[ «Войны в Дагестане не будет». Юнус-Бек Евкуров – «Черновику» ]

Мы много слышали о том, что президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров является вполне демократичным лидером. Связываясь с его помощниками по поводу возможного проведения интервью, мы даже не предполагали, что он НАСТОЛЬКО легкодоступный для СМИ и населения политик! Проверили, выяснили, подтверждаем! Многим дагестанским чиновникам в этом плане следовало бы брать с ингушского президента пример. Встреча с президентом Ингушетии Евкуровым прошла в его кабинете в субботу, 15 сентября, когда в нашей республике отмечали День единения народов Дагестана. И, прежде чем отвечать на вопросы «Черновика», Юнус-Бек Бамматгереевич начал с поздравлений…

Пользуясь случаем, поздравляю все народы Дагестана с Днём единения. Всегда относился с уважением к тому, как, несмотря на национальную принадлежность, жители республики называют себя именно дагестанцами. Желаю процветания республике и народам Дагестана, а руководству – терпения, а также день и ночь пахать на благо своего народа.

– Если читать вашу биографию в Википедии, то последняя ваша должность, до президентской, – замначальника разведуправления Приволжско­Уральского военного округа. Скажите, пожалуйста, в вашей нынешней гражданской профессии военные навыки пригодились? Где вам, скажем так, легче было работать: на военной службе или тут, в кресле президента?

– Внесу небольшую корректировку. Последняя моя должность была – начальник разведуправления округа. Это довольно серьёзная и солидная должность. Это мощное направление и, конечно, работа более чем ответственная. Опыт военной службы помогает. Находясь на такой должности, приходилось заниматься не только административно­хозяйственной деятельностью, но и серьёзной аналитикой. Служба научила меня делать трезвые расчёты и в нынешней работе. Что касается сложности, то скажу, что в армии намного легче. При том, что там нет нормированного рабочего дня, при том, что большую часть времени проводишь в командировках, пусть даже и с определённым риском для жизни. В армии есть узкое направление, которое тянешь, а в республике абсолютно всё на тебе: корова чья­то заболела, мусор на дорогу выбросили, где­то человека надо госпитализировать, кого­то в Москве незаконно арестовали, студенты где­то подрались… Ноша главы региона гораздо тяжелее.

– Как вы охарактеризуете ситуацию в Ингушетии? Она стабильно плохая или же стабильно хорошая?

– Я не скажу, что она стабильно плохая. Да, мы видим, что последние полтора месяца идёт активизация членов бандподполья. Это вносит довольно серьёзные коррективы в проводимую нами работу, в том числе и профилактическую. Вы знаете, что мы, опираясь, в частности, и на опыт Дагестана, проводим профилактику среди членов НВФ, их родственников и молодёжи. Но за полтора месяца произошли события, позволяющие делать вывод, что мы где­то неправильно работаем. Я бы назвал ситуацию не стабильно плохой, а с элементами осложнения. Мы видим, кто творит зло, наблюдаем, откуда всё это идёт, и в связи с этим проводим ответные действия. Надеюсь, что в ближайшей перспективе локализуем ситуацию.

– Назовите, пожалуйста, пять причин, из­за которых, на ваш взгляд, затормаживается развитие республики?

– Первая причина – это отсутствие необходимых экономически важных бюджетообразующих предприятий. Это не позволяет пополнять бюджет, и, как следствие, постоянная дотационность республики. Вы знаете, что просящий всегда чувствует себя в чём­то ущемлённым. Второе – колоссальное, катастрофическое отсутствие социально важных объектов: школ, больниц, дошкольных учреждений.

Если сравнить с Дагестаном, где и население гораздо больше, и территория крупнее, то мы в десятки и сотни раз отстаём по насыщенности социальными объектами. Это очень серьёзно сказывается на общей ситуации. Третья причина – отсутствие необходимого количества земель. В Ингушетии почти в каждом доме живут по три, четыре семьи. По нашим обычаям, через год после женитьбы молодой человек должен выехать из отцовского дома. Это большая проблема. В предыдущие годы мы перевели немало земель сельхозназначения в земли поселения. Не из­за того, что нам этого очень хотелось, а из­за того, что это сильно давит на сознание молодёжи. Четвёртая причина – наличие среди нас элементов, всячески мешающих развитию своего народа, противостоящих власти и обществу. Подобные события очень сильно влияют на сознание общества. Пятым фактором я бы назвал коррупционную составляющую. Это желание части людей, чиновников и нечиновников путём различных схем незаконно заработать какие­то деньги. Мы совместно со спецслужбами проводим работу в этом направлении. Скажу, что часто виноваты сами граждане, которые слушают посредников, каких­то новоявленных остаповбендеров и участвуют в подобных незаконных схемах. Всё это порождает слухи, и любой чиновник для населения представляется вором. Это воздействует особенно на молодых специалистов.

