[ «Ты чьих будешь, Дагестан?» ]

В этом смысле мне очень повезло: в моей кавказской сущности счастливо сошлись несколько народов: я адыгейка, замужем за осетином, бабушка которого – кумычка. Двадцать шесть лет прожила в Кабардино-Балкарии, преподавала, работала на телевидении. Дагестан для меня тоже давно родная республика: после института, начитавшись Расула Гамзатова, я предпочла аспирантуре московского Литературного института работу в табасаранской сельской школе. Так романтика духа отреагировала на Слово, мощно произнесённое Расулом, – ещё одно свидетельство в пользу влияния людей культуры. Мои бывшие ученики, которым сегодня за пятьдесят, – ещё одна связующая нить с этой землёй. Поэтому на вопрос: «Чья Вы?» – отвечаю: я – человек Кавказа, чего и всем желаю. И пока мы не осознаем свою всеобщую принадлежность к северокавказской цивилизации, а не к тухумам, тейпам и группам влияния, мы так и будем рвать друг другу чубы на потеху хозяев жизни. Вот как раз с этим ощущением северокавказской общности у нас большие проблемы. Да и какая уж тут северокавказская общность, если в пределах одной республики Дагестан рассыпается на мелкие удельные княжества в 21 веке. Мой патриотизм не заказной и не проплаченный, он генетически во мне, как следствие национальной трагедии моего народа – шапсугов. Развеянный историей по миру, он остался на родной земле неприкаянным осколком некогда большого адыгского этноса.

Пятнадцать лет в Москве я занимаюсь проблемами кавказофобии и исламофобии в СМИ и очень хорошо знаю, как формировались эти стратегические разрушительные явления в российском пространстве. Об этом написала книгу «Россия между Норд-Остом и Бесланом». Именно между этими двумя чудовищными терактами ненависть к Кавказу и исламу оформилась как политическое течение, по сути поддержанное государством. Оно настолько укоренилось на российских просторах, что только всей мощью государственной машины можно демонтировать эту уродливую конструкцию. За эту книгу и множество выступлений была зачислена в ряды кавказских националистов, попала в «список врагов русского народа». Утешает, что фамилия моя рядом с Анной Политковской, Людмилой Алексеевой – руководителем Хельсинкской группы, с которой провели немало полезных мероприятий. Примкни я к кому-то и получи мзду, сидела бы на экране, озвучивая мантры, расписанные в соответствующих канцеляриях. Тем, кто хочет узнать мою позицию по кавказской политике, рекомендую статью в «Новой газете» от 21 мая 2010 года – «Российско-кавказская аномалия».

Если для столичных экспертов кавказская проблематика – тема, то для нас это жизнь. И рассказывать о ней пора нам самим, а не делегировать это право по известной формуле: «вот приедет барин, барин нас рассудит», тем более что баре предпочитают рассуждать издалека. В этой связи возник проект издать сборник лучших публикаций дагестанских СМИ с последующей презентацией на московской площадке. Работа эта началась не сейчас, и уже собрано достаточно материалов, которые расширят кавказскую палитру более глубоким взглядом изнутри. Параллельно третий месяц идёт работа над фильмом о настоящем Дагестане, который трудится, радуется, строит, выживает, сохраняет мужество, растит детей, а постоянные выстрелы в нём – шумовая завеса, мешающая разглядеть истинное лицо республики. В Союзе журналистов Дагестана завершён дискуссионный проект «Ислам в публичном пространстве республики», цель которого – поиск людей для обсуждения на федеральной площадке проблем, о которых столичные эксперты не имеют реального представления. Кроме того, проект позволил выявить противоречия и многослойность исламского дискурса в республике. Собственно, Центр культурных инициатив «Кавказский дом» при Союзе журналистов России, соучредителем которого является Союз журналистов республики Дагестан, был создан для объединения нашего северокавказского интеллектуального потенциала. Этот проект мы с Али Камаловым задумали ещё в Москве, потому что участие в многочисленных обсуждениях модернизации Кавказа не оставило сомнений: все эти «кавказские посиделки» превращаются в диалог Миклухо-Маклая с папуасами. На последнем обсуждении на площадке «Единой России» в клубе «4 ноября», где после теракта в московском метро обсуждалась программа противостояния гражданского общества терроризму и экстремизму, самым «мощным» идеологическим пунктом значилось «покрыть Северный Кавказ сетью музыкальных федеральных каналов с ненавязчивой подачей информации, рассчитанной на молодёжную и женскую аудиторию». Здесь мы окончательно поняли: пора организовывать встречные дискуссионные потоки. Дагестан – центр северокавказской политики. Здесь дееспособный, пассионарный народ, богатая, отличная от других, история, здесь зарождались первые кавказские контакты с Россией, зарождались мощно, полифонично. Здесь, даже при всех её издержках, активная журналистика. Здесь смелые и глубокие наработки научного корпуса республики по религиозной и политической проблематике. Наконец, Дагестан политически активен, именно его народы поставляют сильных, харизматичных личностей. В Дагестане сегодня молодой, деятельный, интеллектуальный руководитель Магомедсалам Магомедов, искренне заинтересованный в развитии республики. И сегодня надо объединяться вокруг него, помогать, потому что условия, в которых оказалась республика, очень сложные. Не демонстрировать амбиции, не подводить народ к противостоянию, а думать о судьбе своей родины, всего дагестанского народа, значит – и своей семьи. Одно из величайших достояний Дагестана, его ценностей – это пример общего сосуществования, в котором его народы никогда не оскорбляли себя враждой. При любых испытаниях дагестанцы не воевали друг с другом, а являли редкой мудрости пример братства. Сегодня есть риск разрушить это наследие предков, прервать цепь времён и начать отсчёт времени варварства и саморазрушения. Только объединение и сплочённость власти и общества могут сегодня вывести республику из ситуации над бездной. Духовенство республики уже сделало шаги к объединению: недавно прошедший общекавказский меджлис алимов тому свидетельство.

