Какие качества нужны человеку, чтобы добиваться поставленных целей – в личной жизни, в учебе, в работе, в продвижении по карьерной лестнице? Упорство, упрямство, целеустремленность, что-то другое? Нужно ли вообще молодому и перспективному специалисту стремиться, к чему-то не будучи уверенным в успехе? Спросим об этом врача. Но не психотерапевта, а гинеколога. Да, не удивляйтесь, акушера-гинеколога – и.о. проректора ДГМА, заведующего кафедрой акушерства и гинекологии ФПК и ППС, профессора, доктора медицинских наук Наби Мурадовича Омарова.
Почему его, спросит читатель. Ведь Наби Мурадовичу в жизни повезло с самого начала. Отец – Султан-Мурад Асланович Омаров, член-корреспондент Российской академии наук, мать – Тамара Хаджимурадовна Хашаева, заведующая кафедрой акушерства и гинекологии лечебного факультета. Даже выбор профессии не вызывал вопросов – когда в семье все врачи, ребёнок с детства не представляет себя в другой роли. Всё, казалось бы, гладко, и не надо применять невероятных нечеловеческих усилий. Успех предопределён по умолчанию, сам тебя догонит. Оказалось, не всё так просто, да и не будем примерять расхожие стереотипы к нашему герою, а послушаем его самого.
– Я коренной махачкалинец, окончил школу № 13 в 1985 году, – говорит Наби Мурадович. – Действительно, я не особо задумывался, кем стать. Я рос в академической среде и был пропитан профессиональными разговорами с детства. Дед по матери был главврачом первой больницы Нагорного Дагестана в Буйнакске, родители акушеры-гинекологи, старший брат по специальности тоже акушер-гинеколог (правда, он сразу решил уйти из медицины). Отец входил в исполком европейского союза акушеров-гинекологов, он был одним из немногих специалистов СССР, которые были выездными. Он ездил на все конгрессы, съезды, симпозиумы, и весь цвет акушерства и гинекологии страны бывал у нас дома.
Семья, конечно, оказала большое влияние, но не могу сказать, что у меня не было выбора, я всё же назвал бы это призванием. Тем более что параллельно я серьезно занимался каратэ, но поступил всё же в ДГМИ. Окончил в 1991-м году, поступил в клиническую ординатуру по акушерству и гинекологии. Уже через полгода перешёл в аспирантуру и начал писать кандидатскую диссертацию по проблемам лактации у женщин с железодефицитной анемией.
А в 2000-м стал самым молодым на тот момент доктором наук. Не скажу, что эти этапы были пройдены легко. Кандидатскую защищал два раза. Один раз здесь защитил, но нашлись всякие недоброжелатели, начали писать. Я поехал в Московский НИИ акушерства и гинекологии и защитился повторно, хотя можно было просто послать им работу. Но я сделал это лично, чтобы не было никаких вопросов. Через два года дополнил тему случаями гестоза и профилактикой гипогалактии, и докторскую защищал в Центре акушерства, гинекологии и перинатологии.
– Отец для вас непререкаемый авторитет, друг, коллега, наставник?
– Вы знаете, сейчас я смотрю ретроспективно, как отец меня воспитывал. При всех своих довольно неплохих возможностях профессора, доктора наук, заведующего кафедрой в советское время, он, во-первых, никогда не баловал. Во-вторых, когда я уже становился специалистом, он не давал мне остановиться на достигнутом уровне, всё время бросал меня куда-то в пекло, откуда я сам должен был выбираться. Конечно, он, как учитель, мне давал советы, помогал, но не решал за меня все мои проблемы. Даже его последний бросок на заведование кафедрой – сразу скажу, для меня это был огромный стресс. Прийти после него заведовать кафедрой, где им же самим поставлено так, что его слово, касающееся в выборе тактики лечения и судьбы больного – закон, где он брал на себя всю ответственность и нес ее в любом случае, и где, что самое сложное, моими подчиненными стали мои учителя, это было сильным стрессом, да. Он меня бросил в это пекло, особо не церемонясь, и сказал – у тебя всё есть – клиника, ей занимаешься ты, есть кафедра, выплывай, как можешь. А сам занялся наукой, Дагестанским научным центром РАМН. Мне было тогда 38 лет.
