[ «Назначить» виновным... ]

Этот рассказ не может считаться и нарушением закона о государственной тайне, поскольку в моих суждениях нет тайны. Я так же, как и любой дагестанец, не имел возможности видеть следственные и оперативные материалы, но я убеждён, что ничего иного, кроме описываемого здесь, в них быть не может. Банальная подтасовка. Я просто шёл след в след за действиями оперативников и следователей и исследовал главную проблему милиции – она стала антинародной и, что того хуже, непрофессиональной. Подтасовка стала визитной карточкой нашей милиции.

Общество боится милиции больше, чем преступников. Общество боится укорить милиционеров в преступлениях. Об этом боятся рассуждать. Даже дать оценку преступногенности милиции – это уже незаурядное мужество: если ты не докажешь конкретное законопреступление с помощью, кстати, той же милиции, тебя упекут, в лучшем случае, за решётку, а в худшем – «назначат» подозреваемым и «хлопнут» в ходе спецоперации.

В прошлом номере мы говорили об истории убийства майора УБОП МВД по РД предполагаемыми убийцами – Вадимом Бутдаевым и Шамилём Гасановым. Рассказывали о том, как расторопные следователи путём фальсификации материалов дела и доказательств подтянули Бутдаева и Гасанова к убийству журналиста Абдулы Алишаева.      

Рассказывали о том, что после убийства Бутдаева и исчезновения (а может, и последующего убийства) Гасанова никто не узнает, как обстояло дело на самом деле. Рассказывали о том, что к материалам дела по такой категории преступлений не подпускают ни адвокатов, ни кого бы то ни было ещё. Рассказывали о том, как следствие «вышло» на некоего Мамеда Курбанова, который приглашал к себе домой своего друга, хирурга Ахмеда Гамзатова, чтобы тот вылечил пострадавшие после взрыва пальцы Бутдаева, скрывавшегося на тот момент в доме Курбанова. Версия правоохранителей такова: Гамзатов не мог не знать, кого он лечил, а значит, он тоже нечист. Хотя клятва Гиппократа обязывает лечить даже врага. Что же говорить об оказавшемся случайно в той квартире Гамзатове. Но сейчас не об этом. История на этом не заканчивается…

 

«Кучерявщина»    

В этой истории огромную негативную роль играет человек, имени которого я называть не буду. Он и так хорошо знаком широкой общественности под прозвищем Кучерявый. В школе – неуверенный и замкнутый в себе 16-летний человечишко; заикающийся у доски, мягкий, напуганный мальчонка. В гражданской зрелости – юноша со старыми психологическими рубцами, свежими травмами и комплексами. «Во всей красе» Кучерявый проявил себя лишь в милиции. Бурное восхождение по служебной лестнице, сопряжённое со столь же бурной фантазией, началось лишь тогда, когда появилась соответствующая точка приложения его действительно неординарным способностям – «ваххабизм». Однако тут же дали о себе знать и комплексы «серого троечника», и затаённые обиды на успешных сверстников. Сегодня он помощник министра внутренних дел по антитеррористической деятельности, полковник. Ещё недавно возглавлял одноимённое управление МВД, но когда почувствовал за собой охоту (говорят, его приговорили экстремисты), ретировался. Долгое время ему помогали спасаться офицеры ФСБ. Впрочем, особой благодарностью им он не отличился.

