власть?
Всё указывает на то, что в летние теракты в Кабардино­-Балкарии вкладывали деньги люди, заинтересованные в том, чтобы я ушёл с поста руководителя республики. А вот уже с сентября расклад несколько изменился.И причины, и финансисты экстремистских проявлений в КБР общие для всего Северного Кавказа.
– Кстати, в некоторых республиках Северного Кавказа платят боевикам, чтобы не совершали резонансных преступлений. Вы знаете об этом?
Да, слышал. Но я убеждён в том, что в этом вопросе исключён компромисс, поскольку цена слишком высока человеческие жизни. Если террористам платить, чтобы они нас не взрывали, они станут сильнее, ещё больше окрепнут. И всё равно будут взрывать сегодня, может быть, кого-­то другого, а завтра доберутся и до нас. Тут нельзя договариваться.
– Летом в Нальчике штурмовали квартиру с засевшими там боевиками. Всё, как пять лет назад. Но тогда вы протестовали против такой практики. А теперь?
Я был в курсе этой ситуации. И мы постарались сделать так, чтобы разрушений было как можно меньше.
– А другого способа нет, кроме штурма целого многоэтажного дома?
Я не могу вмешиваться в профессиональную деятельность ФСБ. Для меня самое главное – чтобы мирные люди не пострадали и материальный ущерб был минимален. Эта операция была проведена аккуратнее, чем другие.
– В Кабардино-­Балкарии по­-прежнему много молодых людей, которые не работают и занимаются подрывной деятельностью. С ними­-то что делать? Взрыв на Баксанской ГЭС показал, что это серьёзная сила.
Должен признать, что в этом направлении работа ведётся недостаточно эффективно. Как и в других республиках, основная составляющая в преодолении этой проблемы силовая. Но, надо понимать, что, когда человек уже преступил закон, его уже трудно вытащить оттуда. Одновременно с силовой нужно вести просветительскую, идеологическую работу, привлекать общественность. Я беседовал с лидерами всех конфессий, встречался с молодёжью, но пока рецепт для лечения не найден. После взрыва на ГЭС я по поручению Дмитрия Анатольевича встречался в Баксанском районе с общественностью, со старейшинами. Я их спрашивал: как мы могли до этого дойти? Рядом с вами живут ваши дети, братья, соседи, которые идут и убивают мирных жителей, сотрудников милиции, а вы ничего не предпринимаете, чтобы этому препятствовать.
– Это радикальные идеи которые ещё и преподносят как исламские. Понятно, почему они так популярны в республиках Северного Кавказа. Но какой-то рецепт борьбы с этим есть?
Сегодня все те проблемы, которые есть в обществе, работают, разумеется, против нас. Это результат 90­х годов, распада Союза, периода бездуховности, когда старую идеологию разрушили, а новой не дали. В семьях стали заниматься больше вопросами бизнеса, рыночными отношениями, поскольку надо было выживать в очень сложной экономической ситуации, а воспитание детей отложили на второй план. Конечно, в этой нише не может быть пустоты: стали появляться различные движения, в том числе радикальный ислам, религиозный экстремизм. Ну и не забывайте, где мы находимся: вокруг нас работает такое количество иностранных спецслужб, что было бы удивительно, если бы на Кавказе не возникало проблем. К тому же СМИ подначивают регулярно, очень искусно ведутся в регионе информационные войны по любому резонансному событию. Все эти разговоры о том, нужен ли России Северный Кавказ или тут стену выстроить, до добра не доведут. Мы вот с Евкуровым недавно на эту тему говорили. Создаётся такое впечатление, что нас очень умело пытаются вытолкнуть из российского пространства и кому­-то очень хочется, чтобы здесь постоянно происходило что-то негативное.
А у молодёжи кровь играет, их привлекает романтика хочется поиграть в героев, боевиков. Они, может, не сразу осознают, насколько страшным и трагичным является то, во что их втягивают, что они всего лишь пушечное мясо. Мы думали, этот период пройдёт, они переболеют, а вот теперь становится ясно, что это очень длительный процесс. И, к сожалению, агрессивность нарастает. У нас с начала года погибли 32 сотрудника милиции, 50 человек получили ранения, 21 бандит уничтожен. Представьте себе, если так и дальше пойдёт. Сколько семей останется без родных и близких? К чему это приведёт?
– У вас есть целые районы, где радикализация особенно заметна, Баксанский, например. Эксперты полагают, это связано с очень пассивной работой духовного управления мусульман. Как, впрочем, и на всём Кавказе.
Два района в республике Баксанский и Эльбрусский наиболее подвержены радикализации. И в подтверждение того, что корни терроризма совсем не в бедности, это не самые экономически отсталые районы, а Баксанский вообще лидер по уровню благосостояния жителей. На мой взгляд, без внятной государственной молодёжной политики на Кавказе, без более привлекательной идеологии нам эту проблему не решить. Смотрите, что делают с той стороны идеологи терроризма. Они дают веру и деньги. А мы? Мы денег не даём, убеждать не умеем. У нас нет специалистов в том же духовном управлении.
