Какой вопрос я задал бы президенту России Владимиру Путину, если бы «Черновик» аккредитовали на его пресс-конференцию, а администрация СИЗО Ростова-на-Дону организовала мне ВСК с Москвой, а Дмитрий Песков «поднял бы трубку».
Думаю, примерно такой: «Добрый день, Владимир Владимирович. Благодарю за возможность задать вопрос даже из застенок. Признаюсь, для меня это значит, что не всë так плохо, как нам в последнее время постоянно кажется. Вопрос мой следующий…
Сегодня вся страна обсуждает проблему пыток заключенных, масштаб и изощрëнность которых шокировали россиян, пользующихся интернетом. Со стороны властей наблюдается определённая реакция на проблему, пусть и не совсем та, которую ждут люди. В частности, в Госдуму внесён законопроект об ужесточении наказания представителей власти за пытки. Это, безусловно, шаг в правильном направлении: пытки – ужасное преступление, и когда их применяют представители власти с целью совершить следующие преступления – это ужасно вдвойне.
Думаю, не каждый человек, даже способный на убийство, сможет длительное время подвергать другого человека пыткам.
Но, на мой взгляд, ограничиться ужесточением наказания – это лишь борьба с последствиями. Есть способ повлиять на эту проблему в корне, подойти к её решению институционально.
Значительная часть случаев применения пыток со стороны органов власти, силовых органов связана с давлением на подследственных с целью, чтобы они оговорили себя или других.
В российских судах такой оговор – самое сильное и ценное доказательство вины подсудимого.
Согласно действующему в стране уголовно-процессуальному законодательству, судья имеет право принимать любые показания подсудимого или свидетеля: первичные (которые часто выбиваются пытками) или текущие – те, что подсудимый или свидетель дают в суде. Согласно же сложившейся в российских судах практике, судьи практически всегда берут за основу те показания, которые поддерживают сторону обвинения.
Неважно, сколько ты приведëшь доказательств на то, что, тебя пытали; неважно, что первичные показания выглядят абсолютно абсурдно… судья обязательно «придëт к выводу», что давление на тебя оказали именно в данный момент, в зале суда, и ты решил отказаться от тех правдивых слов, которые честно высказал дознавателю, следователю или сотрудникам ЦПЭ.
За два с половиной года, проведённые за решеткой, я прочитал сотни показаний свидетелей из десятков уголовных дел. Они были настолько глупыми, смешными, абсурдными, несостоятельными – что не нужно быть ни юристом, ни лингвистом, ни психологом, чтобы понять: добровольно, в здравом уме, человек никогда такого не скажет.
Институт выбивания показаний пытками привёл к полной деградации следственной работы и судопроизводства в современной России. Оперативники настолько к этому привыкли, что не удосуживаются сочинить хотя бы правдоподобные истории: у них всё проходит в судах…
Зачем работать, если можно пытать и рисовать раскрываемость преступлений?
Так вот, пытки свидетелей и обвиняемых полностью потеряют смысл, если закон обяжет судей принимать текущие показания, которые свидетели дают в суде. Независимо от того, что из них выбили оперативники. Это на самом деле работает, чему примером может служить практика следствия и судопроизводства у «наших западных партнеров».
А теперь, собственно, вопрос: сможет ли российская силовая машина научиться работать? Или мы так и будем идти по «своему особенному пути»? Спасибо за внимание».
23 декабря 2021 г.
Абдулмумин Гаджиев из "аквариума"
Северо-Кавказского Южного окружного военного суда в Ростове-на-Дону;
- 30 просмотров