Кроме улиц, скверов и площадей, кроме истории с большой буквы и частными историями людей, здесь живших, город – это ещё и звуки. Перекличка уличных торговцев, лепет прибоя, девичий смех, свист ветра, перебранка соседок и голоса, наперебой восклицающие, «А помните?». И всегда найдётся тот, кто помнит, кто откликается. Ваши собственные комментарии, разные голоса, сливающиеся в единый хор, ошеломляющие чистотой и искренностью звучания, составили эту подрубрику. Чтобы никто не остался неуслышанным.
ххх
Все знают лестницу, ведущую от Магомеда Гаджиева на Горку? Вот связанная с ней история. Помнит ли кто-нибудь старика Ивнинга – геолога, художника, поэта Владимира Константиновича Леонтьева? Так вот. В юности (1920-е годы) он учился в художественном училище одной из столиц (кажется, в Питере). И задумал в качестве выпускной работы некий «сверхтекст»: картину, которая просто своим существованием установит мировую гармонию. Картина изображала лестницу – старые, растрескавшиеся ступени, залитые солнцем. И на ступенях – тени от листьев. И всё. Он её написал, выставил. Её хвалили. Мировой гармонии не случилось. Тогда он бросил живопись как профессиональное занятие, много странствовал по стране. Случайно наткнулся на книги Александра Грина. Сначала решил, что иностранец, потом узнал, что русский и... отправился практически пешком в Крым. Нашёл Грина, тот его на пару дней приютил, много с ним беседовал, и эти 2 дня его как-то перевернули. После этого он и занялся геологией. Продолжая переезжать, он в 1940-е годы попал в Махачкалу. И... узнал свою лестницу с картины – вот эту самую. На этом его странствия кончились: он остался здесь до конца жизни. С ним дружили замечательные люди: Самсон Наумович Бройтман, Александр Емельянович Криштопа. У него дома читались стихи – его и чужие, – он знал много стихов поэтов Серебряного века, которых тогда никто не знал, и прочесть их было негде. Я познакомилась с ним незадолго до его ухода из жизни, он был тогда белый, как лунь, с умными и добрыми глазами.
ххх
До жёлтых «Икарусов» в городе появились «Икарусы» то ли сине-белые, то ли синие. Мы жили на Гагарина, возле магазина «Тарки-Тау», и девчонка с нашего двора, кажется, разбила родительскую копилку – так ей хотелось покататься на этом автобусе. Одна она не решилась, поэтому позвала с собой всю дворовую ватагу... Гуляли широко – после катания на автобусе последовали мороженое, 10-копеечные плитки «Кофе с молоком» (мы с удовольствием их грызли и даже не подозревали, что разводят кипятком), ириски, ручки... – всего уже не упомню. Но деньги ещё оставались, и она – щедрая душа – раздала их нам. Расплата наступила вечером, когда все родители вернулись с работы. Когда мама на стук открыла дверь, на пороге стояла заплаканная, всклокоченная «миллионерша» со своими родителями. У меня были изъяты десять рублей, подаренные щедрой подружкой. Как там разбирались с остальными тратами родители, я не в курсе. Знаю, что выкрутились как-то сообща.
ххх
Максуд Алиханов в своих заметках о Петровске пишет о телятах, резвящихся в Городском саду. Ну, телят я давненько не видел. Последний раз корова на площади встретилась лет 8 назад. Очень, надо сказать, растерянная была, всё звала кого-то... А в детстве приходилось спасать соседские одеяла от телят на Капиева, 18. В «собачьем» парке (Гагарина) до сих пор можно встретить.
