[ Политика – вещь интуитивная. Имам Яралиев – «Черновику» ]

– Я… богатый в том плане, что мне всегда… Я всегда доволен тем, что мне Аллах дал.

– А сегодня ОН сколько дал? Говорят, что вы в день огромную сумму валовой прибыли получаете от «Рычал-Су».

– Меня это удивляет. Я, во-первых, никакого отношения к «Рычал-Су» не имею. Да, я способствовал возрождению этого завода. Способствовал становлению, так сказать. Находил туда инвестиции (десятки миллионов) под своё честное имя. И мне давали. Я действительно вложил в завод и душу, и сердце. Для меня это не производственное дело, не коммерческий проект. Урочище Рычал отражает мою философию, моё национально-культурологическое Я… В моём сердце оно в одном ряду с Шарвили, Етимом Эмином.

Мы консолидировали страшно распылённый пакет акций завода, который с начала 80-х попросту помер, как хозяйствующий субъект. Собрали, иначе говоря, воедино решающее большинство акций. Ведь если нет ответственного владельца контрольного пакета, кто согласится увеличивать уставной капитал, наращивать? Кто прокредитует предприятие без одного ответственного владельца? Я горжусь, что имею прямое отношение к возрождению бренда, восстановлению его в десятикратной значимости. Причём не на низменности, как раньше, а в горах, на самом источнике. Ребята с горами 10 лет (!) боролись. За последнее десятилетие «Рычал-Су» – единственное в Южном Дагестане реальное предприятие, введённое в производство, где трудоустроено более 300 человек.

– Знаю или не знаю, кому это должно быть важным? Кому это надо знать? Ни я, ни мои близкие родственники акционерами «Рычал-Су» не являемся.

– Бюджет наш почему-то «режут». (Смеётся). По непонятным причинам. Как только я стал главой, наш район сразу был «наказан». Это опять, видимо, «подходы» окружения. Отсутствие прозрачности, открытости людей. Отказ от скрытых механизмов в управлении – это то, к чему мы рано или поздно должны прийти. Прямо скажу, в районе много людей, чью ситуацию сложно не назвать плачевной. Видимо, и в других районах так же. Власть (местная. –Прим. ред.)была настроена только на себя, скажем мягко.

Что касается «залезть рукой»… Ну что вы. Это ж вообще исключается… Сейчас я говорю людям: «Ни одной копейки ни сам не возьму, ни другим не дам взять! Вот это обязательство я на себя взял, и я думаю – выполню.

– Да.

– И верят, по-обывательски, потому что вы… богатый человек, который не будет под себя грести?

– Это, по-моему, не корректно, что вас так сильно интересует, богат ли я. Я уже говорил, что богат тем, что дал Всевышний.

– Я получаю зарплату на этой должности пятьдесят тысяч. Пенсия большая – я же не с рядовой должности увольнялся, по выслуге лет уходил, с регалиями. Уходил с почётом в отставку, на пенсию. Говорили, что меня сняли – неправда. Как минимум год мог ещё работать по собственной воле. А уходя, кстати говоря, мог столько неприятностей сделать многим нашим руководителям, но не сделал. Не пошёл по этому деструктивному, эгоистичному пути. Потому что я люблю Дагестан. Без пафоса. И, в конце концов, с любой должности рано или поздно надо уходить.

Когда я пришёл на эту должность, на первом же совещании сказал: «Мы все сюда пришли и должны понимать, что все (когда-нибудь. – Прим. ред.) отсюда уйдут. И хорошо, если при этом женская половина, которая может себе это позволить, будет плакать, а мужчины – печалиться». Когда я уходил из прокуратуры, так было, переживали сотрудники. Были, конечно, и радующиеся. Если б их (радующихся. – Прим. ред.) не было, это тоже признак, что ты плохой руководитель (смеётся).

– Я обнаружил две оказии. Во-первых, некоторые проблемы оказались существенно глубже, чем виделись мне до этого. Это в плане негативном, в смысле – разложение социальное. Ну а с другой стороны, обнаружил, какие у нас замечательные люди! Как им мало надо… Поражаешься, как легко найти дорогу к их сердцам и душам! Люди готовы жить не в роскоши, но… с надеждой. Это своеобразный механизм самозащиты и очищения.

– Я не представлял, насколько глубоко запущено сельское хозяйство. Особенно то, что ликвидировано крупное производство: и садоводство, и виноградарство, и зерновое хозяйство. Я для себя прояснил масштабы запущенности. Надо наполнить на первом этапе перспективные хозяйства ресурсами. «Россельхозбанк», «Росагролизинг», другие источники.

