Национальный вопрос напоминает минное поле. Любое неосторожное движение может вызвать взрыв. Столь же неосторожным, на мой взгляд, было интервью главы Чеченской Республики Рамзана Кадырова информагентству «Чечня сегодня», опубликовавшему его под заголовком «Пора говорить правду». Особенно в той части, где он затронул фигуру имама Шамиля.
Безусловно, каждый имеет право на собственное мнение и его озвучивание. (В частности, Рамзан Кадыров уже заявил, что журналист, бравшая у него интервью, неверно передала его слова, исказив истинный смысл. – «ЧК») И не следует возмущаться, что кто-то имеет мнение противоположное и это переходит в полемику. Это нормально, если происходит в цивилизованных рамках, а не на уровне взаимных оскорблений.
Рамзан, на мой взгляд, довольно неудачно выбрал время для критических замечаний в адрес имама, который для дагестанцев служит своеобразной иконой. Имя Шамиля окружено особым ореолом.
Его имя, как и имена Ал-Клыча, Амет-хана Султана, Расула Гамзатова, Али Алиева, Мусы Манарова, Сулеймана Керимова и многих других наших земляков неместечковой известности, лежит в основе самосознания дагестанцев, служа предметом их гордости.
Время же выбрано неудачно, если принять во внимание брожение в дагестанском обществе, вызванное территориальными проблемами, которые неожиданно возникли между Дагестаном и Чечнёй. А интервью Кадырова не могло не придать им и межнациональную окраску. Положение обостряется ещё тем, что об имаме говорил не просто неизвестно кто, а глава соседнего с Дагестаном субъекта страны, где проживает народ, считающийся братским. Естественно, заявления Кадырова не могли не вызвать бурную реакцию со стороны «братьев».
Молчание – это согласие?
Начнём разбор интервью Кадырова с вопроса вторжения в Дагестан отрядов террористов из Чечни, 20-летие которого отмечалось 9 августа этого года и к которому было приурочено его выступление.
Основная идея этой части интервью, насколько я понимаю, заключается в том, что «зараза ваххабизма» проникла в Чечню из Дагестана и в нападении на Ботлихский район участвовали дагестанцы, возглавляемые дагестанцами и немножко другим «межнациональным сбродом» во главе с Хаттабом. Так что, получается, по смыслу интервью, что «сами виноваты», да ещё и «нас заразили».
Безусловно, ваххабизм, прежде всего из Саудовской Аравии, проникал в Чечню и через Дагестан, как и то, что дагестанцы – приверженцы этого течения в исламе – состояли в отрядах боевиков. Хотя не факт, что таких было 100%. Среди них могли быть и не ваххабиты, а просто лица, поддерживающие идею независимости Чечни.
Вместе с тем, как известно, её границы со всех сторон, за исключением Дагестана, вовсе не были обнесены китайской стеной.
К примеру, упоминаемые Кадыровым таджики, узбеки и прочие граждане бывшего Советского Союза могли беспрепятственно добираться до Чечни через Ставрополье и Кабардино-Балкарию. Это проще, чем проникать с юга через Турцию, Иран и Азербайджан. В Грузии же имелось знаменитое Панкисское ущелье, в котором проживают чеченцы-кистинцы.
Однако ещё не было практически никакого влияния ваххабитов-иностранцев, а уже поезда, идущие через Грозный в направлении Махачкалы и обратно, стали подвергаться грабежам, и делали это вовсе не пришлые узбеки.
Такая ситуация даже вынудила прекратить железнодорожное сообщение через Чечню, что фактически разрушило промышленность Дагестана, которую с тех пор никак не удаётся восстановить. И хоть со временем была возведена одноколейная дорога в обход Чечни, кооперационные связи были уже разорваны, и в условиях рынка место дагестанских производителей плотно заняли их конкуренты.
В декабре 1995 года (задолго до событий 1999 года) был совершён омерзительный захват отрядом чеченцев Салмана Радуева и Султана Гелисханова больницы и роддома с роженицами в Кизляре и последовавшие за этим события в Первомайском, которые привели к гибели десятков заложников-дагестанцев.