Но по силам ли это Дагестану? Есть ли в республике люди общественного служения? И нужны ли они ей? Впечатление, что они то ли исчезли с публичного поля, то ли находятся во внутренней резервации. Похоже, что Дагестан так привык, что все кем-то проплачены и зоны влияния на общество давно уже поделены, что любой человек, который по собственной инициативе пытается организовать общественный дискурс по самым болезненным, судьбоносным вопросам, окажется под подозрением. В обществе исчезает интеллектуальная цепочка ретрансляции духовных ценностей. Одни и те же люди говорят «за всю Одессу». А ведь дагестанская «Одесса» очень велика, и на её просторах достаточно тех, кому есть что сказать. Наверное, задача СМИ предоставить им своё пространство, все-таки культрегерство должно присутствовать в нашей профессии. Независимые газеты становятся похожи друг на друга: одни и те же темы, одни и те же авторы. Обществу не хватает сегодня социального оптимизма, а его настраивают на упоённое самобичевание. Вместо полноты отражения реальности идёт скорее её конструирование в рамках собственных лекал. Мы живём в эпоху информации, и в развитии политического самосознания общества прессе отведена значительная роль. Эту ответственность нужно понимать. Не меньшая ответственность на государственных СМИ. Но их отчетно-бравадная риторика, безликость, казённо-суконный язык создают впечатление, что они живут в параллельном мире, который сами себе создали. А образ Дагестана, транслируемый через спутник более чем на 60 стран мира республиканским телеканалом РГВК, столь непрезентабелен, что какие уж тут инвестиции в такой Дагестан?

То, что происходит сегодня в республике, это болезнь переходной эпохи к глобальному миру. И её симптомы наиболее очевидно проявляются в исламском дискурсе. Я не буду останавливаться на всех его противоречиях, которые высветил проект «Ислам в публичном пространстве республики». В своей статье «Исламский лабиринт Дагестана», опубликованной недавно в газете «Черновик», я, как модератор проекта, уже обобщила некоторые выводы. Но здесь я отвечу на многочисленные вопросы в интернет-обсуждении, за ислам я или нет: я однозначно за ислам, но за ислам просвещённый. Не тот, который пугает мир, а тот, который покоряет его своей истинной сутью. Процитирую лишь Тони Блэра, бывшего премьер-министра Англии: «Меня как стороннего наблюдателя Коран поражает своим реформаторским духом: это книга, в которой предпринимается попытка вернуть иудаизм и христианство к их истокам… Коран весьма содержателен, в нём восхваляются науки и знания и с презрением говорится о суевериях. Коран практичен и намного опережает своё время в том, что касается вопросов брака, положения женщин и государственного управления».

 Мы упростили вот эту интеллектуальную, реформаторскую суть ислама. Конечно, социальные контрасты очень сильны в Дагестане. Понятно, откуда рождается неимоверное озлобление к богатым, чьи огромные замки контрастируют с городскими хибарками. Единственное, в чём уже уравнялись дворцы и хижины, – в абсолютном равнодушии к своей республике. Грязь в подъездах и вокруг облезлых многоэтажек и разбитые дороги у дворцовых ворот свидетельствуют, что дагестанцы воспринимают свою родину как место временного проживания. Все как будто согласились опустошить и обескровить родину, смирились с её трагической участью, которую сами ей уготовили, – не потому ли и своих детей всеми правдами и неправдами отправляют подальше? Родина упакована в чемоданы и багажом отправляется в другие города и страны. Если это осознанная самодепортация, чтобы потом вернуться, то будет ли куда возвращаться?