– Так уж складывается, что мы, дагестанцы, как и весь мир, узнаём о событиях в вашей республике, как правило, через федеральные СМИ. То есть мы знаем, что в Ингушетии всё так же плохо, как и в Дагестане: взрывы, убийства, спецоперации и тому подобное… Это если верить той информационной политике, что идёт с экранов ТВ или обсуждается в федеральной прессе. А что­то позитивное в Ингушетии происходит? Какие события вы можете привести в качестве примера развития республики?

– Мы создали сайт, который называется «Сделано в Ингушетии». Этот сайт должен отражать только позитив. Туда люди должны забрасывать всё, что есть хорошее. В этом году мы сдали и собираемся сдать школы на 3,5 тысячи учеников в таких стратегических направлениях, как Джейрахский район, в оползневой зоне, в Малгобекском районе, Сунженском районе, на 15% уменьшили количество школ, где обучение проходило в 3 смены. Детских садиков в текущем году мы сдали и ещё планируем сдать на 6 тысяч детей. В честь 20­летия республики мы в этом же году сдали более 30 объектов, в том числе и экономически важных. Гордостью республики является и мемориал Памяти и Славы. На этом объекте отображены герои Ингушетии, которые воевали во все времена, защищая и Советский Союз, и Россию. Другое позитивное, что происходит в регионе – это масштабное строительство дорог. Если в прошлом году на дорожный фонд было выделено всего 70 млн руб., то в этом – 500 млн рублей. Для жителей республики это огромный плюс. Сейчас мы очень серьёзно работаем и по инвестициям. С учётом принятия проектов по госгарантиям, у нас выходит более 20 млрд рублей инвестиций в республику. Это большой плюс. Мы стабильно наращиваем, к примеру, агропромышленный комплекс. Технику в АПК обновили на 100%.

«Не придирайтесь к мелочам»

– Проблема экстремизма. Она одинаково сложная для всех республик СКФО. На ваш взгляд, в чём причины религиозно­политического экстремизма в Ингушетии? Отличаются ли эти причины от причин экстремизма в Дагестане, других республиках СКФО?

– Думаю, что они не отличаются. Мы привыкли говорить про традиционный ислам или нетрадиционный, хотя, в моём понимании, ислам – это одна религия. Суть не в понятиях «традиционный» или «нетрадиционный», а в недопонимании многими священнослужителями тех или иных веяний и учений Корана, а также в нежелании уступать, если даже оппонент прав. Я сам верующий человек и серьёзно к этому отношусь. Я соблюдаю все традиции, которые вложил в меня мой отец. Уверен, что никогда не отрекусь от своего устаза. Как говорят у нас некоторые люди, есть Всевышний Аллах, есть пророк, и всё. Больше якобы никого не должно быть. Но я не отрекусь от устаза, потому что меня так воспитали. При этом я ничего не говорю тому, кто это отвергает. Это его право. Но и он должен воздержаться от критики в мой адрес, потому что это и моё собственное право. Чем сильнее противоречия, тем больше, на мой взгляд, экстремистских выражений. Это нужно тем, кому нужно было поссорить народы. Это же не просто конфликт между разными народами, это конфликт внутри самих ингушей, не просто конфликт между аварцами и кумыками, а внутри самих кумыков и аварцев. Те, кто сеет раздор, прекрасно понимают и знают наши больные точки. В моём понимании, истинно верующие люди не должны замечать вот таких вещей. Вера – это сугубо личное дело каждого. Нигде не написано и не сказано, что за это придётся отвечать коллективно: фабриками, школами, семьями. Каждый будет отвечать лично. Чем быстрее мы вложим в головы молодёжи, чтобы исполняли предопределённое Всевышним и не лезли, куда не следует, тем будет проще уйти от экстремизма. Помню, когда я ещё не был президентом, ко мне в гости приехали друзья – дагестанцы. Мы вместе пошли в мечеть, и они (дагестанцы – «ЧК») при молитве поднимали руки. А у нас так не молятся. Тогда многие сказали, что эти дагестанцы ваххабиты. Но в Дагестане так молятся, в арабском мире по­другому молятся... В исламе есть обязательные вещи, но есть и необязательные. Но это не грех. Каждую пятницу я молюсь в разных мечетях республики. Все имамы мечетей доходчиво и доступно объясняют людям, что те, кто хочет конфликта, всегда найдут повод придраться даже к мелочам. Но это не повод, чтобы воевать друг с другом.