Обычное правило этого горе-пинкертона – появляться на месте преступления с удостоверением «работника» (в милиции априори считается, что работники это именно они и никто другой), заходить за красно-белую ленту заграждения, куда другим путь заказан, подбирать на месте происшествий где гильзу, где тройку-другую искорёженных пуль, где патроны, где лоскут одежды, где носовой платок с кровью жертвы и… так же тихо исчезать. Не сомневайтесь, через месяц-два на месте проведения очередной спецоперации эти «артефакты» обязательно попадут в квартиру ликвидированных боевиков (как это происходит см. на 25 стр.). Вот так преступления, имеющие под собой уголовную или политическую основу, за уши притягиваются к «деятельности террористического подполья». Почему такое происходит? Потому что в милицию за взятки набирают людей в высшей степени профессионально неподготовленных, девиантных, педагогически запущенных. Эти люди не умеют ничего доказывать, не умеют планировать спецразработку, отрабатывать оперативную версию – они ничего не умеют, только дрючить деньги с населения. Чтобы сохранять свои должности, им нужны хоть какие-то оправдания и какая-никакая раскрываемость. И то и другое им дают два терроризма – реальный и высосанный из пальца (об этом мы говорили в прошлом номере). Вторая причина подтасовок и фальсификации доказательств «под терроризм» – элементарный страх перед реакцией мафии, которая всё более отчётливо проявляется в своих действиях. Ни один милиционер не знает границ распространения и мощи мафии и ни за что не рискнёт докапываться до самых корней совершённых заказных убийств и равноценных этому преступлений…

Однако вернёмся к Бутдаеву.

 

Слабое место?

Хотя на этот раз Бутдаев укрывался не у Курбанова и прямой причинно-следственной связи между врачебными действиями Гамзатова и совершением убийства Закарияева не было, само появление в оперативной разработке фамилии Гамзатов ввело в исступление господина Кучерявого. Дело в том, что Гамзатов – соплеменник тех, кто буквально месяц назад «навёл шороху» в республике. Митинг 29 августа, инициированный некоммерческой организацией «Фонд “Общество Согратль”», нашёл поддержку у очень широкого пласта демократических сил, изнывающих от гнёта расхитителей бюджетов всех уровней, преступной деятельности коррумпированной милиции, давления на бизнес всевозможных окологосударственных «контролёров» и так далее. И всему этому покровительствуют где разрозненные группки, где целые организованные сообщества вороватых милиционеров. (Справедливости ради надо признать, что почти полуторатысячный митинг поддержали также около 120-ти офицеров МВД, которые не могли афишировать своё участие явно, опасаясь мести министра внутренних дел.) Только многократные убедительные просьбы президента республики не выдвигать требований отставки министра ВД и по возможности отказаться от проведения акции заставили организаторов минимизировать численность митингующих и снять требование отставки. Однако организаторы (более 20-ти организаций) под угрозой проведения следующей акции 10 октября требовали проведения комплексной проверки деятельности МВД. Если соответствующие федеральные комиссии не приступят к проверке, организаторы грозились выдвинуть требования об отставке.

И вот теперь… у согратлинцев появляется уязвимое место, по которому «кучерявый» господин не преминул нанести серию ударов. Оперативники взяли хирурга-аспиранта-отличника Гамзатова «в оборот». Цель – заставить его оговорить как можно большее число инициаторов митинга. Одним из главных, как тогда думалось Кучерявому, был член Общественного Совета «Фонда “Общество Согратль”», подполковник ФС Госнаркоконтроля, спецназовец, отличник боевой и профессиональной подготовки, чемпион общероссийских соревнований по рукопашному бою, отец трёх детей, аскет Мухтар Агаев. Ещё в школе Агаев демонстрировал великолепную подготовку по общешкольным предметам, отличником он был также и в вузе, чего не скажешь о «кучерявом» господине. Скромность его во всём поражает сослуживцев, она шокировала даже оперативников, пришедших к нему в съёмную квартиру (другой просто нет) с обыском. Подполковник, спецназовец, отличник... Не скрою, это человек с глубинным религиозным взглядом на мироздание. Взгляд, который, впрочем, выражался лишь в строгости по отношению к своему нафсу, в аскетичном содержании себя и своей семьи – ни одного предмета излишества. Романтизм, вера, что личным примером можно исправить мир…

Следует подчеркнуть, что с приближением срока проведения митинга к Мухтару Агаеву подходили разные люди с угрозами. Одну из них явно и без обиняков проявил брат министра внутренних дел Дагестана Сахратула Магомедтагиров. Он угрожал Агаеву расправой по службе и адекватными ответами в адрес согратлинцев: «Ты что, думаешь, что нам нечего противопоставить? У нас (семейства) тоже есть люди; у вас в жилах кровь, а у нас, ты думаешь, молоко течёт?» (Передано смысловое содержание беседы.) Да только Агаева не испугаешь: «Чему бывать, того не миновать. Больше, чем предписано, не будет, – ответил Мухтар, – поступайте как знаете». Это не со слов Мухтара – я лично беседовал с братом министра Сахратулой, и он признал, что именно он, а не другой брат (Рахматула, как полагал я) разговаривал с Мухтаром за две недели до митинга 10 октября. А третьего октября Мухтара задержали.