Так чьих ты будешь, Дагестан, разрывающий связь отцов и детей? И в этом контексте идеология экстремизма – это больше, чем избранный способ политической борьбы или прикрытие бандитизма. Это способ разрушения народа изнутри, это форма предательства своей истории. Взрывами и проповедями экстремизма вздыблены вековые устои народа, его ценности и традиции. Никогда так цинично на глазах у всего общества не шло поругание отчего дома. Образно говоря, мы в ситуации, когда на наших глазах разорвало на части живое тело традиции, и все молчат, оглушённые тем, что произошло. Но молчание затянулось. А надо делать самое необходимое, что велит долг человеческий: хотя бы предать тело земле, то есть признать публично, что произошло, если не хватает духа осмыслить и дать оценку происшедшему. Что это – ступор, боязнь посмотреть правде в глаза? Паралич воли? Или это формирующаяся на наших глазах новая похоронная традиция: без плача и поминок? Старшее поколение обречённо молчит, понимая, что слова не будут услышаны. Тем более, когда религиозно-политический экстремизм по сути вступил в стадию его героизации. Как бы мы ни смеялись над советской эпохой, там были личности-символы, идеи-символы. Мы ничего другого не предложили. А теперь место Матросовых заняли другие герои. И так ли уж неправ Заур Газиев, когда пишет: «Кто сказал, что убить врага значит победить его? Уверяю вас, футболки с его фотографией ещё будут в ходу». Мы окунули наших детей (не по их воле) в отвратительные политические страсти. Они увидели неприглядное лицо своего народа через мелких духом, алчных и пустых людей. Эта пена, выплеснутая на поверхность, стала определять вехи истории. Распальцовки, подтанцовки и подпевки – преобладающий жанр в политике. Время утратило героику, утратило веру в то, что мы вообще имеем право на дальнейшее существование в таком виде. И наша задача перед поколением попытаться реабилитировать национальный мир, национальный дух.

Ты чьих будешь, Дагестан, когда твоя правящая элита окончательно разучится разговаривать со своим народом? Когда власть очередной раз провозглашает необходимость диалога с гражданским обществом, кого она имеет в виду? Для меня, например, оно многолико. Гражданское общество – это челночники, несущие на своём горбу баульную нанотехнологию, с которыми я недавно проехала автобусом по маршруту Баку – Махачкала, в то время как «большой бизнес» отправляет свою продукцию самолётами, кораблями и газонефтепроводом. Челночники – боевой авангард гражданского общества, пример абсолютного бесправия человека перед катком государственной машины. Это от её имени таможня даёт урок – не рыпаться: на твои права, букашка, у нас есть своя бумажка. Все «бумажки» санкционированы Государственной Думой. И попробуй победи государево око – надорвёшься.

И надрываются, неся огромные сумки под циничным взглядом крепких мужиков. Здесь не только агонизирует последняя вера в государство – здесь распята вековая традиция почитания женщины, уважения к старости, традиция национального братства. Я видела, как молодой дагестанец шмонает семидесятилетнюю соплеменницу с опухшими от долгой дороги ногами: «Что в сумке? Отойди! Убери!» А потом снисходительно принимает мзду. Что это, если не нравственный разврат, когда сытые мужики обдирают изнурённых дорогой матерей, сестёр и жён? «Началась стрижка», – со смиренной улыбкой скажет мне молодая аварка, когда на азербайджанской границе перед дербентским пунктом нас загнали в обезьянник – длинный проход к пункту досмотра, огороженный металлической сеткой. Женщины- челночницы – это кормилицы Дагестана, хранительницы его хрупкого мира. Если республика еще не рухнула и чьи-то дети не ушли в леса, это потому, что они со своими баулами держат на плаву свои семьи, «подкармливая» на этих маршрутах от рынка до рынка узаконенный рэкет. Таможня перемалывает это гражданское общество, с хрустом пережёвывает и выплёвывает его уже обмякшим, обескровленным и озлобленным. Государевы люди уничтожают его в зародыше. Это хуже, чем сауны и казино: там услаждают плоть, здесь разрушают сознание. Вот где благодатное поле для журналистских расследований и служб собственной безопасности.

