Какой должна быть современная детская больница? Какими качествами, помимо профессиональных, должен обладать врач, работающий с детьми? Нужна ли обратная связь с пациентами и их близкими, и в какой форме? Имеет ли врач право на ошибку?
Об этом мы поговорили с Сиражудином Магомедовичем Махачевым, который почти 26 лет руководит крупнейшей на Северном Кавказе детской клинической больницей. В народе её не зря называют многопрофильной. В больнице 21 стационарное отделение на 956 коек, консультативно-диагностический центр с отделением дневного пребывания, реанимационное отделение, круглосуточное травматологические отделение, принимающее всех детей, которым требуется экстренная помощь.
В интернете отзывы о работе специалистов самые разные, весь спектр – от хвалебных до крайне негативных, даже с призывами к физической расправе. Благо, теперь каждый сам себе эксперт в любой области (от политики до вывоза мусора), и писать можно всё и почти безнаказанно. А как в таких условиях руководить огромным коллективом, решать сотни организационных, хозяйственных, нравственных вопросов?
― Я никогда не отстранялся от открытой оценки своей деятельности на посту главврача, − говорит Сиражудин Магомедович. – И любой сотрудник имеет на это право. Не можешь в лицо сказать? Выскажи мнение анонимно. Я ежеквартально провожу анкетирование среди работников, и первый вопрос там: довольны ли вы работой главного врача? И если напишут, что нет, я даже бываю рад. Не бывает идеальных людей, которые работают, не совершая при этом ошибок. И если есть конструктивные замечания, если со стороны видны недостатки, недочёты, которые я, может, в силу занятости, не вижу, то постараюсь их устранить.
Карьеру врача Сиражудин Магомедович начал в Магнитогорске. Пять лет заведовал детским хирургическим отделением, много оперировал. Вернувшись в Дагестан с хорошим практическим багажом, еле нашёл себе место у операционного стола:
― Во время операции ко мне мог подойти заведующий кафедрой с вопросом, почему я оперирую не так, как принято тут. Я ссылаюсь на утверждённое положение, а он меня за пререкания отстраняет на месяц от операций. Иду к главному врачу с вопросом, почему в мою работу вмешиваются, а он меня слушать не хочет, отправляет разбираться самому. Так я и сидел без работы от месяца до трёх. Видимо, не я один.
А в 1994 году с формулировкой «по желанию коллектива» я стал главным врачом. Тогда в больнице была другая система руководства. Был директор больницы, который не имел отношения к медицине, а решал финансовые и хозяйственные вопросы, и был главврач – по сути, его заместитель. А меня тянуло всё время в операционную – работать. Только зайду, за мной посылают – то комиссия пришла, то дела какие-то срочные. Работникам зарплату выбивать, используя личные связи, оборудование где-то покупать, расходные материалы, которые в страшном дефиците были. Понял, что совмещать практику с руководящей работой не получится. Иногда до сих пор жалею. Ребята прооперировали и домой ушли, а здесь кто бы что ни делал – все шишки валятся на твою голову.
Персонал третьей в России по числу коек больницы составляет 1650 человек. В коллективе много по-настоящему «звёздных» специалистов.
– Каждый заведующий отделением в нашей больнице является главным специалистом республики по своему профилю. Мой заместитель – главный детский хирург Дагестана, я – главный хирург СКФО. Заведующие гематологическим, эндокринологическим, кардиологическим и ещё несколькими отделениями – главные специалисты Дагестана и СКФО по своему профилю. Многие заведующие – доценты или ассистенты кафедр ДГМУ, под руководством которых ежегодно 50–60 клинических ординаторов проходят профильную подготовку. После окончания ординатуры их распределяют по районам и городам Дагестана.
Пожалуй, я уже дожил до такого момента, что могу сказать: в этой больнице я почти всех врачей сам принимал на работу. Но никогда не брал ни у кого денег. Потому что деньги сегодня есть, а завтра я их потрачу. А этот человек будет передо мной ходить и думать – вот, я его купил. И на пятиминутке я уже не смогу ему сказать: «Почему вы взятки берёте?» Потому что он мне ответит: «Эй, ты же сам берёшь, чего ты нам говоришь?»