– Какая, на ваш сторонний взгляд, обстановка в Дагестане?

– Сегодня и в Дагестане мы видим в какой­то степени осложнение. Но я сравниваю с тем, что было несколько лет назад. Обстановка в Дагестане такая же, как и у нас – с элементами напряжённости, но думаю, что с каждым годом становится лучше и лучше. Не только потому, что ликвидируют членов подполья, а благодаря профилактике экстремизма.

– Ваша республика, так же как и Дагестан, пытается или пыталась работать с «лесом», членами НВФ в рамках Комиссии по адаптации боевиков к мирной жизни. Как у вас проводится эта работа на данном этапе? Как вы считаете, почему идея Комиссии не была поддержана на федеральном уровне?

– Мы на примере Дагестана создали Комиссию по адаптации бывших боевиков к мирной жизни. Она сегодня не совсем у нас раскрутилась, но, учитывая ошибки, мы проводим работу, и она даёт неплохие результаты. Самое главное – человеку есть куда обратиться. В Комиссию обращаются не только члены бандподполья или их родственники, но и простые преступники: воры­карманники, угонщики автомобилей и те, кто находится в розыске. Поэтому наличие Комиссии оправдывает себя. Думаю, если мы расширим состав Комиссии и за счёт тех правозащитных организаций, защищающих боевиков и бандитов, то туда ещё больше людей потянется. Даже если одного человека удалось вернуть к нормальной жизни, то нет сомнений в будущем этого органа. Насчёт федерального уровня. В состав Комиссии и так входят прокуратура и другие силовые структуры, поэтому не было необходимости выносить эту идею на федеральный уровень.

«Кланов нет»

– Вы были утверждены на должность президента Ингушетии 31 октября 2008 года. По новому закону глава республики теперь должен избираться на всенародных выборах. Готовы вы к всенародным выборам? Не боитесь ли вы на них проиграть различным кланам и финансово­политическим группам?

–Я не скажу, что в республике есть кланы и финансово­политические группы. Есть, в хорошем смысле слова, деятели, желающие участвовать на выборах, в этом ничего плохого нет. Я сегодня не готов сказать, буду ли участвовать в выборах или нет, но одно скажу, можете потом напомнить мне, если я буду выставлять свою кандидатуру, – категорически не стану вести предвыборную избирательную кампанию. Буду в два раза больше, чем сейчас, работать, показывать свою работу. У людей есть возможность сравнить и с деятельностью предыдущих руководителей. У каждого из них есть свои минусы и плюсы. Так будет везде и всегда. Проиграть не боюсь и, если проиграю, не вижу в этом никакого трагизма. Об этом моя голова совершенно не болит. На меня выходит очень много людей, которые предлагают помочь в будущей избирательной кампании.

Кипа бумаг с предложениями лежит на моём столе. Но мне этого не нужно. Буду доказывать делами, а народ пусть сам примет правильное решение.

– Кстати, среди «болячек» кавказских республик различные начальники из федерального центра называют клановость и коррупцию. Как у вас в Ингушетии обстоит дело с клановостью? На самом ли деле на Кавказе всё так плохо?

– Такого понятия в Ингушетии нет.

Покажите мне более или менее значимый пост в республике, который занимает человек из моего тейпа. Этого нет. Это больше надуманная проблема. Насчёт коррупции – да. Но и она не в таких масштабах, как её хотят нарисовать. Ну какая может быть коррупция в республике, чей консолидированный годовой бюджет составляет 14 млрд рублей? Тем более что почти все эти деньги расходуются на зарплаты, пособия и пенсии.

Понятно, что при розыгрыше разных тендеров в строительном секторе есть махинации. Было бы глупо это отрицать. У нас нет таких огромных предприятий, портов и так далее, чтобы говорить о масштабной коррупции.

– Когда говорят об экономическом развитии Кавказа, то тут же вспоминают такие слова, как «туристический кластер» и «привлечение инвестиций». Есть ли на сегодняшний день инвесторы, выходцы из республики, готовые вкладываться в Ингушетию? Или же какие­нибудь сторонние инвесторы?

–Есть. Порядка шести ингушей уже забронировали себе места в Джейрахском районе, недавно у нас были и турецкие бизнесмены, подписали соглашение и с представителями Азербайджана. Все они будут вкладывать средства в развитие гостиничного бизнеса в нашей республике.