ххх
Моя мама, она была членом партии и по убеждениям – атеист всю свою жизнь. Но в нашем дворе, на Оскара, 28, жили две бабулечки-сёстры, Куликовы Анна Ивановна и Анастасия Ивановна. Они были из семьи священнослужителя. Это были ангелы в чистом виде. До сих пор вспоминаю их необыкновенную доброту. Они, конечно, были верующие. Верующей была и моя няня, которая тайно и окрестила меня в Первой Махачкале. Но я, глупый ребенок, под впечатлением обряда нечаянно рассказала маме, когда она вернулась из командировки. И что самое удивительное, родственники замерли, не зная, какая реакция последует на рассказ малолетнего ребенка. Мама только улыбнулась и ничего не сказала. Из рассказа старших знаю, что люди плакали, когда взрывали храм, осуждали не только верующие, но и атеисты.
ххх
Вообще, наш двор на Оскара – о нём можно писать отдельную книгу. Такие интересные люди там жили. И учёные, и госдеятели, и служащие, и писатели. Во втором подъезде жил, например, сын Оскара Лещинского. Был, по-моему, фотожурналист. Представляете, наверное, каждый день ходил по улице имени своего отца – по Оскара... Ещё, кроме меня, наверное, кто-то помнит Смоктуновского на скамейке, на бульваре за домом. Почему так запомнилась эта фамилия? Всё просто. Якушев Константин Иванович, режиссёр Русского театра, жил в нашем доме и как-то вразнос ругал Смоктуновского, вот фамилия и запала в память... Сын у него был Сергей, потом в Ленинград они уехали. Мне всё казалось, хоккеист Якушев – это он. А в доме на Буйнакского, 6 жили актёры, люди искусства, врачи, педагоги. Исбат Баталбекова, скромная, красивая, всегда помню её рядом с мужем – высоким, ярким. Знала, что лакец, с папой здоровался по-лакски. В подъезде с Кукулиевыми жили Батырмурзаевы – сын революционера Зайнулабида Батырмурзаева. Он рано умер, а его младший сын Зейнал дружил с детсада с моим братом. Вдруг мой брат прибегает домой и (такой классический диалог «от 2-х до 5-ти») спрашивает папу: «Пап, а ты умрёшь?» – «Умру». – «А скоро?» – «Не знаю». – «А когда же?» Тут отец не выдерживает: «Да что случилось? Зачем тебе, чтобы я умер?» – «Да у Зейнала папа умер, там такую вкусную халву раздавали»... Им было лет по 5.
ххх
Когда-то на Буйнакского был кукольный театр. И там постоянно висела афиша «Котёнок Гав». Как я понимаю, спектакль по мотивам известного советского мультика. И всякий раз к слову «гав» приписывали «но».
Плакат не раз меняли – «но» появлялось снова и снова.
ххх
Я знаю школу 8-ю в Махачкале, хотя училась в 22-й!! В нашем дворе жили брат с сестрой, Таня и Витя, по фамилии Лапа. Так вот, на территории школы был разбит роскошный сад, в котором росли вкусные и сочные яблоки и абрикосы, а за садом присматривала мама Тани и Вити, тётя Поля (только что на память пришло это имя). И мы бегали по вечерам в школу, чтобы нарвать фрукты всем двором (Энгельса, 45)... Тётя Поля щедрая была, с полными карманами, мешками уходили от неё!!! 8-я школа для меня на всю жизнь осталась в этих воспоминаниях...
ххх
По лестнице, что на улице Громова, мы бегали в детстве за хлебом (во время каникул я пропадала в Первухе у тёти). Хлеб покупали на 3 семьи, поэтому ходили гурьбой. И однажды на этой вот лестнице я нашла один рубль – все прошли мимо, брат даже наступил на купюру... а я подняла. И сразу наперебой посыпались предложения, как погулять на эти деньги. Особой гульбы не получилось – деньги как-то быстро закончились... как и беззаботное детство, в тех воспоминаниях и осталась эта лестница, по которой не ходила уже больше сорока лет.
