Магомед Кажлаев – пример совершенно стоической верности себе. Написав «Небесную гитару» в 1971 и сразу же переместившись в андеграунд, он с удовольствием по сей день там пребывает. Слова «понятная работа» в его устах звучат так, словно он сочувствует тем, кому нужно, чтобы искусство было понятным. Пробившись к абстракции через множество «культурных слоёв», он преодолевает и абстракцию: «сейчас в работе то же, что и всегда. И снова с ощущением, что это рубеж и его нужно преодолеть как самое главное и важное. И что балласт так называемых достижений делает этот процесс ещё более трудоёмким и вязким».
Считая свои достижения помехой и балластом, разговор о себе самом Магомед Кажлаев всё время откладывает. Даже уже во время самого разговора. Ему интересней о других. Особенно о тех, чьим продолжением он является. Кажлаев органично ощущает себя внутри истории дагестанского изобразительного искусства. Для него это не сухая цепочка фактов и имён, а люди, среди которых он живёт и до которых может дотянуться. Если не в реале, то в воображении и памяти.
Краткая история дагестанского искусства в изложении Магомеда Кажлаева
Для меня и круга близких мне художников ориентирами, неоспоримыми величинами и одновременно близкими по духу художниками были Галина Конопацкая, Алексей Августович и Гюлли Иранпур-Зейналова. Они сыграли роль некоего камертона профессионализма, честности в искусстве. А за ними, как одну гору, выступающую из-за другой, мы всегда ощущали присутствие в истории дагестанской живописи Халил-Бека Мусаясула. Мы знали о нём всегда, хотя знакомы были от силы с двумя-тремя его работами, сохранившимися в музее. Живопись Мусаясула – это замечательное отражение мировоззрения Серебряного века, то есть модерна начала XX века в дагестанском изобразительном искусстве. Я бы сказал, что Мусаясул – это мастер прямо-таки «врубелевского» интеллектуального напряжения. А то, что стало происходить в живописи XX века после модерна, думаю, на его искусство не очень влияло. Он никак не пересекался ни с футуризмом, ни с кубизмом, ни с абстракционизмом... Он до конца остался человеком Серебряного века. И мастером интеллектуального рисунка! Вспомните его иллюстрации к собственной книге «Страна последних рыцарей»… Но то, что дошло до нас из сделанного в эмиграции, вдали от Родины, к сожалению, напоминает салонную живопись, хотя и до краёв наполненную ностальгией по Дагестану. Классический пример трагедии художника!
Люблю раннее «этнографическое» творчество Джемала. Это ведь позже ему пришлось придавать своим работам сильное идеологическое звучание. Времена-то были какие – 30-е, 40-е, 50-е… Ну а сначала он просто живописал жизнь дагестанцев. То, на что его учитель Евгений Лансере смотрел как бы со стороны, профессиональным взглядом уже сложившегося европейского художника, и что он мастерски запечатлевал как путешественник: людей, пейзажи, бытовые сцены, Муэтдин Джемал видел изнутри и фиксировал по-своему. «Праздник в ауле», «1 Мая», «Гуниб», «Корода»… А какой правдивый, академичный, но честный портрет Сулеймана Стальского написал Джемал! Но есть у него и огромная картина «Провозглашение Сталиным автономии Дагестана», демонстрирующая, как добротно он мог выполнять идеологические заказы, убивающие его как художника.
Тогда же, в тридцатых, начинал творить удивительный самодеятельный художник Юсуп Моллаев. Его работа «Кровник» – одна из моих любимых. М. Юнусилау и Д. Капаницына нельзя не назвать. Их живопись искренняя, честная, а это всегда чувствуешь при первом же взгляде на работу.
В 60-е, во времена оттепели, когда в Дагестане появилась замечательная плеяда композиторов, поэтов и был определённый подъём культуры, в изобразительном искусстве возникла тонкая прослойка самобытных, свободных художников: братья Гасан и Гусейн Сунгуровы, Муртуз Магомедов, Камиль и Наталья Мурзабековы, Галина Конопацкая и Алексей Августович, скульпторы Анатолий Ягудаев, Шахмурза Бюрниев и Белла Мурадова. Это цветы оттепели, их расцвет пришёлся именно на «тёплые» 60-е. Не случайно, что министром культуры тогда был Дибир Магомедович Магомедов, а главой правительства республики – Шахрудин Шамхалов. В Дагестан вернулись окончившие престижные художественные вузы молодые, способные и расторопные художники – мастера соцреализма. Обладая идеологическим чутьём, они вписались в систему и умело, просто блестяще выполняли соцзаказы. Были и исключения, например, Омар Гусейнов. Он даже заказные работы писал нервно, тонко и искренне, а потому официального признания не получил.
Естественным было и возникновение местного «андеграунда», представители которого писали непонятные «небесные гитары» и позволяли себе многое. Здесь важна роль Эдика Путерброта. Чуть позже появились другие «нонконформисты»: Юрий Августович, Ибрагим-Халил Супьянов, Апанди Магомедов, Жанна Колесникова, Адиль Астемиров, Ирина Гусейнова… Мне кажется, они создали благодатную почву (особенно учитывая многовековой культурный слой-гумус, доставшийся от предыдущих поколений) для того, чтобы в Дагестане появилась новая плеяда современных художников, идущих после них. Но где они?.. Им трудно реализовать себя?.. Почему им не живётся и не творится сегодня?.. Отвечать за Дагестан по-прежнему приходится нам, сорока-пятидесяти-шестидесятилетним...