Среди молодёжи, выпускников единицы мечтают о работе с детьми. Сложно. Нагрузка большая, особенно в реанимации. А в ДРКБ – целая реанимационная служба республики. Специалистов для этого отделения Сиражудин Магомедович отбирает особенно придирчиво:
– Я председательствую в государственной экзаменационной комиссии на выпускных экзаменах и там уже приглядываю наиболее способных студентов, предлагаю им стать реаниматологами. Объясняю, какие преимущества в этой специальности. Сложная, ответственная работа, но зато спасённые жизни детей!
Очень важное направление у нас – реанимация новорождённых. Мы принимаем по графику врачей из определённых районов и городов, учим их этому непростому делу. Благо, их сейчас обеспечили необходимым оборудованием, аппаратурой. В некоторых районах уже начали даже ВМП оказывать.
Работа в детской больнице отличается от работы во взрослых стационарах. Ответственность двойная, нагрузка тройная, а психологическая ноша несоизмеримо тяжелее. И сбои неизбежны. За каждым не уследишь, да и врачи, медсёстры тоже живые люди, со своими характерами и усталостью. Но перед ними дети, которые зачастую измучены болезнью, и психологически вымотанные родители, для которых жизнь их ребёнка – самая большая ценность на свете.
– Я как-то уже говорил в интервью, но повторю ещё раз: я наказываю врачей не за ошибки, а за халатное отношение. Если человек работает, он не может не ошибаться. Непредумышленно. Но совсем другое дело, если я вижу, что врач халатно отнёсся к больному. Тут я сделаю всё, чтобы он не только в больнице у нас не остался работать, но и вообще в профессии себе места не нашёл. Нигде в республике.
Сейчас любой пациент может снять действия врача на камеру и выложить в сеть. Но мы опережаем эти съёмки. В реанимации над каждым ребёнком я поставил камеры, которые круглосуточно фиксируют, насколько часто персонал подходит к ребёнку, какие необходимые манипуляции производит. Родители на мониторе в холле могут за этим всем наблюдать. Такая же камера стоит и в приёмном покое. И если ко мне приходят с жалобой, я могу отследить, кто прав: пациент, уверяющий, что ждал врача битый час, или врач, отлучившийся на пять минут к другому пациенту. А теперь наши врачи сами просят поставить камеры со звуком в каждом кабинете, чтобы я слышал, как с ними разговаривают родители пациентов. И это тоже проблема. Сейчас все знают, как надо лечить, что делать, и слово врача перестало быть законом для больного.
Тут на ум приходит популярная фраза о женщине. Если она грамотно ведёт хозяйство и всё успевает, то никто этого не замечает. Стоит же ей не успеть приготовить обед, постирать рубашку мужу или прибрать за детьми, как в доме наступает беспорядок и разруха, а на женщину валят все шишки. С врачом история аналогичная.
– Я поражаюсь людям, которые пишут про врачей в соцсетях, что их убивать надо, и оскорбляют последними словами. Неужели кто-то думает, что врач пошёл против своей совести и не сделал всё от него зависящее, чтобы спасти ребёнка? Ведь бывают ситуации, когда даже самый опытный врач не в силах помочь.
К нам поступает 90% самых тяжелобольных детей республики. При этом в 2018 году было 118 смертельных случаев, в 2019-м – уже 88. Даже больные лейкозом у нас сейчас выживают в 87% случаев. Да, за каждым случаем горе – страшное, непоправимое. Но оставаться людьми нужно всегда.
И мало кто напишет слова благодарности, когда врач помог, вытащил буквально с того света практически безнадёжного малыша. Я во время обхода всегда беседую с мамами пациентов, спрашиваю, есть ли случаи вымогательства, грубого обращения, заставляют ли покупать лекарства. Говорят, нет, всё хорошо. Только почему-то никто из них не спешит хоть одну строчку написать в соцсетях, что в больнице всё хорошо и подход у врачей грамотный. А назвать врача убийцей, зверем и другими оскорбительными словами находится слишком много желающих.