 

Во что бы то ни стало

Мухтару Агаеву решили инкриминировать посягательство на жизнь… своего родственника, депутата Народного Собрания Шамиля Исаева и ещё около 20-ти человек. Якобы Мухтар передавал записочки с именами этих людей Мамеду Курбанову для «приведения в исполнение». Правда, самих записок нет, есть только переписанный Курбановым «реестр» с именами и адресами «приговорённых». Интересно, что реестр содержит в себе имена муфтия Дагестана, спикера парламента и многих-многих других, но никто из них всерьёз этого не принял, поскольку привык к подтасовкам такого рода.

      Надо сказать, что и раньше подобные списочки постоянно «появлялись» на свет в самые проблемные для милицейских начальников времена. Магомедали Магомедович, к примеру, настолько к ним привык, что считал обычным делом очередное «обнаружение» на месте проведения спецоперации вместе с планом захвата детского садика персонального «шариатского приговора» своей персоне. Привык к этому и Муху Гимбатович, на которого, кстати говоря, совершалось не мнимое, а вполне реальное покушение. Не привык, видимо, только депутат Исаев, который проходит в материалах дела как потерпевший и, на первый взгляд, искренне верит, что такое возможно. Парадокс: Мухтар не только его односельчанин, родственник, сосед, но и близкий друг и одноклассник младшего брата Исаева. В качестве мотива готовящегося преступления оперативники подложили следствию версию о неприязненных отношениях Мухтара в связи с выборами имама согратлинской мечети, в которых выиграл кандидат Мухтара. Весь процесс выборов был записан на видео, и из записи видно, что не было там основы для столь смертного греха, который инкриминируется Агаеву. Однако следователь Хангерей Аслангераев упорно держится именно этой версии.

Тем временем Ахмеда Гамзатова, обвиняемого в посягательстве на жизнь государственных и общественных деятелей, выпускают под подписку о невыезде. Сделать это удаётся лишь на условиях Шамиля Исаева, который требует, чтобы родственники спрятали его настолько глубоко, насколько смогут, чтобы уберечь от встречи с родственниками Агаева. Стало ясно, что милицией в этом деле движут политические мотивы, исходя из которых она подбрасывает следствию недоброкачественный оперативный материал. Следствие грозит захлебнуться. Следователь Арслангераев надеется лишь на признание Агаева и хватается за него, как утопающий за соломинку. По постановлению следователя по неосновательным мотивам Агаева переводят в СИЗО-1 города Астрахани на 15 суток. По истечении этого срока Мухтара продолжают содержать в изоляторе безо всяких оснований, не предпринимая, впрочем, никаких действий.

Теперь мы подступили к самому важному моменту нашего изложения: Мухтара переводят во второй следственный изолятор Астрахани и в течение пяти суток «прессуют» (упустим по этическим соображениям всё, что вытворяли с подполковником). (Об ответственности милиции за применение пыток см. на 26 стр.) К исходу пятых суток в камеру к Агаеву наведывается… потерпевший Исаев. Это – вопиющее нарушение процессуального законодательства, которое совершил депутат Народного Собрания в сговоре со следователем, чтобы побудить узника к самооговору. Он обещает Мухтару по-родственному помочь, «вытащить» того прямо из зала заседания суда в обмен на то, что Мухтар поможет Ахмеду Гамзатову и подтвердит его показания хотя бы в какой-то части. Пусть даже косвенно подтвердит. Измученный психодробительной машиной астраханского СИЗО-2, Мухтар на тёплых обещаниях Исаева соглашается на его предложения, и… тут как тут появляется следователь Арслангераев с «красным адвокатом», которого он нанимает тут же, в Астрахани. Под диктовку следователя Мухтар пишет признательные показания в той части, в которой было необходимо подтвердить показания Ахмеда Гамзатова. Особо следует подчеркнуть роль следователя, который так организовал дело, что исключил возможность присутствия на допросе дагестанского адвоката, которого наняли родственники Агаева и которому обвиняемый доверял. Вот так...