– А куда вложить? В какие хозяйства, какой организационно-правовой формы?

– Разные. Акционерное общество есть, раньше по десять тысяч тонн винограда давало хозяйство, сейчас уже нет; МУПы. На неиспользуемых землях ООО попробуем создать…

– Пока нет. Но уверен, что будет прибыльным. Виноград, если им всерьёз заниматься, – выгодная, прибыльная на сегодня культура. Сейчас мы воду прокладываем к виноградникам…

– Большая часть – даже не муниципальные средства: людей привлекаю.

– Я не о средствах даже. О подходах. Вот канал, к примеру, надо очищать. В прошлом году 5 миллионов на это выделяли, когда в районе ничего по реконструкции сетей не делалось. А в этом году дают всего 2 миллиона, и то осенью, когда вода никому не нужна. Вот так у нас ирригацией «управляют» из Махачкалы! Когда я говорю «людей привлекаю», я буквально это и имею в виду: на общественные работы привлекаю. О финансировании и инвестициях – отдельно. Пятнадцать лет не ремонтировались сети! А сегодня мы намерены подвести воду в Ново-Макка, Ала-Миши, Даркуш – шикарные земли! Только воду дайте людям, они рай построят. В Стальской Долине, к примеру, я всегда думал, вода есть. Оказывается – нет. Обратился к поселениям – Ашага-Стал, Орта-Стал и Юхари-Стал – по 100–150 человек под лопаты выставили. И люди идут. Десять-пятнадцать лет вода не доходила до Ашага, сейчас дойдёт.

– Всё верно. Закладку виноградников и садов уже проводим и далее будем проводить. Плодоношение начнётся через 2–3 года. И район примерно на 85 % дотируеся. Но если нам всё, о чём мы говорили здесь, удастся сделать, в обозримом будущем мы доведём бюджет к пятидесятипроцентному уровню дотируемости. И определённое сокращение расходов бюджета мы провели (внутренние резервы ещё есть), и доходную часть сумеем немного увеличить. Но главное даже не местный бюджет. Сегодня ни одного рентабельного хозяйства в районе не осталось. Возобновление рентабельного производства при достойной оплате труда – вот чего надо достичь. Это должно стать нашей политикой. Землю раздали, а содержать её в эффективном обороте никто не может. Я уже не говорю о собираемости налога на землю. Ни налогов, ни продуктивного производства! Если в течение двух лет мы здесь немного (на треть от потенциала хотя бы) интенсифицируем процессы, уже будут хорошие экономические и социальные результаты. Если говорить определённо, нужны прибыльные производства. Прибыль – смысл производства в условиях рынка. «Производство прибавочной стоимости» (улыбается), как говаривал классик коммунизма товарищ Карл Маркс. Но говорить определённо о каком-то конкретном сроке как-то не совсем корректно. Мне кажется, у наших людей слишком завышенные ожидания, привязанные к конкретным двум-трём-четырём-пяти годам. Ну достигнем какого-то уровня, ожидаемого. А дальше что? Перестанем работать? В этой тенденции нетерпения я вижу одну из психологических ошибок наших людей. Не через два года, не через три – процесс должен идти непрерывный. Люди должны быть нацелены на перманентную работу, направленную, как бы сказать, на создание условий для широких перспектив.

    Людям надо бы дать средства и обеспечить условия для развития инициатив. Только тогда их труд станет осознанным, сознательным, совместным.

– Абсолютно верно. В производстве, особенно в сельскохозяйственном, не может быть скачкообразных рывков в развитии. Типа «Пятилетку – за два года!» Этот тип производства консервативен, сельское население любит стабильность и всерьёз к ней готовится. Поэтому я стараюсь привлечь деньги на обеспечение устойчивого процесса. Как правило, со стороны, помимо муниципальной или государственной казны. Есть у наших друзей интересные проекты. Я стараюсь обеспечить им беспрепятственный доступ к реализации этих проектов здесь.

– Есть и московские. Я сейчас сделал такой специальный список земляков. Недавно один из них приезжал. Скоро другой приедет из Краснодара.

     Хочу им (улыбается), каждому под кураторство по какому-нибудь хозяйству дать. Тебе – вот совхоз, тебе – колхоз. И это ведь их добрая воля (оживляется). В Красноярске, Мурманске, в Москве – именно выходцы из Сулейман-Стальского района.