ххх
А вот эпизод про землетрясение 1970 года. Затрясло, конечно, страшно. Все стали выходить, хватая самое ценное. Соседка тётя Зоя (супруга Н. Алиева) выбежала в норковой шубе, прижимая к себе сумку с драгоценностями или сбережениями, кто-то выскочил из ванной, завернувшись в полотенце, папа мой, например, выбежал босой и с лестницы кричал маме: «Шамсият, возьми мои тапочки, партбилет я взял!» Братья мои даже не вышли, так как дома оставалась слепая парализованная бабушка.
Они взяли кто гитару, кто банджо и, сев у её постели, развлекали старуху... Мы все сгрудились под забором дома, сложенным из простого камня и отделявшим двор от воинской части. Смотрели на дом, который волнообразно, по диагонали какой-то качало, слушали и гадали, у кого что в квартире упало... И вдруг в какой-то момент кто-то из детей крикнул: «Пацаны, побежали на площадь, посмотрим, может, у Ленина голова отвалилась!» В те годы за это и посадить могли, но дворовые взорвались от хохота, страх и напряжение на этом закончились, как и землетрясение...
ххх
А бомжа с Буйнакского помните? Колю-Николая. Он руками ещё размахивал при ходьбе, его регулировщиком называли или дирижёром. Еду, одежду ему многие давали, а денег он не просил. Он ночевал в парке, я там видела его пару раз, а где он жил зимой, не знаю. И пил чай в кафе «Загадка», что у Аварского театра. Ритуал был таков: этот человек оставлял плошку на крылечке кафе и отходил в сторону. Выходила официантка и наливала ему чай из чайника, после чего скрывалась за дверью. И так каждый день в одно и то же время. Я одно время по утрам, часов 6, в парк ходила. Однажды он за мной пошёл (зима, темно и мороз), я напряглась, но хода не сбавила. А он поравнялся со мной и спрашивает: «Который час?» Я чуть не рухнула. Мало того, что вообще разговаривает, так ещё и не «скока время», а вон как! «Шесть», – говорю. – А он: «Какая рань»... И отстал. Я онемела.
ххх
Ночевал Коля-Николай часто в нашем подъезде. Банку из кармана доставал, под дверь на первом этаже ставил (там Маркевичи жили), ему чай наливали. Утром – банку в карман (иногда вместе с чаем) и уходил, а за ним – чайная дорожка... Лариса Окорокова (Рахманина) рассказала только что: «Он к нам на концерты ходил, в филармонию. Вот в таком виде – лохматый, зачуханный... Его пускали, а вообще дядька был, как говорят, в своё время монахом, но по каким-то причинам не смог ужиться в монастыре, умер он, а если точнее, замёрз, зимой 12-го – простыл сильно».
ххх
За кафе «Айболит», что по Алиева, было заведение «У Пати», где студенты мединститута сдавали зачёты, дифзачёты, а если было время, то и «экзамены». «Канцерогенные пирожки» и полупрозрачный какао были «фирменным блюдом» заведения. А чуть позже альтернативой им стали булочки одного дедушки у ворот ЦБ, такие вкусные были... мы их так и называли – «булочки от дедушки».
ххх
Эта детская площадка в Горсаду была с 50-х... а чуть выше – на Маркова – детская комната милиции, дети с Буйнакского часто убегали в Горсад на площадку, где их «вылавливали» милиционеры и держали у себя, пока родители не объявятся. Мой младший брат очень любил это дело, и стоило бабушке отвлечься на разговор с соседкой, он убегал со скамейки в сквере напротив дома на площадку. Бабушка иногда брала для него детский стульчик, так он умудрялся вместе со стулом сбегать, и милиционеры уже знали, что это наш ребёнок и звонили папе, благо Союз писателей был недалеко.
ххх
Как-то на 2-м рынке силомер установили, через полчаса после установки подошёл какой-то чувак, поглядел и ударил по силомеру башкой. А потом сказал.
– Тот не «мущина», кто головой не попробует!
И все стали меряться силой башки.
