[ В зоне доступа ]

Накануне Нового года, 30 декабря, сотрудники газеты «Черновик», в отношении которых возбуждено уголовное дело – подсудимые Артур Мамаев и Биякай Магомедов, посетили ИК-7 общего режима в посёлке Тюбе.

К счастью, члены редколлегии «ЧК» приехали в Тюбе по договорённости с руководством УФСИН по РД только в качестве гостей. Журналистов сопровождал заместитель начальника этой структуры Абдурахман Хабибулаев.
Первое впечатление – нас здесь никто не ждал, к встрече не готовился: площадка у центрального входа была не прибрана, кое-где валялись обёртки от мороженого и пакетики из-под семечек. Этот факт заставил Хабибулаева повысить голос на одного из сотрудников ИУ. На входе – табличка с запретом родственникам осуждённых передавать арестантам мобильные телефоны. Мобильники в зоне – важнейшая вещь: здесь это не только средство связи с волей, но и валюта, и, так же, как и на свободе, способ выделиться.
Заходим сначала к начальнику ИК-7 Омару Мугадову. Кабинет у него просторный, устроен без излишеств, можно сказать, по-спартански, мебель a la sovetik, на стене, за спиной начальника, портрет главы УФСИН по РД Муслима Даххаева. Перед тем как войти в зону, пьём чай и слушаем истории от Абдурахмана Хабибулаева, который начал карьеру в системе с самых низов. Он рассказывает нам о бунте в кизилюртовской детской колонии в начале девяностых, как раз тогда, когда он там работал. Несовершеннолетние преступники вспороли себе животы, и фельдшер без наркоза зашивал их немедицинской иглой прямо на улице. А ещё о том, что дагестанские женщины сидят, в основном, за наркотики, кражи, убийства и частенько выходят замуж за мужчин-заключённых.
– Вы всегда воспринимаете решения суда как правильные? То есть если суд решил, что человек – преступник, то и вы к нему относитесь как к преступнику?
– Это не наше дело: решать, кто преступник. У нас ко всем отношение одинаковое. Правда, если осуждённые обращаются к нам, мы можем посоветовать написать, например, надзорную жалобу.
– А много таких, которые говорят, что их осудили незаконно.
– Очень много.
– И многие из них обманывают?
Из ста – восемьдесят. Но ни к одному из них мы не должны относиться как к преступнику, потому что завтра он выйдет на свободу и судимость будет погашена.
– Любое преступление – это неуважение к российскому закону. Какие меры принимаются в исправительном учреждении, чтобы разъяснить преступнику его ошибку, научить уважать закон?
Когда осуждённый поступает в исправительное учреждение, он на две недели помещается в карантин, где с ним работают различные специалисты, в том числе психологи и сотрудники по воспитательной работе, которые разъясняют ему, что его ждёт. После таких разговоров многие уже в колонии стараются не нарушать внутренний распорядок, рассчитывая на условно-досрочное освобождение.

 

«Гостиница» и мечеть 

Первым делом идём в так называемую гостиницу – место для долгосрочных свиданий, которые положены осуждённому один раз в три месяца. Она устроена в административном корпусе тюрьмы, то есть как бы на границе между волей и неволей, и представляет собой длинный коридор, по правую сторону которого небольшие комнатки с двумя кроватями. В начале коридора – душ, в конце – общий холл с диваном, телевизором и dvd-плеером, далее – кухня. В холле смотрит мультики чья-то жена в домашнем халате, по коридору с грудным ребёнком на руках гуляет довольный осуждённый, на кухне чья-то мать или тётка раскатывает тесто на хинкал. Неловко было тревожить пришедших на свидание людей, и мы ушли на основную территорию лагеря. Кстати, если бы не двойные заборы с колючей проволокой, вышки и решётки, которыми территория поделена на зоны, то этот комплекс зданий и площадок вполне мог сойти за пионерский лагерь, детский сад или больницу. Ремонт и условия в нём мало чем уступают вышеперечисленным социальным объектам. Поэтому смело можно говорить, что условия проживания у заключённых не хуже, чем у пациентов больницы. (Хотя, конечно же, всё наоборот: это больные вынуждены лечиться в условиях, приближённых к тюремным.)
Первое помещение, в которое мы входим, – это старая сутулая постройка, на крыше которой устроилась будка, а на дверях на арабском написаны имена Аллаха. Это местная молитвенная комната. Представители духовного управления, например, могли бы возмутиться, увидев столь незначительный уголок, отведённый заключённым для молитв. Но здесь тем не менее чувствуешь себя комфортней, чем, например, в бараке, где свободное место – это проходы между кроватями. В мечети один мусульманин, положив руку на лоб своему брату по вере, читает Коран, то ли изгоняя болезнь, то ли – джиннов, которых, судя по собравшемуся в колонии контингенту, должно быть немало здесь. На каждый намаз, кроме утреннего, который с недавних пор приходится выполнять в бараке, чтобы не нарушать правила внутреннего распорядка (см. материал «Право на намаз» в «ЧК» № 47 от 20.11.2009. – Прим. ред.), местным верующим даётся полчаса. На многих кроватях в бараках висят молитвенные коврики, а на тумбочках лежит религиозная литература.
Такое явление, как джамааты в колониях, члены которых не входят в тюремную иерархию, – вообще уникальная, чисто дагестанская особенность. Поэтому джамааты и их отношения с другими заключёнными – это большая история, требующая отдельной статьи.

