[ ВНЕ ДОСТУПА ]

Десять лет назад я уезжала в день своего рождения, и он мне торт принёс прямо на вокзал. «Графские развалины». Народ удивлялся. А я ела всю дорогу. Но чаще он мне говорил: «Какая же ты дура… ужаааааааааааасссссссссс». И обзывался по всякому. Очень убедительно. Не обидно. Совсем наоборот. Так никто не умеет. А ещё однажды он шёл по рынку и одновременно разговаривал со мной по телефону, сам себя перебивая: «Ой уже инжир появился! Почём? Дайте», «А это что у вас?», «Помидоры хорошо пахнут..». Я чуть не выбежала из дому, чтоб этот инжир купить, так он вкусно разговаривал и даже торговался смачно. А когда про Баку рассказывал, казалось вокруг пахнет как из бакинской кофейни, и казалось ещё как-нибудь съезжу, он мне скажет куда там пойти…

 

Говорят в Дагестане столько смертей, что на «официальных» похоронах, соболезнованиях уже не плачут. Нет атмосферы скорби, нет ощущения новой потери, невыносимости… В толпе соболезнующих анекдоты между молитвами рассказывают…

Шурпаева убили, Абашилова убили … сколько перед ними, сколько уже после… Но я только Ильяса знаю. И мне не подобрать слов.

А мне хочется, чтоб все ощутили эту потерю. Ну не государственный он деятель! Был. Памятник не поставят. Но такой настоящий. Такой сильный. Такой красивый. Так он был привязан к этой жизни вроде крепко, так он эту жизнь умел воспринять и выразить ярко – в цвете, в словах… Кто-то скажет: он один из многих, кто ушёл. Да, один из многих, но мы ж не виноваты, что помним его так, как будто он один.  

Мы, его коллеги, формулировать – наша работа.  А тут всё зашкаливает. Не получается скорбеть профессионально. Выдавать складные слова про вечную память героям. Чувствуем же мы как люди. И сильно. Умеем тоже. Потому, что помнить и любить тоже надо уметь. Как все любят порассуждать о печальной участи общества, у которого нет памяти! А сами боятся плакать по друзьям.

Бабские сопли, ещё скажИте. И идите дальше заботиться об общественном благе.

Вот он, Шурпаев, только что звонил, говорил «подъедем, подснимем», вот новый пост выдал в жж, спрашивал в «одноклассниках» где берут мебель кроме «Икеи»? Вон репортаж его новый по телеку… А потом бац! Его сайт удалили. Кто? Кто? И все его фотографии, словечки, все эти «а ну молчать всем!» пропали и с моей страницы. Как же можно? Его интонации смешные, его лицо в телевизоре с серьёзными глазами, его отчёты о путешествиях – по две полосы насыщенного стеба, его чистые рубашки, яркие футболки, солнечные очки роскошные, его рецепты пасты… Оно такое реальное всё. Реальнее этих звуков за окном. Но больше не увижу. Четыре месяца прошло, а ничего не выплакано.

Не научилась это даже думать: был. А надо уже учиться, наверное. Никак не соберусь.

Мои друзья ещё не умирали. Только Ильяс.

Я писала про него давно: «он поддерживает меня в ситуациях, когда все остальные ругают, когда для всех – я не права, когда для всех – я плохая. А для него – хорошая. Потому, что он лучше всех меня знает».

Он-то остался для всех хорошим. Не пил, не курил, обходился без панибратства, а остался хорошим для всех.

А! Да. Не для всех. Это и есть самое страшное – представлять убийц. И его узкие запястья, перетянутые веревкой.

Читать эту неталантливо выдуманную ложь про его убийц, следствие, суд – не нужно. Белыми нитками там даже ничего не сшито.

Не у каждого есть друг, для которого ты останешься хорошим В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ. У меня.

Был.