Подмена ролей

– Если говорить о миграции кавказцев за пределы своей родины… Многие в России считают её бедой, чуть ли не подрывающей культурные основы государства. А один из наших общих соседей по региону – глава Краснодарского края Александр Ткачёв – даже заявил о создании казачьих подразделений для недопущения кавказцев в его субъект федерации. Как вы считаете, несут ли трудовые ресурсы в виде кавказцев угрозу России? И как вы расцениваете высказывания Ткачёва?

– Ещё в Советском Союзе жители Северо­Кавказских республик выезжали в другие регионы на так называемые шабашки. Это был нелёгкий, каторжный труд, хотя и зарабатывали хорошие деньги. Я и сам выезжал в такие командировки. То есть тогда работали все. Но ни у кого не возникало мысли, что приехали кавказцы и люди других национальностей. Наверное, это было связано с тем, что мы себя вели более чем культурно. Мы понимали, что не они должны под нас подстраиваться, а мы под них, насколько нам позволяет религия и традиции. Они же нам не говорят, чтобы наши девушки одевали мини­юбки и тому подобное. А мы пытаемся учить их жить по нашим меркам. Я не думаю, что Александр Ткачёв имеет в виду кавказцев в целом, а ту часть, в том числе и наших земляков, что ведёт себя не по общепринятым правилам. Конечно, видя это, руководство края вынуждено пойти на формирование казачьих дружин, что я лично не приветствую. Выходит, что мы подменяем роль полиции. Если сегодня недостаточно сотрудников правопорядка, вложите в бюджет региона деньги, пусть МВД находит возможность дать ещё работников. Зато это будут законные полицейские. Надо заставить работать их, а дружинники, поверьте, недели две поработают более­менее под контролем, а потом сами же будут совершать преступления. Тогда выходит, что завтра вместо вооружённых сил можно создавать альтернативную армию? Это, мне кажется, ошибка. Если ко мне в Краснодарском крае подойдут сотрудники полиции и попросят показать документы, я без сомнения покажу, а если подойдут казаки, меня это заденет, потому что это незаконно.

– Чем, на ваш взгляд, объясняется высокий уровень недоверия населения Северо­Кавказских республик власти?

– Серьёзный вопрос (улыбается). По всей стране народ приучен не просто не любить, но даже ненавидеть чиновников. Я вам гарантирую, возьмите любого самого демократичного политика в стране и назначьте руководить хотя бы муниципальным образованием – и увидите его падающий рейтинг. В сознании людей вложено, что чиновник – это плохо. Конечно, много тех, кто даёт повод так думать, в частности в Ингушетии.

Каждое утро я начинаю с оперативки. Помимо этого, у нас есть сайт, куда любой житель республики посредством смс­сообщения может отправить свой проблемный вопрос. К примеру, в селе таком­то, на улице такой­то упал провод и 3 дня лежит на земле. Когда начинаем разбираться, так оно и есть. Скажите мне, можно любить такого главу села? Конечно нет. Ещё один пример: на днях в Малгобеке ко мне подошла женщина и говорит: «Мы три дня сидим без воды». Тут же даю команду до девяти ночи решить проблему. В семь часов вечера мне звонят и радостно докладывают об устранении проблемы. Наутро собрал у себя мэра города и начальников ЖКХ. Спрашиваю: «Можно было решить проблему так, чтобы люди три дня не ждали президента?..» Наши народы терпеливые, недоверие к власти не заключается в каких­то стратегических вопросах, оно в мелочах. В том же отсутствии воды, света и так далее. Я ввёл такую практику. Если, допустим, ночью прорвало трубу, то туда выезжают не только ответственные за ЖКХ, но и первые лица республики. Если работы продолжаются до утра, значит, и они будут находиться там столько же. Зимой и летом. Вот вчера еду и вижу яму посреди перекрёстка. Что, глава города этого не видит? Остановился, позвал всех туда. Пять носилок асфальта – и нет проблемы.

– Правда ли то, что любой житель Ингушетии может позвонить на ваш мобильный телефон и обсудить ту или иную проблему?

– Не скажу, что любой, но очень многие знают мой телефон. (Юнус­Бек Евкуров тут же достаёт свой телефон и читает несколько входящих смс­сообщений – «ЧК»). «Я всегда вас буду благодарить за доверие и за то, что освободили меня от должности» – я не знаю, кто это написал. Сегодня я провёл заседание президиума правительства и одного человека выгнал с работы. Может быть, это он, а может, кто­то ещё. Другое сообщение: «Я и адвокат просим встречи». Это семья осуждённых. То есть подобных смс у меня очень много, и всем им я обязательно перезвоню и поговорю.