На второй день сломали силомер. Вся Советская с окрестностями ходила на это зрелище любоваться. Не так уж часто силомер головами разламывают. А что... приложил головой и пошёл... в кафе «Радуга», что под ЦУМом. Кстати, не было для пацанов с Советской более страшного обвинения, чем быть застуканным в кафе «Радуга». Там собирались все лехи, обитающие на Втором рынке и в его окрестностях. У них был там свой кумир, немой Мага, бычок в каких-то очень ярких шмотках и с длинными волосами. Вечерами он тусил в парке Ленинского комсомола на танцплощадке, а днём со свитой как раз в этой «Радуге» и околачивался.
ххх
Нас, школьников, в парке Ленкомсомола как-то отоварили и ограбили после первомайской демонстрации. Смешно вспоминать, как мы потом туда примчались с карабином, двустволкой и арматурой. Ну и со старшими братьями. Только там уже никого не было! А на дворе стоял 1979-й.
ххх
После института, в конце 60-х годов, меня направили работать педиатром в поликлинику в Редукторном посёлке. Поликлиника располагалась в бывшем одноэтажном доме, построенном для жилья, но там кого-то убили, и люди отказались заселяться. Неподалёку тогда начинали строительство многоэтажных (по тем временам 3-х и 4-этажных) домов. Рыли котлованы. И вот сижу я на приёме, и тут заходит мама Хаджимурада Камалова, мы вместе работали, за руку держит маленького Хаджимурада (лет трёх) в самодельной шубке-дублёнке и говорит: «Представляешь, в котловане сейчас играли дети, края начали осыпаться, и вдруг посыпались человеческие черепа и кости! На них остатки одежды, национальные черкески с газырями, но без ремней, а у черепов все зубы целые, видать, люди молодые были. Там сейчас милиция понаехала, их вырыли и увезли». А Хаджимурад поднял голову и протяжно забасил: «Мама, а разве люди людей убивают?» Я эту фразу вспомнила, когда его убили, и мы сидели с Хадижат и плакали.
ххх
Страшные слухи пошли про Редукторный посёлок, якобы пропавших в 30-е годы людей НКВДшники расстреливали, вывозили туда и сваливали в ямы десятками.
ххх
В тот вечер к отцу забежал по делу его хороший знакомый Дибир Атаев, он работал в обкоме КПСС, родом из Хунзаха, какие-то бумаги отцу принёс. Уже выходил, да завязался вдруг разговор, и Дибир, высокий, здоровый, в очках с толстыми стёклами, вдруг сжался, обмяк и сел на стул. Стал рассказывать. В 37-м году его отца Муслима забрали, как обычно, ни за что. Его допрашивал сам начальник Ломоносов, известный своей свирепостью. Пытаясь выбить из Муслима показания, он ударил его и обозвал горским ишаком. В ответ Муслим швырнул ему в лицо то ли чернильницу, то ли пресс-папье. Ломоносов вызвал охрану и приказал бить его, пока ни одной кости у Муслима не останется целой. А ночью изуродованный до неузнаваемости труп вывезли за город, в то место, где кончается мост и начинаются дачи, кажется, в район Пятого посёлка, точно не помню. Среди вывозивших оказался наш сельчанин, который хоть и боялся увольнения, но всё же пришёл к Атаевым, рассказал, что сделали с главой семьи, и показал место захоронения. Там, где-то недалеко, ещё глину добывали. В яме лежали трупы и свежие, и почти полностью истлевшие, и запах стоял жуткий. Ночью родные собрались, с трудом нашли отца Дибира, на арбе вывезли труп в горы и похоронили на окраине села.
ххх
Рассказывали ещё, что вокруг мясокомбината часто находили человеческие останки. Жила там женщина одинокая с дочкой, работала на мясокомбинате, не знаю, кем. Она впритык к стене комбинатовской пристроила себе небольшую хибарку. Жила как могла, на своём теле под одеждой выносила с комбината мясо и продавала его на улице. Однажды решила укрепить стену или забор, стала копать землю, чтобы забить кол, и наткнулась на кости и черепа человеческие. Милицию звать не стала, а позвала соседей, они вырыли всё, что там было, завернули в простыни, позвали муллу, который прочёл молитву (не знали же, какого вероисповедания были, да и какая разница, Бог же един), вывезли куда-то за гору и похоронили по-человечески. А женщина эта обед приготовила и всех на него позвала, чтобы помянули найденных.