Теперь понимаю, насколько он был тогда прав, и как многому меня это научило. Я считаю, это проблема семьи – чётко понимать, что ты хочешь от своего ребёнка. Или опекай его, и он будет у тебя инфантильным всю жизнь, или дай ему определённую базу и дай ему возможность двигаться дальше самому и надеяться на себя.
Иногда упрекают преподавателей, что они, мол, хотят выбить что-то материальное из обучающегося (хотя однозначно есть коррупция, у которой много причин, главная из них экономическая). Иногда экзаменатор просто хочет заставить студента думать, а он к этому не привык. У нас вообще народ не привык отвечать за себя, особенно если он стоит перед выбором, перед принятием решения, за которое надо потом нести ответственность, и не учит этому своих детей. Ты же родитель, ты не вечен, ты должен понимать, что всю жизнь этого ребёнка опекать ты не сможешь и не должен.
К сожалению, у нас наоборот получается: те дети, родители которых понимают, что им надо учиться и не опекают излишне, учатся, но потом они никуда не устраиваются. А те, за которых родители все решают, знают – они встанут на эскалатор, который им родители наладили, и он их будет везти, пока мама с папой живы и здоровы. У нас критериями карьерного роста не являются знания и профессионализм, а молодежь, хоть и талантлива, но на её развитие сильно повлияла изолированность, то, что она варится в собственном соку. Наши студенты чаще всего не могут конкурировать с выпускниками крупных учебных заведений, они не настроены на конкуренцию. Даже если есть знания, преподнести их они не умеют.
Возможно, в какой-то мере тут виновата тестовая система, убивающая логику. Вот я смотрю, приходит отличник, у него красный диплом, он умный, понимает всё. А логически высказаться, отстоять свою точку зрения при докладе, не может. Да просто умения говорить у него нет.
– У Вас студенты и ординаторы как приучить к самостоятельности будущего врача?
– Почему-то у нас думают, что на врача можно выучиться. Вот художником, пилотом Формулы-1 или музыкантом каждый стать не может, надо иметь талант. Божью искру, ещё что-то. А врачом – выучился и готов. У нас и в институте это бытовало, кстати: – надо учить, это вы просто плохо учите, – говорили преподаватели. Ответственно заявляю: есть люди, которых невозможно научить и сделать врачом. Они, к сожалению, этого не понимают, обижаются даже, было всего три человека, которые прислушались к этому и ушли.
Я часто отговариваю ординаторов, пытаюсь убедить их не идти в акушеры-гинекологи, говорю – послушайте, может, в вас какой-нибудь другой талант пропадает, зачем вам тут мучить себя, тем более что на 25 лет вперёд все места в этой сфере забиты. Они не знают даже, что за жизнь их ждёт, причём в подавляющем большинстве это девушки, из которых лишь 20–30 % действительно нацелены на профессиональную работу, остальные после окончания института выскочат замуж и положат диплом на полку. И для того, чтобы стать достаточно квалифицированным врачом, умеющим работать самостоятельно, с учетом нашей модели образования надо потратить после окончания института лет 7–8. То есть они просто чьё-то место занимают, сами не учатся, и другим не дают.
Многим предлагаю, есть такая возможность – езжайте работать в Европу. Надо лишь сдать экзамен и подтвердить свои знания, и язык выучить. Наши дипломы котируются в Англии, во Франции, в Германии, начинающий врач получает на руки 4 тысячи евро, вам весь мир открыт, езжайте туда. Пожалуйста, принесите мне к концу клинической ординатуры сертификат, либо айлс, либо бицвайн, если вы себя тут уже показали с хорошей стороны, я вам дам добро, и езжайте работать. За 3– 4 года ни один не принес. Молодёжь просто не ориентирована на самостоятельную работу.