Отряд состоял из нескольких подразделений по 30–70 человек. В них числились в основном чеченцы, и возглавлялись они только чеченцами: Айдамиром Абалаевым, Тулпаром Аттериевым, Сулейманом Радуевым, Пашой Исрапиловым, Мусой Чараевым. Задачу по захвату роддома и больницы перед отрядом ставил чеченец Джохар Дудаев.
И это происходило тогда, когда Дагестан в ходе первой чеченской войны (1994–1996 гг.) благодаря отчаянным усилиям тогдашнего председателя Госсовета Магомедали Магомедова не позволил федеральным войскам войти в Чечню через свою территорию. Мало того, в гостиницах и общежитиях наша республика приютила беженцев из Чечни – женщин, стариков, детей, бежавших от войны. То есть мы выступили в этой войне надёжным тылом для своих соседей-братьев. В этой ситуации худшее, что мог придумать Дудаев, конечно же, было нападение на Кизляр, вызвавшее во всём Дагестане взрыв негодования.
По логике, после подписания хасавюртовских соглашений благодарный Дудаев первый визит должен был нанести в Махачкалу. Тем более что находится совсем рядом с Хасавюртом. И заодно покаяться за Кизляр – Первомайск. Но чувство благодарности, как мы уже убедились, не входило в перечень его добродетелей.
Джохар тогда помчался с официальным визитом в Казань к президенту Татарстана Минтемиру Шаймиеву, который фактически не имел к конфликту сколько-нибудь заметное отношение. Интересно, какое количество беженцев по инициативе Шаймиева приютил богатый Татарстан в то время?
Что же касается роли иностранных наёмников, то, к примеру, когда летом 1996 года Хункар Исрапилов возглавил Юго-Восточный фронт Чечни, в его группировке, по некоторым данным, насчитывалось до 1 600 человек, в том числе до 150 наёмников. Следовательно, более 90% личного состава были чеченцами? Полагаю, что пропорции, близкие к этой, наблюдались на остальных направлениях тоже, и ко времени вторжения в Дагестан в августе 1999 года принципиального изменения в обратную сторону не произошло.
То есть пришлые террористы-ваххабиты, в том числе и дагестанцы, вовсе не получали отпор со стороны чеченцев. Значит, их встречали как желанных гостей. Почва была унавожена.
Вполне логично, что в нападении на Дагестан приняли участие, прежде всего, отряды, состоящие из этих самых дагестанцев. Но они же не с Марса прилетели, а пришли из Чечни, и ушли обратно в Чечню. Поэтому попытка представить якобы невинных чеченцев жертвой каких-то пришлых ваххабитов выглядит неубедительно.
Чеченцы – народ, способный дать отпор, когда им пытаются навязать то, что им не нравится. Среди них были и идейные сторонники независимости Чечни (ваххабиты и неваххабиты), и отморозки, пользующиеся возможностью пограбить, и сторонники идеи сохранения Чечни в составе России. Картина была цветной, а не чёрно-белой.
Жаль, что на утверждение журналистки, что «Чечня и чеченский народ стали жерт-вой ваххабитской и террористической агрессии!», Рамзан Кадыров никак не отреагировал. Но молчание, как известно, знак согласия.
Шейх Мансур, Имам Шамиль, Зелимхан и Наполеон
Теперь о части интервью, касающейся имама Шамиля. Прежде чем говорить непосредственно о Шамиле, я позволю себе привести несколько примеров.
Как известно, до Шамиля в Дагестане и Чечне было три имама: Шейх Мансур, Гази-Мухаммад и Гамзат-бек. Все они, подобно Шамилю, объявляли газават против русских.
Наиболее кровопролитным был газават, объявленный Шейхом Мансуром – имамом Чечни, а впоследствии и всего Северного Кавказа. Он длился шесть лет, с 1785 по 1791 годы, и завершился его пленением. Шейх Мансур был заточён в казематы Шлиссельбургской крепости, где через три года, в возрасте тридцати четырёх лет, закончил свои дни. Шейх Мансур, видимо, был незаурядной личностью, раз в 25 лет уже был провозглашён имамом Чечни!