– Вы сказали, что силовики действуют неэффективно. Не вы первый об этом говорите. Такое ощущение, что всюду на Кавказе проблема одна – слабые силовые структуры, слабые духовные управления мусульман и сильные подпольные джамааты.
Духовенство работает недостаточно действенно, и я не раз говорил об этом с лидером духовного управления. Вертикаль, состоящую из лидера духовного управления мусульман, раис­имамов и тех людей, которые проповедуют традиционный ислам, надо выстраивать и укреплять. Если молодёжь уходит в подполье и молится в своих молельных домиках и не хочет идти в мечеть, значит, в этой мечети работают либо неграмотные, либо неавторитетные, либо не увлечённые своим делом люди.
И по силовым органам то же самое. Не думаю, конечно, что у нас может повториться 2005 год, потому что мы уже не допускаем того беспредела в отношении правоверных мусульман, который был тогда. Хотя издержки есть и сегодня. И правоохранительная система не всегда работает чисто. Вот эти пресловутые списки, о которых мы говорим уже сколько лет, они по­-прежнему существуют.
– Списки неблагонадёжных?
Да! Сколько раз уже я говорил, что списки, которые составлены пять­десять лет назад, вообще не должны сегодня существовать. Представьте, человек ничего не нарушил, живёт мирной жизнью, ходит в мечеть, но как только происходит резонансное преступление, таких людей начинают вытаскивать из домов. Случилось что-то тут же рапортуют: это сделала группа такого-­то. А кто вам дал данные, что это его группа? Откуда вы знаете? Непонятно.
– В правоохранительных органах осталось много старых кадров – тех, кто работал ещё при прежнем руководстве. Это люди старой формации, они не умеют по­-другому работать.
У нас других нет. Вот в чём беда. Мы не только в правоохранительной системе, но и в органах власти за эти 20 лет не вырастили новые кадры. Там есть и коррупционеры, и просто недобросовестные люди. Но всё­-таки во главе силового блока сейчас новые люди, я не могу сказать, что они работают плохо.
– А может, всё дело в том, что силовые структуры находятся в федеральном подчинении? И вы на них влиять не можете? Ваши коллеги из соседних республик как раз на это жалуются. Правоохранительная система такова, что там все друг друга покрывают. И даже если вы знаете, что кто-то там связан с бандитами или ворует, вы ничего не можете сделать.
Разбалансированность ветвей власти действительно большая проблема. И если оставить управление силовым блоком в таком состоянии, мы очень долго будем наводить порядок. Я глава субъекта, и мне президент доверил руководить, значит, мне надо дать инструменты влияния и на руководителей силового блока. Они сейчас подчиняются Москве напрямую и понимают, что не мы решаем их судьбу, не говоря уже о повышениях, наградах, премиях. И они пользуются этим. Я считаю, что эту ситуацию надо менять.
А если бы они были у меня в прямом подчинении, я бы за полгода показал совсем другой результат по безопасности в республике. Вычистил всё, начиная с горной части и заканчивая каждым населённым пунктом, это при том ресурсе, который у нас сегодня есть, шесть-семь тысяч сотрудников МВД. Но сегодня проблема в том, что нас, глав субъектов, назначают, с нас спрашивают, а инструмент управления у нас забрали. Если хотите, чтобы я навёл порядок, дайте полномочия. А то мы виноваты, у нас коррупция, бедность, и поэтому люди берут оружие, а не лопаты.
– В Чечне количество сотрудников МВД около 30 тысяч. При том что численность населения в Чечне и в КБР почти одинаковая. Вас не задевает, что только у Кадырова такие привилегии на Кавказе?
Наверное, правильно, что ему помогают: у него ситуация сложная, и хорошо, что ему дали такие права. Но дайте такие права всем и увидите результат. Причём не только МВД, все федеральные органы работают по каким-то своим правилам на территории республики. Москва далеко, а здесь никто им не указ. Тема эта наболевшая, и мои коллеги неслучайно вам об этом говорят.
Или давайте возьмём экономику. Мы снизили дотационность до 45 %, а федеральный центр нам начал сокращать трансферт. Мы боремся, чтобы налоги лучше собирать и снижать нашу дотационность, а нам урезают всю ту сумму, которую мы заработали. Мотивация у меня должна быть? Для чего мне собирать налоги или уменьшать дотационность? Чтобы с меня урезали потом трансферт? У меня урезали, у Ставропольского края. Потому что у нас доходы растут быстрее. А раз у этих доходы растут, давайте у них заберём, а вот этим дадим. Уравниловка. Коммунизм.
– Но в тех республиках, в которые дают больше денег, идёт, по сути, война.
А может быть, она там потому и идёт? Хотя я считаю: брать деньги из центра не всегда полезно. Если на экономику согласен. А средства, идущие на социальные объекты, экономику не развивают.
– Выходит, что выгоднее ничего не делать и сидеть на шее у федерального бюджета?
Вот именно.
 
1 октября 2010, «Коммерсантъ»
 
Номер газеты