– Вы знаете, сегодня ведь экономика совсем не такая, как бы сказать… централизованная, что ли. Теперь ведь обком партии или Госплан не могут курировать надои молока. Нет такого тотального всевмешательства вплоть до «вёдра – сюда, веники – туда». Сейчас все экономические вопросы законодательно отрегулированы – начиная с бюджетного процесса до экономической поддержки малого бизнеса или социальной поддержки малоимущих. Всё отрегулировано.

– Если председатель правительства не так себе это представляет, то он – человек, оторванный от жизни. Ему заново надо учиться такому пониманию власти и экономики. Всё зависит от природы человека, от таланта, способностей, усердия. От того, чем Всевышний одарил. На эту тему у Омара Хайяма есть замечательное четверостишие:

Всё с рожденья заложено в наших делах.

Поэтому, если следовать логике Хайяма (смеётся), мы с вами можем в любые вопросы вникнуть, если наделены Аллахом. Надо проявить усердие и иметь спрос за дисциплину принятых решений. Человек при исполнительной власти не должен быть безответственным. Решительный, умеющий ставить задачи и формулировать способы их решения. И, конечно, должен уметь держать слово. На всех уровнях власти! Из всех управленческих механизмов и инструментов, актуальных для Дагестана, ну и во всём кавказском регионе, надо выделить такой маленький механизм – Верность Данному Слову. Важнейший управленческий… если хотите, рецепт.

– Да, быть гибким. Но держать слово! Либо должно быть такое разумное объяснение (не сдержанному слову. – Прим. ред.), что всем вокруг невозможность и алогичность данного ранее слова должна быть понятна. Иначе – это целенаправленная ложь.

– Я был знаком с Гаджи Ахмедовичем. Много раз бывал на его родине, в Согратле. Он был резкий, но хороший человек. Выстрелы в Абашилова – это выстрелы в наш порядок, наши устои. Это подлый и трусливый поступок. И ещё это демонстрация того, как можно беспроблемно добиться своего крайними, даже преступными мерами. Этот гнусный поступок совершён теми, кому нужна дестабилизация в Дагестане. Этим людям не нужно было размеренное течение событий в республике. Они во что бы то ни стало намерены сорвать естественный ход процессов. Мы можем полагать, что это преступление совершено против власти, против президента конкретно. Это чей-то одновременно и подлый, и наглый вызов власти, на который мы все должны суметь дать ответ. Лучше всего было бы, конечно, найти преступников. Это радикалы. Криминальные силы… Люди либо во власти, либо около неё.

– Нет, конечно. Я думаю, позитивные процессы всё равно будут происходить.

– Вообще сравнить невозможно! Десять лет назад у нас была критическая (!) ситуация.

– Пять лет назад тоже так же было. Сейчас у нас лучше. И дальше будет лучше. Вопрос идёт о том, что в России процесс развития пошёл интенсивно. Мы же и так отстаём. Мы, по большому счёту, только начали свой путь в этом направлении. И если не наберём хороших темпов, отстанем ещё больше. Что такое это отставание? Это когда мы наблюдаем в телевизоре красивую жизнь, а окружающая действительность ужасная. Тогда люди разочаровываются. А хорошо известно, что самые ужасные преступления совершаются и люди находят своим преступлениям оправдание, когда они разочарованы. Действия разочарованных действительностью людей всегда радикальны, что крайне опасно. Поэтому нам важно ускоренно и непрерывно двигаться вперёд, сокращая отставание в развитии.

– Что касается газеты, я хотел бы внести полную ясность. Хотя руководитель республики и называет меня опосредованным учредителем, это не совсем так. Отношение к «Настоящему времени» и к кое-каким другим газетам свидетельствует о том, что вроде бы власть и хочет газет, много и разных. Но она, видимо, хочет именно таких газет, которые бы непременно хвалили эту власть. Это, во-первых.

Во-вторых, я достаточно регулярно читаю «Настоящее время» и не вижу там каких-либо крайних суждений о президенте. С другой стороны, власть не хочет, чтобы кроме неё самой, кто-либо ещё имел возможность доведения своей точки зрения до граждан информационным способом. Это, понимаете ли, такое прозрачное свидетельство того, что мы на словах за будущее, а на деле остаёмся людьми из прошлого. Мне кажется, чем больше газет в республике, тем лучше. Если кто-то сумел в соответствии с законодательством создать эффективную газету, значит, появилась ещё одна возможность решать вопросы путём дискуссии. Если появилось издание, которое доводит свою точку зрения, иногда и отличную от власти, мы должны это приветствовать.