Тем не менее, внутри- и внешнеполитическая обстановка, социально-экономическое положение в регионе, а также, возможно, некоторые черты характера, тактические и стратегические просчёты юного имама не позволили ему разжечь огонь войны, который полыхал бы, как у Шамиля, целых четверть века.
В противном случае поражение было бы, конечно, неизбежно, но в такой войне число жертв, убеждён, было бы соизмеримо с тем, которое принёс на алтарь газавата имам Шамиль.
Можно привести ещё один пример, связанный со знаменитым абреком начала XX века Зелимханом, которым в Чечне гордятся и которого царские власти не могли поймать в течение 12 лет.
История этого скромного работяги из бедной семьи, влачившего полунищенское существование, началась с кровной мести, заставившей его скрываться, и последовавшей за этим бесконечной цепи убийств и ограблений. Она, наверное, заслуживает описания в каком-то приключенческом романе. Суть в том, что известный абрек никаких политических задач перед собой не ставил, но власть тех времён, пытаясь решить с ним проблему, стала вести себя идиотски.
Прежде всего, она объявила довольно крупную награду за его поимку, но деньги на неё принудительно собрала фактически с нищенствующего населения. Далее, она принялась облагать штрафами селения, где он ночевал, дома, предоставившие кров, срывать под самый фундамент, а их хозяев с семьями отправлять в ссылку на север России. В конце концов Зелимхана выдали властям сами уставшие от него чеченцы…
Со временем усталость народа забылась, а ореол легендарного абрека Зелимхана сохранился.
А ведь если бы он сразу же сдался властям, то тех бед, которые по его вине причинялись в течение 12 лет множеству простых чеченцев, просто не было бы. Они, конечно же, несоизмеримы с бедами, которые принесла им Кавказская война, но, думаю, для чеченцев, живших на грани нищеты и плативших при этом штрафы, а тем более для семей, лишённых жилища и отправленных в ссылку, от этого было не легче.
Однако, насколько мне известно, никаких обвинений на этот счёт в адрес Зелимхана никем не выдвигается.
Самым ярким примером (и аналогией) служит судьба великого без всяких скидок государственного деятеля и полководца Наполеона Бонапарта, который в бесконечных войнах обескровил всю Европу и особенно саму Францию. А французы, несмотря на колоссальные потери мужского населения и печальный жизненный финал самого Наполеона – поражение в последнем сражении и ссылка на остров Святой Елены, считают его величайшей личностью в своей истории…
Теперь непосредственно о Шамиле. Со слов Кадырова в интервью: «…действия Шамиля способствовали уничтожению больше половины чеченского народа и сож-жению всей Чечни на протяжении 20 лет, и за это стал российским дворянином. Пора говорить правду, ибо ложь порождает новую ложь и не бывает этому конца. Мы уважаем память Шамиля как духовного лица, но есть желание знать, почему он, будучи в Чечне, 19 лет воевал с Россией, провоцируя уничтожение народа и Чечни, а вернувшись в Дагестан, через четыре месяца сдался России и стал дворянином? Что это, если не террор против Чечни и чеченского народа, осознанный или нет?»
Вопросы, конечно, тяжёлые, и я понимаю боль чеченца за судьбу своей родины и соплеменников. Однако, боль в сердце политика, а не простого обывателя, на мой взгляд, не должна способствовать необъективности в трактовках.
Не будем цепляться к словам об уважении памяти Шамиля как духовного лица, которое тут же следом обвиняется в геноциде. Лицо, осознанно совершающее геноцид, духовное оно или нет, заслуживает вовсе не уважения, а противоположного отношения.
Прежде всего, следует сказать, что приходу Шамиля в Ведено предшествовало 6 лет войны с царскими войсками непосредственно в Дагестане.
Кровавой войны, унесшей с обеих сторон многие тысячи жизней и разрушение десятков селений. От этого страдали, в первую очередь, именно аварцы. И в последующие девятнадцать лет, как известно, боевые действия происходили не только в Чечне, как может сложиться впечатление у читателей интервью Кадырова, но продолжались и в Дагестане.
