Беда ришла неожиданно: утром из кабардино-балкарской столицы стали приходить отрывочные сообщения о перестрелках; днём стало ясно, что Нальчик захвачен боевиками; вечером бои ещё продолжались… Причём по реакции Кремля можно было легко понять, что российское руководство шокировано происходящим – примерно такая же невразумительная реакция, свидетельствующая о полном отсутствии контроля над ситуацией, проявлялась во время захвата боевиками столицы Ингушетии Назрани.
Объяснить, что на самом деле происходит в Нальчике, не смог ни один чиновник и ни один комментатор государственного телевидения. Апофеозом бессмыслицы стали сообщения о том, что в окрестностях Нальчика военные уже второй день ведут бой с группой боевиков и захват столицы Кабардино-Балкарии замышлялся как акция, направленная на отвлечение внимания от этой группировки. Но согласиться с этой версией значит признать: для того чтобы отвлечь внимание от какой-то небольшой группы бандитов, боевики могут захватить целый город и занять здания силовых ведомств. Зачем в таком случае кого-то блокировать в окрестностях – становится совершенно непонятным.
Ещё одна версия – месть за «зачистку» в Нальчике, проведённую зимой и приведшую к уничтожению радикального джамаата «Ярмук» (хотя именно уничтоженный «Ярмук» называется среди организаторов рейда). И, конечно же, Шамиль Басаев и вообще вооружённые силы Ичкерии. Эту версию активно продвигают не только российские пропагандисты, но и их ичкерийские коллеги. В частности, Ахмед Закаев назвал происшедшее запланированной акцией Кавказского фронта. Думается, этой версии будут активно придерживаться в Москве, ведь она проста и годна к употреблению: недобитые террористы, которым не осталось места в Чечне, пытаются перенести свою деятельность на территорию других кавказских республик. Осталось только найти и убить Шамиля Басаева – да, возможно, он уже убит в Нальчике, – чтобы всё прекратилось…
Между тем реальность гораздо сложнее и трагичнее. Да, штурм Нальчика мог в какой-то мере быть скоординирован с чеченскими отрядами. Но он не часть чеченской войны. Более того, после Назрани, Нальчика, городов Дагестана можно сказать, что чеченская война – всего лишь часть большого кавказского конфликта. И даже в случае завершения войны в Чечне – путём ли достижения компромисса с теми, кто не хочет сложить оружие, или же путём их уничтожения – развития процессов дальнейшей дестабилизации Кавказа это уже не остановит…
В национальных республиках Северного Кавказа сложилась весьма устойчивая система управления: феодально-этнократическая власть опирается на поддержку Москвы и представляет интересы Москвы в соответствующем регионе, оставив при этом основную часть населения за гранью достойной жизни. Если режим оказывается неспособным представлять интересы Москвы, его меняют на более удобный, но по сути идентичный предшествующему. Сепаратистский режим Джохара Дудаева, с точки зрения взаимоотношений с населением, не сильно отличался от промосковского режима Ахмада Кадырова. Аслану Масхадову, не склонному к вождистским методам управления, пришлось столкнуться с оппозицией феодалов, называющих себя полевыми командирами, и Москвы, которой было удобнее договориться с частью феодалов, чем согласиться с мыслью, что в Чечне не будет феодализма. И все эти процессы происходят на фоне возвращения населения к религии, что, разумеется, приводит к радикализации беднейшей части молодёжи и облегчает её вербовку в бандитские группировки или отряды боевиков. Самые удачливые попадают в милицию или парамилитарные, охранные или воинские образования. При этом «зачистка» в одном из аварских сёл Чечни или расстрел охранниками зятя президента Карачаево-Черкесии его конкурентов по бизнесу показывает, что работа в этих легальных структурах нередко ничем не отличается от обычного бандитизма.
Когда правящий клан силён, а его лидер умён, он может не допускать нестабильности на контролируемой территории. При Руслане Аушеве в Ингушетии невозможно было представить себе захвата столицы, покушений на президента и премьера. Прежде всего, потому, что любое подобное действие могло бы повлечь за собой нарушение хрупкого баланса сил, сложившегося между руководством Ингушетии, ичкерийскими лидерами и промосковским руководством Чечни. Но именно это состояние баланса, делавшее Аушева и его группу относительно независимыми от Кремля, и привело к смене руководства республики. Однако её новый президент Марат Зязиков мог опираться в своей деятельности уже не на баланс региональных интересов, а исключительно на поддержку Москвы, подразумевающую беспрекословное выполнение любых, даже самых сумасбродных пожеланий центра. В результате – Ингушетия превратилась в очаг нестабильности, вполне сравнимый с Чечнёй.
В Кабардино-Балкарии совсем недавно сменилась власть. Президент республики Валерий Коков, руководивший регионом с советских времён, ушёл в отставку по состоянию здоровья. Назвать Кабардино-Балкарию стабильной республикой в последний период правления Кокова я бы поостерёгся: сам Коков тяжело болел, силовые структуры во многом обострили ситуацию планомерным поиском радикалов в мечетях. И всё же ожидание смены власти во многом сдерживало дальнейшее развитие событий. Но в конце сентября новым президентом Кабардино-Балкарии стал бизнесмен и депутат Государственной думы Арсен Каноков, только за несколько дней до назначения перешедший из фракции ЛДПР во фракцию «Единая Россия». Фракция Жирин]§[
- 4 просмотра