Ты чьих будешь, Дагестан, когда разрушится Дом твоего национального бытия? Сегодня Дагестан стоит ещё перед одной проблемой – люди покидают горы. Это цивилизационный и ланшафтногенезисный кризис, это этнокультурная деградация. Следовательно, восстановление сельского хозяйства, на котором держатся горы, – это не только экономическая проблема, и решать её можно, только задав очень высокую стратегическую планку. От того, какой высоты она будет, зависит мускульное напряжение реформаторов. Напомню – горные территории, являясь по определению Хартии горных народов, «домом крайне оригинальных и ценных цивилизаций», не могут самостоятельно, без помощи правительства, выжить в современном мире. Всемирный Горный форум в Париже призвал правительства всех стран разработать соответствующие программы и направить финансовые, материальные ресурсы на социально-экономическое развитие горных народов и обустройство среды их обитания. Главная задача, чтобы в век глобализации с её жесткими рыночными законами горные территории мира не потеряли своей уникальности и нашли своё место в современной экономике. И в этом контексте возрождение традиционного пользования горами приобретает другой масштаб – это возвращение к исконном укладу жизни. В 19 веке шапсуги, пусть и не по доброй воле, покинули свою землю. Всевышний отомстил нам за это. Теперь от шапсугов остался небольшой осколок. Так что я очень хорошо знаю, как природа мстит за разрушенный дом. Может, ещё и поэтому я в Дагестане сегодня. Когда-то имам Шамиль прислал к западным адыгам своего наиба Магомедамина. Он пробыл у нас на Чёрном море четыре года. Шапсуги, будучи вольным обществом, не подчинились ему, думали, отобьются в одиночку. Оказалось, не отбились. Что случилось потом, известно. И это ещё один наш порок – не уметь объединяться перед лицом опасности. Приученность относить себя к лагерю тех или иных сил, роду, клану – сегодня не тормоз развития, а западня.

Дагестан сегодня – это река, вышедшая из берегов. Река бурная, строптивая, пробившая все плотины. Чтобы вернуть её в прежнее русло, нужно сначала его определить, потому что старое заросло, а новое не проложено. По силам ли это самому Дагестану? Статус южного форпоста России – одновременно сила и слабость Дагестана. Без федерального центра не решить многие проблемы. В эти дни президент Д. Медведев подписывает с Республикой Азербайджан договор о приграничном сотрудничестве. Будет ли наконец разрешена проблема Самурского водораздела? Сможет ли сам Дагестан распоряжаться рекой, 96% водозабора которой находится на его земле? История борьбы дагестанской власти за Самур – почти вестерн, и об этом надо писать подробно. Здесь напомню только, что после развала СССР Самур стал пограничной рекой между Россией и Азербайджаном. Стратегический трансграничный мост с распределительным гидроузлом попал в подчинение Баку. С тех пор Дагестан регулярно недополучает более 50% положенной ему воды, хотя практически вся река течёт по его территории. Ежегодно более миллиарда кубов водных ресурсов Самура бесплатно получает соседнее государство. Стоимость этого стратегического подарка Азербайджану – более пяти миллиардов рублей. Этой суммы хватило бы не только на реанимацию Южного Дагестана. Пока же его плодоносные земли высыхают, потихоньку умирает реликтовый Самурский заповедник. Азербайджан объявил 1910 год годом защиты экологии, что он успешно реализует. Судя по тому, что Баку реконструировал Самур-Апшеронский канал для увеличения его пропускной способности и в тех же целях дополнительно построил второй аналогичный канал, планы Азербайджана на самурскую воду амбициозны, тем более что распределительный гидроузел в его руках. До сих пор Баку пользовался им пиратским способом: сколько хочу, столько и забираю. Азербайджан давно добивается легализации этого положения, и у него есть свои лоббисты в Москве. Чьи интересы защитит сегодня российско-азербайджанское соглашение? А нужно-то всего ничего: завершить уже начатое в Дагестане строительство водораспределительного гидроузла чуть выше Самурского узла и отводного канала при нём. Сиди и жми на рычаги: забирайте, соседи, положенный вам процент и ни капли больше. Вся остальная живительная влага – по договорённости. А ведь вода подороже нефти будет. Тут тебе и проблема разделённых народов начнёт решаться, и Юждаг расцветёт, и Россия стратегически себя комфортней почувствует, ведь наши соседи давно уже на Америку смотрят. А всего-то нужен один собственный гидроузел, только хватит ли духа на него?

Так хочется, чтобы однажды на вопрос «Ты чьих будешь?» Дагестан с достоинством ответил: «Я сам по себе и со всеми вместе».