Подозрение, что аварец с примесью лакской крови и женатый на лачке, Шамиль перебрался в Ведено для того, чтобы подвергнуть террору чеченский народ, противоречит здравому смыслу. Он объявил газават вовсе не чеченцам. Что аварцы, что лакцы или чеченцы ему, думаю, было всё равно. Жёсткость и даже жестокость он проявлял ко всем, невзирая на национальность. Ведь на войне как на войне.
И в качестве штаба он выбирал то место, которое, с его точки зрения, стратегически было наиболее выгодным для управления боевыми действиями, наличия ресурсов, логистики и пр., а не террора в отношении чеченского народа. К тому же, как известно, в штабе не концентрируется вся армия.
Поэтому сообщение Кадырова о четырёхстах человеках, прибывших вместе с Шамилём, вовсе не должно означать, что этим и ограничивалась численность его войск.
Если для чеченского общества были чужды идеи Шамиля, то, уверен, у народа хватило бы сил и воли как минимум выдворить его из Чечни. На крайний случай в этом охотно помогла бы и царская армия.
Из-под палки, убеждён, чеченцы никогда не воевали бы в течение почти двух десятилетий. Тому пример – знаменитый Байсунгур из Беноя, да и тот же Зелимхан. Чеченцы были вооружены, они были объединены в тейпы, и им ничего не стоило восстать против Шамиля.
Покинул же Шамиль Ведено, видимо, потому, что стратегическая обстановка изменилась и это селение в качестве ставки командующего потеряло свою значимость. Его местоположение стало ухудшать управление боевыми действиями, что влекло за собой множество разных опасностей.
Шамиль перебрался обратно в Дагестан вовсе не для того, чтобы через четыре месяца сложить оружие и стать дворянином, а для того, чтобы продолжать войну. А сдаться в плен он мог и в Ведено…
В Дагестане, как и в Чечне, его обложили царские войска. Дагестан, как и Чечня, был истощён бесконечно длящейся войной. В Дагестане, как и в Чечне, он лишился поддержки подавляющей части обескровленного населения. Людские и экономические ресурсы России были несоизмеримы с теми, которыми обладал он.
Время Шамиля прошло
Но ему повезло, что его не заточили в Шлиссельбургскую крепость и даже возвели в ранг потомственного дворянина. Повезло, поскольку был пленён в более вегетарианские времена правления царя-освободителя Александра II. Того самого, кто отменил крепостное право и ввёл ещё множество других революционных преобразований в системе государственного управления. В числе прочего, он стал практиковать и приручение народов окраин России не кнутом, а пряником.
Я убеждён, что из-за кавказских войн Чечня и Дагестан потеряли в своём цивилизационном, а значит культурном и экономическом, развитии лет пятьдесят, а может быть, и сто. Но тогда не было бы и Шейха Мансура и Шамиля – одной из основных, как принято сейчас говорить, идейно-исторических скреп дагестанского общества…
P. S. Как известно, в годы первой чеченской войны муфтий Чечни Ахмад-Хаджи Кадыров объявил русским газават, призывая убивать их. В те же годы его двадцатилетний сын Рамзан, думаю, не отсиживался дома, а с оружием в руках воевал с «неверными». После нападения террористов на Дагестан и начала второй чеченской войны вектор сменился на противоположный.
Надеюсь, эта смена была продиктована не конъюнктурными соображениями, вызванными ощущением неизбежной победы федералов, а искренним признанием Кадыровыми своих заблуждений.
В результате Ахмад-Хаджи стал первым президентом Чечни в составе России, а спустя некоторое время после его гибели пост отца занял сын Рамзан – Герой России и, как он сам себя назвал, «пехотинец Путина».
И это после тех жертв, которые принесла чеченскому народу многолетняя смута, в которой, помимо других, участвовали Ахмад-Хаджи с Рамзаном.
Поэтому, при желании, можно обвинять в двойной морали не защитников имама Шамиля, а самого Рамзана. Однако лично я этого не делаю, поскольку считаю, что не следует подгонять решение задачи под желаемый ответ. ]§[
- 182 просмотра