 

Тюрьма в тюрьме 

Колония в Тюбе делится на три зоны, отличающиеся между собой строгостью режима: общие бараки, СУС и ПКТ. Есть, правда, ещё одна зона, через которую проходят все, кто попадает в лагерь, – это уже упомянутый карантин. Карантин состоит из комнаты, в которой под наблюдением камер стоят двухъярусные кровати, душевой, каптёрки, небольшого зала со скамейками и телевизором и маленького дворика. В этих помещениях, впрочем, как и во всех остальных, где бывают арестанты, почти армейские чистота и порядок: стены выкрашены, а полы помыты. В зале для бесед есть правовой уголок со стендом, содержащим выдержки из законов, приказов и других нормативных актов, имеющих информационную ценность для осуждённых. Например, в перечень предметов, которые запрещено иметь и получать заключённым, входят топографические карты, компасы, а также литература по топографии, единоборствам и служебному собаководству. Помещённых в карантин строят в небольшом дворике, и Абдурахман Хабибулаев вместе с Биякаем Магомедовым просят рассказать их о проблемах, заверяя, что преследовать за откровенный разговор никого не будут. Заключённые, 90 % которых люди в возрасте до 30 лет, мнутся и с подозрением рассматривают делегацию. Большинство из них попалось на наркотиках и грабежах. Единственный в строе, кто заявил, что его осудили незаконно, был не воинственного вида выходец из Южного Дагестана, осуждённый за участие в НВФ.
Основная часть заключённых живёт в старых одноэтажных бараках, отделённых друг от друга высокими решётчатыми заборами. Но нас ведут в большое двухэтажное здание из дербентского камня. Мы поднимаемся на второй этаж, заходим в комнату, где стоят четыре двухъярусные кровати, на полу – ламинат, окна пластиковые, на них занавески. Под окном между кроватями стоит телевизор и dvd (см. фото). Комната, можно сказать, образцово-показательная, здесь такой же, как и везде, порядок. Похоже на то, что это «хата» смотрящего за зоной, пользующегося определёнными привилегиями за то, что помогает администрации поддерживать дисциплину среди арестантов. У сотрудников колонии и осуждённых отношения в принципе неконфликтные, даже форму работников колонии из-за схожести цвета и фасона не сразу отличишь от арестантской робы, поэтому надзиратель без головного убора может легко затеряться в толпе во время построения.
Затем мы идём в СУС – система усиленного содержания, или строгие условия содержания. СУС – это один барак, изолированный от основной зоны, с отдельным двориком для прогулок. Сюда водворяются нарушители режима. Контингент в СУС более активный: видно, что люди не тушуются перед начальством, не боятся задавать вопросы, например, про обещанную президентом амнистию.
А вот ПКТ – помещения камерного типа – это фактически тюрьма в тюрьме для злостных нарушителей режима. Маленькие камеры (примерно 12 кв. м) на четыре-пять человек, которые спят не на кроватях, как все, а на нарах, да и те с утра до вечера специальным механизмом поднимаются и прижимаются к стенке, поэтому лежать на них можно только с 21:00 до 6:00. Днём же можно либо стоять, либо сидеть на скамейке за столом. Здесь же туалет, огороженный с двух сторон невысокими стенками, поэтому всегда видно, занят он или нет. В ПКТ люди ещё более жизнерадостные, физически крепкие, с огоньком в глазах и признаками интеллекта на лице. Любого из них вполне возможно представить в качестве хорошего знакомого, с которым можно найти тему для разговора. Они разительно отличаются от основной серой массы заключённых, которые, видимо, смирившись со своей участью, уныло бродят по территории. На укоризненный вопрос Абдурахмана Хабибулаева «Ну что, хорошо вам здесь?» один из пэкатээшников беззастенчиво отвечает: «Конечно, хорошо, в столовую не надо ходить, еду сюда приносят. Суеты нет никакой, спокойней здесь».
Последним пунктом нашей экскурсии стали как раз столовая и кухня. Здесь два зэка в чистых белых халатах готовят ужин. Как следовало из меню, это была «каша пшеничная вязкая». Судя по тому же меню, заключённых кормят борщом с мясом, гороховым супом тоже с мясом, рыбой с различными гарнирами и яйцами на завтрак.
Нам показывают духовой шкаф для приготовления диетической еды. Как раз подъехал грузовик со свежим хлебом, который пекут в местной пекарне, и нам дают его попробовать. Ещё горячая, действительно вкусная буханка тут же разрывается на мелкие кусочки между журналистами и сотрудниками колонии.
На промзону мы не зашли, но представители УФСИН рассказали, что заключённые вправе воспользоваться возможностью дистанционного обучения и выйти на свободу уже дипломированными специалистами, с документами, в которых не будет указано, что обучение проходило в неволе.
Ещё раз смотрим на маленькую живую ёлку, которая установлена на плацу. Прощаемся и уходим, тая надежду не оказаться здесь хотя бы в ближайшее время.
(О реформе в системе ФСИН читайте на 22 стр. «ЧК». – Прим. ред.)
Номер газеты