Уже в связи с одним только созданием «Настоящего времени» я чувствую большой переполох в «коридорах власти», около президента республики. Люди в окружении президента приписывают мне, некоторым другим известным деятелям Дагестана, в том числе и Южного Дагестана, эту газету. Ну и что? Даже если исходить из того, что некоторые из этих людей причастны к газете, что здесь плохого?

– Может быть, речь идёт об обнародовании большого списка «неприкасаемых» публицистов, которых запрещено печатать в «НВ»? Непонятно, правда, почему это идёт в контексте с гибелью Шурпаева и Абашилова? В известном смысле, это спекулятивно.

– Так называемые списки – высосанная из пальца дезинформация. Я специально интересовался после этих скандальных публикаций. И эту же дезинформацию кто-то уже вложил в уста президента! Ну что это такое, друзья?! Как вы подводите руководителя?! Такое окружение я бы выгнал взашей. Разогнал бы тех, кто подаёт такую чушь, даже если б я был руководителем маленького предприятия. Как можно эту галиматью выносить на такой уровень?! Просто стыдно. Какие списки? Выдумали сами и теперь распространяют.

Реакция на эту ложь выдаёт нервозность власти. На словах у нас приветствуется демократия: у нас нет гражданского общества, нет конструктивной оппозиции; давайте создавать оппозицию, налаживать диалог с властью и обществом. А на деле? Готовность верить в белиберду. Раздуваем пожар, затем тушим пожар. (Смеётся).

Пользуясь случаем, хочу и о вашей газете высказаться. «Черновик» неоднократно критиковал меня. В какие-то моменты критика носила оскорбительный даже характер. Однако я уважительно отношусь к вашей газете. Знаете, почему? Я точно знаю, что вы, группа журналистов «Черновика», работаете над проблемами Дагестана, и вы подаёте их с разных позиций. Поэтому оттого, что вы критикуете президента, а так бывает довольно часто, или кого другого, никому от этого ничего не становится, а проблемы имеют шанс быть решёнными. Пока люди во власти (во всех смыслах – и глава маленького села, и министр, и зампред правительства) не научатся толерантно воспринимать критику, сатиру, карикатуру, мы далеко не продвинемся. Другое дело, что надо блюсти закон о СМИ, держаться профессиональной этики, учитывать дагестанский менталитет. Есть вещи, за пределы которых не надо выходить и журналистам, даже если они не боятся быть наказанными за это по закону. Тогда будет прогресс. Если один дагестанец видит благо республики в одном, а другой дагестанец – в ином, и оба свободно рассуждают об этом, что здесь плохого? Зачем это должны порицать чиновники и госслужащие?

Интересно у нас и отношение к государственным СМИ. Казалось бы, какое российскому государству дело до того, государственное СМИ анализирует проблему или негосударственное? Сама проблема же от этого не исчезает. А для того чтобы она разрешилась, нужны разные суждения с разных точек зрения. Государственные издания (и не обязательно в форме газет) нужны для опубликования нормативно-правовых актов. Других приоритетов и привилегий здесь быть не может по самой природе СМИ.

– Он же президент Дагестана. Мы всегда должны уважать руководителя республики и работать с ним на благо Дагестана. Если мы настоящие патриоты.

– Давайте разберёмся. Когда речь идёт о президенте, надо же понимать, что от его решений зависит состояние всех. По сравнению с обычными гражданами у президента наличествуют ведь не только привилегии, но и обязательства принимать решения, затрагивающие многие судьбы, по разным направлениям политики, кадровым назначениям и так далее. В этом плане – помочь президенту и уважать его и его решения. Не оставаться безучастными к подготовке его решений. Помочь принимать правильные, с нашей точки зрения, решения. То, что сегодня кажется единственно правильным, завтра может оказаться наивным. Из Касумкента это видится по-своему, из Гуниба – по-другому.

Ментальность-то в каждом населённом пункте разная. Мы ведь в Дагестане соседнее село по детству считаем другим, чужим миром – это к вопросу о «Южном» или «Северном» Дагестане; я настаиваю, что это чисто географическое разделение. Когда входим в зрелость и переезжаем в Махачкалу, так же воспринимаются соседние районы, затем соседние республики. Так вот, решение президента везде по-разному может расцениваться. И в этом мы должны ему помочь. Потому что мы в одной лодке.

