В силу различных обстоятельств в разное время за пределами Страны Гор оказались тысячи и тысячи дагестанцев. Одни обосновались в России, другие – в иных странах; одни покинули отечество добровольно, другие – вынужденно; к одним судьба оказалась благосклонной, к другим – не очень. Волны эмиграции накатывались и накатываются на республику одна за другой, а о том, как чувствует себя представитель последней волны, можно узнать из интервью с Камилём Чалаевым.
– Камиль, вначале краткую информацию о себе.
– Родился 31 мая 1962 года в г. Москве в семье композитора Ширвани Чалаева и Ирины Каплун, певицы и музыковеда. Благодаря деду по материнской линии в 4 года начал играть на скрипке. В 7 лет поступил в Центральную музыкальную школу при Московской государственной консерватории им. Чайковского по классу скрипки, которую сменил в 12 лет на контрабас. К этому возрасту классическая музыка меня настолько «достала», что хватило одного знакомства с талантливым гитаристом Алексеем Уткиным, чтобы переключиться на рок. Дальнейшее моё становление уже как бас-гитариста проходило во многих любительских и профессиональных музыкальных группах, наиболее известными из которых являются «Диссонанс», «Рок-Ателье», «Воскресение», «Браво».
В составе «Рок-Ателье» в Театре им. Ленинского комсомола, руководителем которого являлся (и является) Марк Захаров, в 80-х годах участвовал в 4-х нашумевших музыкальных спектаклях – «Юнона и Авось», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Тиль Уленшпигель», «Люди и птицы» на музыку Анатолия (Криса) Кельми. На эту группу и на этот театр приходятся и мои первые опыты по пению, дирижёрству и созданию собственных авангардных музыкальных композиций. В 1989 году вместе с единомышленниками для консолидации всех носителей авангардной музыки создал так называемую «Свободную академию». Но из идеи тогда ничего путного не вышло: нас обвинили в том, что мы под собственные цели создаём вариант Министерства культуры. В том же году эмигрировал во Францию. Живу в Париже. Женат вторым браком на балерине и певице Французского Театра «Comedie Francaise» Сабин Жамэ.
Сегодня дирижирую различными хорами, собираю коллекцию всевозможных музыкальных инструментов, на которых исполняю или даю исполнять другим свою экспериментальную музыку. Выступаю с французским камерным хором «Аccentus», «Axe 21», женевским «Sequence». В «Comedie Francaise» сочинил музыку для спектакля известного российского режиссёра и теоретика театра Анатолия Васильева «Амфитрион» Мольера. Сам Васильев мне знаком ещё со Школы-студии Театрального искусства. Отдаю много времени и сил экспериментальному Уличному театру (запись и монтаж городских звуков), делаю радиопередачи, пишу книги. С женой снимаем фильмы, связанные с её хореографическими урбанистическими исследованиями «Танцы города». Гастролируем по всему свету.
Творческое становление– Театр им. Ленинского комсомола, Марк Захаров, «Рок-Ателье» – это символы и даже легенды мощного культурного пласта. Если можно, поподробнее о них…
– В Ленком я попал почти случайно. В 1981 году вечером мне позвонил один из лидеров «Рок-Ателье» Кельми и спросил, не мог бы я сыграть с ходу в модном рок-спектакле Алексея Рыбникова «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», так как бас-гитарист группы Александр Смеян только что покончил с собою. Я посоветовался с первой женой и согласился, ибо предложение поступило от самого стабильного московского коллектива. Адаптация происходила напряжённо, принимая во внимание обстановку и общее состояние музыкантов, среди которых был и Сашин брат-близнец Павел Смеян. Особенно трудно было с ударником Юрой Титовым: умерший был его лучшим приятелем. Но вскоре всё встало на свои места. Паша торжественно вручил мне бас-гитару покойного брата. Я был счастлив. В театре сблизился с разными людьми, от актёров до технического персонала. С Николаем Караченцовым и Александром Абдуловым меня связывала довольно-таки крепкая дружба, насколько это возможно в артистической весьма консервативной кланово-социальной среде и при разнице в возрасте.
Я помогал снимать с записей музыку Рыбникова и для многообещающей рок-оперы «Юнона и Авось». Кроме того, Захаров в работе использовал все мои предложения по пению, игре на скрипке, виолончели и бас-гитаре. Был влюблён в главную героиню «Юноны и Авось» Кончиту (Лена Шанина). Я сидел в середине эстрады прямо перед сценой и каждый раз таял, когда она играла сцену одиночества. Лена иногда заменяла Инну Чурикову в «Тиле Уленшпигеле», но там она, к сожалению, не выдерживала сравнения с великой, трагической и неожиданно смешной Чуриковой.