Поэтому я прошу: пока вы тут лежите, озвучьте свои претензии, чтобы мы могли исправить ситуацию. Хотелось бы более открыто, откровенно общаться, чтобы была обратная связь. Чтобы те, кто пишет на весь мир ужасные оскорбления, что врачей надо убить, расстрелять и прочее, остановились и подумали. Вы же к этим врачам приходите всё равно, когда у вас заболеет ребёнок, вы его жизнь этим людям доверяете. Такое отношение нам очень сильно мешает работать.
В последние годы в больнице произошли заметные улучшения: отремонтированы многие отделения, получено новое оборудование. В скором времени по федеральной программе ДРКБ получит по два аппарата магнитно-резонансной и компьютерной томографии. А пока тут работает один аппарат КТ на всю больницу. То есть на всю республику. И держится он на честном слове. Каждое направление главврач подписывает лично – аппарат может не выдержать нагрузки и сломаться окончательно. В прошлый раз его ремонт обошёлся в 9 миллионов рублей!
– Вот сейчас нам дали лицензию на высокотехнологичную медицинскую помощь. Но с каким скрипом это всё делается. Федеральному центру невыгодно отдавать в регионы и средства, и прерогативу на ВМП. А мы не хотим, чтобы миллионы утекали из бюджета республики. И после каждого эпизода ВМП к нам проверки приезжают. Причём не узнать, как прошла операция и не похвалить за успех. Ищут, что мы сделали не так или где документы оформили неправильно, чтобы лицензии на этот вид помощи лишить.
Да, сейчас нас стали лучше финансировать, но если сравнить наш годовой бюджет с бюджетом рядовой московской больницы, то там средства просто на порядок выше. И это обидно. Да, Дагестан – дотационная республика, но в чём виноват дагестанский ребёнок? Почему он должен лечиться в худших условиях, чем московский? Они оба – российские дети. Вот это меня всегда возмущает. Я очень нервничаю, а меня просят на эту тему не высказываться.
Быть в ответе за всех для главного врача – обычная работа. А ещё надо постоянно работать над своим профессиональным уровнем, читать специальную литературу, быть в курсе всех событий в своей профессиональной сфере, привлекать новые кадры, внедрять у себя в больнице новые технологии.
– Я постоянно мониторю, где у нас появляются новые технологии, и стараюсь своих врачей туда отправлять на обучение. Почти непрерывно у нас 2–3 врача находятся в разных крупных медицинских центрах и осваивают нововведения. Например, я услышал, что в Санкт-Петербурге в каком-то институте такие операции делают. Отправляю туда своего специалиста, даю ему командировочные и говорю, чтобы не возвращался, пока эту операцию не освоит. За прошлый год таким образом внедрено 18 новых видов лечения, а в этом году планируем 25.
Тут в самом конце разговора появился советник главы РД (или председателя правительства?), курирующий вопросы здравоохранения. И мы спросили его, должны ли в наше время быть информационно активными руководители учреждений здравоохранения?
– Безусловно. Это поручение президента страны – быть открытым, выстраивать прямой диалог с населением. Это очень важно – объяснять, что мы делаем, каким образом достигаем тех целей, которые перед нами ставит руководство страны и республики. Контакт этот с людьми, с потенциальными пользователями медицинских услуг обязателен и даже необходим. Ведь мнение о врачах складывается через призму мнения людей, которые не очень в этом всём разбираются, непрофессионалов. Отрицательная информация, как правило, расходится очень быстро, и давать оценку тем изменениям, которые сейчас происходят в здравоохранении, доводить их до людей должны руководители. Им стоит проявлять больше активности в информационном поле, чтобы оно правильно и объективно формировалось.
Именно поэтому, дорогие главврачи, мы и приходим к вам с нашими не слишком сложными вопросами. Давайте строить конструктивный диалог.
ЛИЦЕНЗИЯ ЛО-05-01-001895 от 18 июля 2018 года.
- 1 просмотр