Краткая история становления художника Магомеда Кажлаева в его собственном изложении
Я вырос чуть не во дворе Дагестанского краеведческого музея, директором которого многие годы был мой отец. Он хорошо лично знал М. Джемала и Д. Капаницына. Можно сказать, что они благословили меня на занятия живописью.
Сначала я занимался в Махачкалинском Доме пионеров, преподавали у нас не кто-нибудь, а П. И. Кусков, Н. П. Черёмушкин, Г. П. Конопацкая и А. И. Августович. Поступая в 14 лет в училище, я уже имел некоторый опыт владения карандашом. Я учился во втором наборе художественного училища, созданного Джемалом, и моими сокурсниками были взрослые ребята, на 8–10 лет старше меня. Но я считался способным, много работал, а каждое лето, уезжая в родной Кумух, писал неплохие импрессионистские пейзажи. Когда мне надо кому-то подарить свою «понятную» работу, я до сих пор дарю пейзажи того периода. Их у меня ещё целый чемодан остался.
Потом я поступил в Московский полиграфический институт. Специальность, записанная в моём дипломе, – «книжный график».
Так вот, когда работал над дипломным проектом, я и вышел на тот свой собственный «звук», найти который – главная задача любого художника. Выход к самому себе, к тому, что можешь делать только ты, – с этого начинается всё настоящее в искусстве. В такой момент отметаешь всё прошлое и начинаешь жить заново, как бы в другом мире, счастливо и неожиданно открывая в себе что-то большое и важное. Конечно, это надо заслужить, перебороть в себе многое. Но когда это происходит, начинаешь ощущать себя носителем профессии.
Моей дипломной работой было оформление книги стихов Расула Гамзатова «Чётки лет». И это было уже чисто абстрактное искусство. Но к тому моменту я не мог по-другому, хотя и знал, что школа Фаворского, лежащая в основе обучения в полиграфическом институте, отвергает беспредметные образные решения. То, что я делал, работая над дипломом, уже было моё, точно моё! И хотя в институте эту работу в тот год не приняли, так же как и другой вариант на следующий год, я ощущал свою силу, свою полную правоту. А диплом я сдал только с третьей попытки.
Так я получил первый опыт и понимание, что за свою правоту надо бороться.
В это же время в Махачкале в том же направлении работал Эдик Путерброт, «на подходе»
были Юра Августович, Ибрагим Супьянов.
Я пришёл к абстрактному искусству совершенно естественным путём. Отследив его уже потом, я увидел, что этапы моего собственного становления, органично вырастая один из другого, повторили этапы развития живописи двадцатого столетия: примитивизм (для меня начавшийся с переклички со средневековыми кубачинскими рельефами), экспрессионизм, кубизм и уже затем абстракционизм, и далее… Абстракция – это всегда не просто так! За ней масса культурных подтекстов и контекстов. А движение, живой процесс развития не прекращается никогда. Надо расти и из абстракции, так же органично уходить и от неё, идти дальше. Общество, культура находят новые формы образности. Сегодня, например, это иронично-заумный концептуализм…
Конечно, я не стал членом Союза художников Дагестана, и ни о каких крупных выставках не могло быть и речи. Единственная моя в те годы персональная однодневная закрытая выставка прошла в 1972 году в помещении Союза художников на улице Буйнакского.
В Москве я был участником легендарных подпольных, квартирных выставочных акций, например выставки неофициального искусства «На шести квартирах», выставках на «Малой грузинской» и др. Оформил несколько книг, но они не были напечатаны, потому что я отказывался переделывать собственные макеты. Я так выкладывался, тратил на это столько сил, что, когда возникали претензии, просто говорил: тогда не надо издавать!
Одной из возможностей существовать в официальном искусстве для многих тогда (да и по сей день) была сценография. Ведь Путерброт (как сейчас И. Супьянов и Ю. Августович) официально был именно театральным художником. И в этом качестве сам участвовал во многих крупнейших всесоюзных и всероссийских выставках театрального искусства и подтягивал туда и меня. Мои живописные работы подавались как неосуществлённые эскизы к тем или иным спектаклям и зачастую покупались российскими и всесоюзными выставкомами.
Я живу между Москвой и Дагестаном с начала семидесятых. И ощущаю себя дагестанским художником в ссылке. Хотя… всё это так условно: местонахождение, национальная принадлежность… В искусстве всё соединяется: национальное, вечное, современное, личное. Художник – он всегда один на один со всем миром. Где бы он ни жил, где бы ни находился… То, что я делаю здесь, я мог бы делать, сидя у себя в Кумухе. А национальное – оно всегда во мне, на ментальном, генном и не знаю ещё каком самом тонком уровне. Это органика. В каждой работе бессознательно или осознанно я проявляю себя как типичный дагестанский художник. Но я не делаю что-то намеренно, чтобы лишний раз подчеркнуть или выпятить «национальные особенности». Как только начинаешь делать это специально, получается фальшь.
Будучи неофициальным «министром культуры» московского культурного центра «Дагестан», он много лет организует в Москве выставки дагестанских художников, находит спонсоров, издаёт иллюстрированные альбомы... «Кто же, если не я?» – говорит себе Кажлаев и продолжает работать. А в 2000 году он совершил почти невозможное – осуществил издание иллюстрированного альманаха «Круг», благодаря которому современные дагестанские художники были органично вплетены в контекст мирового искусства.
В рамках проекта Музея современного искусства «Культурный портрет». Автор проекта – Джамиля Дагирова
Номер газеты
- 57 просмотров