Такие страшные тайны есть у нашего города.
ххх
В начале 80-х СТЭМ лечфака был детищем Владимира Вартановича Даниеляна, зам. декана, доцента кафедры физиологии. Про него можно рассказывать отдельно и долго, светлая ему память. Он сам отбирал участников. «Тренировать» нас он пригласил своего друга, тогдашнего и. о. главрежа Русского театра Михаила Исааковича Рабиновича. Тот проработал с нами пару сезонов, пока его не выперли из Махачкалы за постановку «несвоевременного» спектакля «Дорогая Елена Сергеевна». Нам тогда удавались тоже ещё не вполне своевременные (хотя вполне безобидные) вещи. Когда их после первых представлений не включали в программу последующих, и мы высказывали Даниеляну претензии, что он нас не отстоял, он отвечал: «Там, где меня за вас журили, я стоял по стойке смирно...» Ещё у него была такая присказка: когда он после долгих уговоров соглашался на какую-то просьбу, он говорил: «Лучше иметь твёрдый шанкр, чем такой мягкий характер, как у меня».
ххх
Я так и не научилась плавать – тонула на руках у отца в 3 года, с тех пор страх... Но море очень люблю, и всегда ходила, пока врачи не запретили. На море меня с собой брал старший брат, когда ходил с друзьями, «окунал» пару раз, а потом я весь день сторожила их одежду, искренне уверенная, что он и на пляж-то ходит ради сестры. Ещё как-то он ушёл на рыбалку и не возвращался допоздна. Мама очень нервничала, и когда он пришёл с целым куканом тарашки, в сердцах вышвырнула эту рыбу в окно. Кукан зацепился за провода на уровне этажа, и осенью, когда листва с акаций облетела, мама искренне удивлялась: «Какому дураку вздумалось рыбу на проводах сушить?»
А ещё помню пиво чешское, «Бархатное», почему-то мне казалось, что только на пляже продавали. Старший брат пил с друзьями, а закусывали бутербродами из чёрного хлеба с салом... И я как-то при папе по случаю сказала, что хорошее пиво – там продают. И... продала по наивности своего братца и его друзей.
ххх
Когда мы с Набережной переехали на Гаджиева, бывали такие тогда дворовые лагеря от домоуправлений, один год был и у нас. Но меня пускали только с братьями. Мне было скучно, и я стал зазывать соседских детей, а где-то через год-два можно было наблюдать такую картину: 5 утра, звонок в дверь, открываешь – на пороге малышня с кулёчками, полотенцем и бутербродами. «Азиз дома? (мой брат, работал тогда в «Дагэнерго» диспетчером после техникума)». – «Ещё не пришёл с дежурства». – «Мы подождём». Или: «Спит ещё. Мы подождём». И, как воробьи на проводах, на ступеньки усядутся и ждут... Он их всех таскал почти каждый день на пляж, всё лето... А старшие, бывало, могли затемно уйти, и прямо в купальниках, чтобы лишний раз не переодеваться, а одежду иногда забывали. И вот уже 12 часов дня, а мы ждём, кто же пойдёт из соседей домой и пошлёт ещё с кем-нибудь наши платья, шорты, штаны.
ххх
На 26 Бакинских, дом 79, есть мемориальная доска в честь моего деда. Мама иногда ходила её мыть. Ставила стул и вытирала тряпками до чистоты. Прохожие шли по своим делам, спешили студенты, вприпрыжку бежали на уроки школьники, а мама мыла дедушкину голову на рельефе.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
_____________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 67-06-78 и 8-988-291-59-82.
Фото из архивов музея истории Махачкалы и героев публикации
- 43 просмотра