– Не было ли у вас желания уйти с политики после известного покушения на вашу жизнь?

– Абсолютно нет.

– Насколько успешно с диверсионно­террористическим подпольем борются многочисленные прикомандированные в Ингушетию, Дагестан и другие субъекты силовые подразделения? И какова роль местных правоохранительных органов в этой борьбе? 

– Во всех республиках, в том числе в Дагестане и Ингушетии, людям хочется покритиковать прикомандированные силовые структуры, называя их эскадронами смерти и так далее. Я хочу выразить благодарность тем ребятам, которые не по желанию, не по собственной воле оказываются в наших регионах. Они, рискуя жизнью, вместе с нами наводят порядок. А наши структуры, хотя они все федеральные, на всех этапах стоят на острие удара. Недавно мы чествовали Героя России, Руслана Нальгиева, который остался инвалидом, но до конца противостоял вместе с коллегами экстремистам. Прикомандированные и местные силовые структуры дополняют друг друга, а не мешают.

– При проведении КТО нет альтернативных штурму квартиры или дома методов? Я спрашиваю о технической стороне спецоперации. Обязательно ли применять в том числе и тяжёлую технику? Нет других методов задержания боевиков?

– Нам всем кажется, что всё так просто и легко. Люди кино насмотрелись и думают: вот сейчас произойдёт вспышка, и все выскочат из дома. Не бывает так. Помните «Норд­ост»? Ведь и тогда хотели именно заложников уберечь и пустили газ. Все технологии указывали, что люди должны были просто заснуть, но получилось совсем другое. Потому что газ испытывали на ком угодно – кроликах, крысах, – но только не на людях. Когда в Дагестане или Ингушетии оцепляют дом, надо скоротечно провести операцию, там нет времени. Представьте, в центре Махачкалы или Назрани оцепили дом и начали искать какой­то газ и другие средства. Народ собирается, зевак полно, ну, и подельников боевиков хватает вокруг. Главная опасность тут в том, что большинство этих бандитов имеют пояса, в которых одна­две хатабки (самодельные гранаты – «ЧК»). Бойцы понимают, что в любой момент боевики могут взорвать себя и тех, кто рядом. Спецназовцы же тоже люди, у которых семьи. Вот на переговоры с боевиками в Дагестане приглашают их матерей и отцов. Но если они родителей не слушают, хоть чёрта туда зашлите, всё равно бесполезно.

«Я сказал правду»

– В последнее время только ленивые не говорят о том, что в Дагестан перебрасывается большое количество войск. Люди наблюдают передвижение бронированных автоколонн, недавно по тревоге перебросили 7­ю дивизию ВДВ. В народе бытуют разговоры и о возможной короткой войне. Что, на ваш офицерский взгляд, происходит у нас?

– Против террористов невозможно провести короткую войну, потому что это не открытый враг, который сидит в поле и вызывает нас на дуэль. Это глубоко законспирированный противник. Для борьбы с ним нужно проводить довольно скрупулёзную и оперативную работу. То, что сегодня происходит в регионах Кавказа – это не что иное, как мероприятия вооружённых сил России в рамках учений «Кавказ­2012». У каждой части есть своё боевое предназначение. То, что её подняли по тревоге, не говорит о том, что начинается война. Кроме того, борьбу с боевиками сегодня ведут не армейские подразделения, а бойцы специального назначения. Это просто учения и, как только они завершатся, думаю, войска вернутся на свои исходные позиции. Никакой войны на Кавказе, в том числе и в Дагестане, не будет. Просто населению нужно подходить к этому вопросу таким образом: колхозники занимаются своим делом, армия – своим, а полиция – своим. Вот и всё.

– Вы богатый человек?

– Да. Я очень богатый человек. У меня хороший тейп, мы сами, ингуши, – хороший народ, я горжусь тем, что я ингуш, у меня хорошая семья: жена, два мальчика и девочка. Вот этим я очень богат. Какое мне ещё нужно богатство? Если вы спрашиваете о богатстве в кредитных карточках, то поверите или нет, но на моей банковской книжке и карточке накопилось, наверное, два миллиона рублей – деньги, которые поступают за Героя России и за другие награды, а также моя зарплата. Если кто­то думает, что глава региона живёт за счёт государства, то это ошибка. У меня нет личного автомобиля, а когда не был главой республики, то был богаче – у меня был джип. У меня нет своего дома в республике, живу в государственной резиденции. Я вам сказал всю правду.

Ещё раз поздравляю весь дагестанский народ с праздником. Успехов, счастья и процветания вам!