 

Вот так…

…правоохранители штампуют дела, так подтягивают людей к тому или иному преступлению, так обвиняют невиновных и формируют собственный имидж в глазах населения, формируют злость, неудовлетворённость, почву для мести. Вот так «назначают» виновными. Невольно сочувствуешь судьям, вынужденным вершить судьбы людей, виновность которых основана на подтасованных оперативниками материалах, на признательных показаниях – царице доказательств. Да и добросовестному следователю приходится очень трудно.     

Следствие становится перед выбором:

а) совершать чудеса героизма и разгребать завалы очевидно нестыкующихся фактов, доказывая, по сути, преступную деятельность оперативников, а это значит подставиться под удар милицейской машины самому и подставить своих родственников;     

б) проглотить, пропустить через себя всю эту гору фальсификата и самосохраниться, облагородив в меру возможного следственные материалы для судебного процесса. Следователи знают, что оперативные материалы являются предметом, защищённым законом о государственной тайне, и никто, кроме оперативника и следователя, не увидит, что на самом деле подсовывалось оперативниками бедным следователям в качестве доказательств. Следственная машина подобна штукатуру, прячущему под известковым раствором ужасы кирпичных стен, которые выложили горе-каменщики. В суд идут более-менее облагороженные следственные материалы, в которых, как правило, доказанным является один эпизод-паровозик, всё остальное – прицепные вагоны с «висяками» и «глухарями».

Адвокаты в этой ситуации выглядят заведомо обречёнными. Чтобы защитить подопечных, они вынуждены искать ошибки следователей (которые поневоле находятся в сговоре с оперативниками), и только. Хотя следствие и не может очевидно доказать вину обвиняемых, под грузом многочисленных отшлифованных эпизодов судьи склонны считать, что «всё это не может быть неправдой», «просто так сюда не попадают», а раз попал – значит… всё-таки виновен. Чтобы увидеть обратную сторону медали, достаточно было бы взглянуть на оперативные материалы, но они под грифом «Секретно»… В этой ситуации судьи требуют от адвокатов не защищать подзащитных на доброкачественных следственных материалах, а… доказывать обратное – то, что обвиняемый невиновен. Не докажешь обратного – значит виноват. От адвокатов требуют быть детективами!

А всё потому, что милиционеры подбираются на работу преступным методом – взяткой. Если бы ГУ СБ МВД РФ прислало в республику не комиссию, сформированную из хапужных начальников всяких управлений, а всего лишь учёных-психологов в группе с Национальным антикоррупционным комитетом для проведения глубинного интервью-собеседования с 5–10 тысячами рядовых и офицеров милиции, то они бы ужаснулись от увиденного. Преступники в погонах – диагноз 3/4 штатного состава МВД. Конечно, не все такие. В общей массе ментов ещё остались МИЛИЦИОНЕРЫ. Их примерно четверть от штатного состава МВД. Так сказать, последние из могикан. Но и им на фоне остальных «сотрудников» с каждым годом становится работать всё сложнее. Редкие из самых редких имеют мужество не уходить отсюда, хлопнув дверью. Эти офицеры каждодневно совершают подвиг, сопротивляясь охватывающей милицию «ржавчине».    

Вспомните своего соседа-милиционера, дайте своё внутреннее заключение его моральным качествам и степени общепедагогического воспитания. Ну как? И это ещё не лицо нашей милиции – на службе всё ещё хуже.

Как ни прискорбно, сюда идут люди, которые нигде не смогли себя приспособить. Как в нетленном произведении Сергея Михалкова: «Почему, придя с Балтфлота, Вы в милицию пошли? Неужели лучше этой Вы работу не нашли?» Правда, в отличие от сегодняшних неофитов, Дядя Стёпа-Милиционер пришёл на службу, потому что находил её очень важной.

---