– Всем надо решать. Груз-то практически неподъёмный. Не понаслышке говорю. Мы рассматривали (в прокуратуре. – Прим.ред.) дела, связанные с тарифами, платежами и так далее – вопросы, граничащие с нарушением закона. Я тогда уже понял, что слишком много проблем и пробелов накопилось в этой сфере, чтобы всё одним махом можно было решить. Нельзя рубить – «ты – хороший, ты – плохой». Там всё перемешалось, проблемы огромные.

– Повторяю, если мы хотим блага Дагестану, эти вопросы надо решать спокойно и всем вместе. Если там нет политики, желания кого-то отодвинуть и удовлетворить «коммерческие» чьи-то интересы. А там ведь деньги кругом! Интересы людей часто бывают сокрыты под правильными словами. Поэтому там надо всем вместе принимать решение, поднять этот груз. И… всем потратить силы на это.

– Да. Мэр Махачкалы один не потянет это. Если руководство республики пойдёт в этом направлении, в результате люди не пострадают, как это было зимой этого года.

– Я не знаю. На эту тему с ним не разговаривал.

– Ощущения такие, что он это понял.

– Мне сложно судить. Я одно знаю: у нас есть одна фундаментальная проблема – имидж Дагестана. Если нам удастся поправить имидж республики, у нас будет всё. А имидж создают и поддерживают люди. Мне кажется, нам надо создать команду людей, делающих конкретное ДЕЛО.

– Это должны быть лучшие люди Дагестана. Лучшие создадут лучший имидж, худшие – худший, что сегодня и происходит. В вашей же газете много было всяких имён, которые создают разный имидж. Другая проблема – успокоение Дагестана. Обеспечить стабильность. И на основе стабильности улучшить имидж Дагестана. Больше, мне кажется, ничего и не надо делать. Своим вмешательством власть может только попортить дело. Благими намерениями, известно, какая вымощена дорога. К иным вопросами ведь надо подходить очень осторожно, как врач, по принципу «Не навреди!».

А заниматься надо другими вопросами. Вот вижу проблему в религиозном направлении. Это большая проблема. Религия во многих местах (речь о территории республики, поселениях. – Прим.ред.) перестаёт быть… нравственным прибежищем, укромным местом для души. Религия лезет в политику. Разве это не опасно?

– Я имею в виду, что мы – светское российское государство. Мы, дагестанцы, живём в российском правовом и всяком ином поле. И нам там надо быть! Мы раз и навсегда должны быть сторонниками сильной российской государственности! Любая иная постановка пагубна для Дагестана. Для будущих судеб поколений Дагестана твёрдая опора на Россию, твёрдая поддержка русского народа – два фундамента, которые должны стать незыблемыми для каждого дагестанца! Если этого не будет, проблемы, в том числе и проблема религиозного радикализма, накроют республику.

– Там много причин.

– Давайте я скажу образно. Падение не может быть почастичным, фрагментарным. Когда человек падает, не бывает так, что рука падает, а голова остаётся на месте. Он ВЕСЬ падает. Так и наше общество. Здесь и образование, и в здравоохранении не лучше, и в государственной власти. Но оздоровление подразумевает последовательность и непрерывность. Здесь нельзя довести до хирургического вмешательства – как в 1999-м году. А эти опасные процессы опять набирают обороты.

– Бесспорно. На мой взгляд, они самые опасные. Я эту проблематику раньше по службе знал и сейчас тоже анализирую. Думаю, в этом отношении власти очень здорово надо поработать. Для этих решений власть должна быть авторитетной. Неавторитетная, хоть и компетентная, власть хуже, а её действия более пагубны, чем власть, делающая глупости.

– Чтобы люди верили и доверяли власти, предводитель должен совершать поступки, которые запоминаются людям, влияют на мнение о нём. Во-вторых, он должен быть честен. Люди должны быть убеждены, что он не просто призывает к борьбе с коррупцией, а… точно знает, что он чист… сам.

– Тогда люди не верят ему и думают, что он «берёт» тоже.

– Может быть. Скорее всего, так. Но это уже другой вопрос.

– Именно. Третий – умение держать слово. Это столь фундаментально, что не должно быть каким-то исключительным качеством, а должно стать правилом. Если не можешь сдержать, должно быть понятное и приемлемое для стороны, которой давали слово, разумное объяснение. То есть, обобщая, – поступок, честность, слово.

– Я не говорил вам этого (улыбается).

– Нет, конечно, это я говорю.

– А что, много что ли заражённых религиозным экстремизмом людей? Что-то я не ощущаю этого.

– Вы имеете в виду Дагестан? Да, в республике есть эти факторы.