Но, я вам скажу, то, что наши дипломы не котируются в стране, это миф. До 80 закупщиков приезжает в год – да, в основном, это соседние регионы. Сочи, Краснодар, но вот из перинатального центра в Тюмени нас просят – ваши ребята лучше москвичей и питерцев, присылайте их. Зарплата 50 тысяч, квартиру дают, отработай 3 года, и она переходит в вашу собственность. На следующий день, после того как наш глава республики заявил, что мы учим хуже, чем в буйнакском медучилище, из Тюмени пришло благодарственное письмо за хорошую подготовку специалистов. Опять же – не едут, потому что в основном девочки, привязанные к семье, их не отпускают.
– Вы упомянули о спорте. Когда спорт отошёл на второй план?
– Не так сразу. Спорт я оставил уже будучи заведующим кафедрой, в 2007 году. Сам тренировал, возил ребят на крупные соревнования в составе российской сборной. Хотя раньше, когда мне было 29 лет, перед защитой докторской, я уже решал уйти. Думал, в последний раз выступлю на кубке России, в Каспийске, и всё. Я готовился, сбрасывал вес, но сбросил слишком много, 22 кг и дальше продолжал скидывать, как будто организм на меня обиделся. Так и не выступил.
Потом две травмы – сначала сломал щиколотку и пролежал два месяца, потом руку. Было время подумать, продолжать ли заниматься. У меня уже семья, двое детей, и пора свои желания соизмерять с интересами членов семьи, искать компромисс. Может, я даже впервые задумался тогда так серьёзно о будущем, и сделал выбор в пользу медицины. Это было аргументированное и осознанное решение: я понимал, что должен ставить перед собой и своими подопечными все более высокие цели, одерживать всёболее высокие победы. В принципе, как и врач – надо все время работать над собой и постоянно обучаться. Но если в медицине я такие возможности имел, то в спорте для достижения наивысших побед нужны большие деньги, развитая спортивная медицина, которой у нас в республике вообще нет, грамотная диетология, то есть это большая и комплексная работа. Да и каратэ не олимпийский вид спорта.
– Спортивный опыт помог вам в работе и в жизни?
– В медицине мне это очень сильно помогает. Хирургия предполагает возникновение неординарных ситуаций во время операции, бывает, что у тебя всё падает, у пациента начинается сильное кровотечение, и надо не впасть в панику, не растеряться, а сохранить хладнокровие и продолжить работу.
– Наверное, за годы руководства кафедрой всё немного устоялось, и вам, судя по вашему характеру, должны увлекать новые вершины. К чему стремитесь сегодня?
– Да, я второй срок, с 2006 года, руковожу кафедрой, принял её с двумя клиническими базами – это 1-е и 2-е отделения оперативной гинекологии и родильное отделение РКБ (в прошлом перинатальный центр, который был когда-то первым перинатальным центром в СССР, не считая московского). За это время клиническая база кафедры сильно выросла. К нам присоединился Хасавюртовский перинатальный центр и скоро подключится отделение оперативной гинекологии 1-й городской больницы Махачкалы. Там мы планируем создать центр тазовой хирургии. Это новое для Дагестана направление, которое позволит устранять проблемы пролапса тазовых органов у женщин (недержание мочи, выпадение матки и другие подобные проблемы). Второе направление, в котором мы будем работать – это детская оперативная и эндокринная гинекология, которые у нас пока в зачаточном состоянии. Почему именно детская эндокринная? То, что мы видим в репродуктивном возрасте – бесплодие (а у нас на 2 тысячи человек в год увеличивается число пациенток с бесплодием) и многие другие проблемы – это следствие того, что в детском и подростковом возрасте на что-то не обратили внимание, не лечили, не долечили, не обследовали.
– Вы боец по натуре, это заметно, и вы привыкли побеждать. Какими методами вы готовы это делать сегодня?
– Вообще я считаю, что решить проблему может не противостояние, а поиск компромисса. Для меня намного легче отстаивать интересы врачей, которых, по моему мнению, незаконно лишают чего-то, или пациентов, чем свои. Но сейчас я стараюсь вообще избегать конфликтов. Если я раньше думал, что надо что-то разрушить, и на этом месте строить что-то новое, сейчас я уже понимаю, что надо пытаться сделать что-то в существующих условиях, что на то есть объективные причины. Думаю, это уже более зрелый подход к решению проблем.
Анна Гаджиева
- 403 просмотра