Когда я объявил об уходе, Марк Анатольевич очень огорчился, но не стал меня удерживать. На прощание мы обнялись, и он пожелал мне счастья и удачи. Я до сих пор сохранил тёплое чувство к Захарову. Точно знаю, что он меня не забыл, и когда я из Парижа много лет спустя позвонил ему с просьбой помочь моим друзьям из группы «Север», он был рад меня слышать и обещал сделать всё что сможет. Но, кажется, они ему не позвонили, а я с тех пор настолько занят своей эмигрантской жизнью, что предпочитаю не вспоминать про российские и московские дела.
Толчок к эмиграции– Что же толкнуло преуспевающего музыканта на эмиграцию: политика, личные проблемы, неудовлетворённость творческими успехами, национализм?
– Тут, наверное, замешано всё. Правда, политика меня мало интересовала. Конечно, было противно от лжи, убожества и лицемерия системы. Но мой протест обычно заканчивался на уровне приватных бесед. Зато личных проблем всегда было с избытком. В 15-летнем возрасте меня выгнали из Центральной музыкальной школы за курение в туалете. 8-летнее образование я получил в средней школе №782 Перовского района, где конфликтов тоже хватало. Потом учился в музыкальном училище (расположен в Мерзляковском переулке) при той же Московской консерватории. На втором курсе меня не пустили на Всесоюзный конкурс исполнителей, хотя я для своего возраста неплохо играл на контрабасе и знал наизусть программу всех трёх туров, в частности, прекрасную сонату немецкого композитора Пауля Хиндемита. Лариса Артынова, директор училища, мотивируя отказ, выразилась в том смысле, что, мол, «вы все выигрываете конкурсы, а потом уезжаете за границу».
Это усилило мой подростковый кризис, вместе с разводом родителей, я действительно поставил себе задачу уехать – и женился на югославской скрипачке Сане Дешкович. С 1983 года начались интенсивные заграничные турне. В одно время в Париже на Елисейских Полях в театре «Эспас Кардэн», принадлежащем Пьеру Кардену, мы дали аж 45 представлений «Юнона и Авось»! Из частных контактов того периода запомнился своей внутренней силой и красотой артист балета Владимир Васильев, ставивший танцы для пьесы Андрея Вознесенского, которого я тоже встречал несколько раз. Видели часто и Екатерину Максимову, соратницу Васильева. Тогда же по приглашению Вознесенского мы гостили у Кардена.
Именно здесь и пришло осознание, что город моей мечты – Париж. Бросив 5 сантимов в Сену, я загадал желание о возвращении. Вот что значит молодость с её самодовольством и самоуверенностью. Если же рассуждать трезво, тем действиям не было никакого оправдания: я не знал ни одного европейского языка, чувствовал себя недоучкой (что и было на самом деле, ибо отовсюду меня выгоняли).
Это потом я понял, что знания и ум не в дипломах, которых у меня нет до сих пор, кроме одного, по первому уровню эсперанто. Неоконченные высшие образования, школы, академии – всё это аккумулировалось и теперь на 43-м году жизни находит выход на уровне интуиций, опыта и его передачи тем, кто желает или нуждается в нём…
По возвращении из той поездки жена ушла от меня, бабушка по линии матери, а после и дед скончались, и я остался один в квартире деда. Уже ничего (или почти ничего) не связывало меня с Россией. Летом 1989 года я по приглашению Антона Никкиля (финский журналист и литератор конца 80-х годов, теперь известный электронный музыкант) выступал в Финляндии на каком-то авангардном музыкальном форуме с сольным концертом. Это было время большого интереса Запада к СССР. Во всех глянцевых журналах красовались красные звёзды и портреты, в том числе и наши – группы «Метро» с Юрой Царёвым, Театра «Пост» с Гором Оганесяном. На волне ажиотажа всё из России тоже было важно; мир нас как бы открывал заново. На форуме у меня с Антоном были долгие разговоры на разные темы. Он, в частности, говорил, что «вы, мол, приезжаете на белых конях, и вами все интересуются, а попробуйте занять своё место в искусстве не через феномен моды, но, как все на Западе, складывая жизнь по кирпичику, борясь с обыденной реальностью. Я на твоём месте сделал бы попытку».
В моей душе царил тот же настрой: недаром при выезде в Хельсинки я взял с собой чемодан с архивом, дедовскими нотами и кое-какими памятными вещами. Из Финляндии меня как президента «Свободной Академии», которую мы за месяц до того, 4-го июня, представляли в Москве, молодёжное политическое движение «Ассоциация за Декларацию 89» пригласило в Страсбург, где шли донельзя политизированные торжества, приуроченные к 200-летию Великой Французской Революции. На таком фоне я и решил, что настал час эмиграции: в один прекрасный день сел в автобус, направлявшийся в Париж. Началось трудное время выживания в столице практически чужой страны. На первых порах мне очень помогли поляки: у одной приятельницы я прожил 3 месяца, другой – журналист – помог мне продлить визу. В дальнейшем моя жизнь постепенно вошла в нормальную колею.
– Почему именно Париж]§[
- 14 просмотров