Учетный гражданин

Этим летом редкий выпуск новостей на федеральных каналах обходился без взмыленного мужчины в очках на фоне пыльных турецких городов. Это был москвич Павел Караулов, чья дочь, влюбившись в джихадиста, решила уехать в Сирию и вступить в ряды ИГ. Варвару Караулову нашли и вернули домой. После этого в СМИ все чаще стали появляться истории о том, как дети из вполне благополучных семей и регионов, где исламистского подполья не было, познакомившись с вербовщиком в интернете, отправлялись в новопровозглашенный "халифат".

Призывы ехать в Сирию звучали во многих российских мечетях еще до ИГ, когда там лишь начиналась война умеренной оппозиции с асадовским режимом. Но тогда эти разговоры шли исключительно внутри мусульманской уммы. С началом расцвета "Исламского государства" стало ясно, что вербовщики готовы работать не только с мусульманами. Случай Карауловой стал самым убедительным тому подтверждением. Вернув дочь домой, Павел Караулов буквально не покидал многочисленных круглых столов и пресс-конференций, на которых рассказывал, как понять, что ваш ребенок стал раздражительным не из-за того, что связался с плохой компанией и попробовал наркотики, а из-за того, что спутался с очень плохой международной террористической группировкой. Тогда же член Общественной палаты (ОП) РФ Елена Сутормина запустила горячую линию для тех, чьи родственники либо собираются уехать в Сирию, либо уже находятся там. Как рассказала Сутормина "Власти", начиная с лета она с коллегами получила больше 50 обращений.

"Звонят и пишут люди, которые или подозревают своих родственников в симпатиях к ИГ, или просят помочь вернуть их из Сирии",— рассказывает она. Схема работы горячей линии следующая. Получив и проверив информацию о том, что чей-то родственник уехал в сторону Сирии, коллеги Суторминой пишут запрос в МВД и ФСБ с просьбой объявить этого человека в международный розыск и оказать содействие в его поисках, если тот еще не успел покинуть территорию РФ. "К сожалению, пока случаются проволочки, и люди успевают уезжать. Но иногда нам удается на ранних стадиях передавать в органы информацию и о потенциально опасных личностях",— рассказывает она. Так было в случае с недавним обращением из подмосковного автосалона. "Нам говорили, что один из сотрудников становился агрессивнее с каждым днем, стал активно высказываться в поддержку того, что творится в Сирии, осуждать российские бомбардировки. Им стало страшно, они написали нам, а мы передали информацию в ФСБ, сейчас его проверяют",— рассказывает Сутормина.

Отдельно, говорит член ОП, волонтеры пытаются бороться с так называемыми вербовщиками, поскольку благодаря интернету география тревожных сигналов стала очень широкой. Москвичку Варвару Караулову в ИГ позвал уроженец Татарстана Айрат Саматов. "Она, как сама утверждает, находилась в сильной зависимости от него, была влюблена. Мы не очень понимаем, что было дальше, когда она вернулась. ФСБ считает, что девушка продолжила переписку со своим вербовщиком в тайне от спецслужб, за что сейчас и сидит в СИЗО. Вообще, это не такой уж теперь редкий случай: среди тех, кто попадает в поле нашего зрения, много новообращенных мусульман, оказавшихся под влиянием ИГ",— объясняет Сутормина.

Адвокат Карауловой Сергей Бадамшин говорит, что сам до сих пор не уверен, писал ли его подзащитной с аккаунта Саматова один человек или несколько. "Такое ощущение, что каждому эти вербовщики готовы предложить то, чего ему больше всего не хватает. Кому-то истинную веру, кому-то, как Карауловой, любовь, кому-то — насилие. Это очень сложно отследить",— говорит он. По словам Суторминой, в Совбезе лежит заявление нескольких членов ОП РФ, предлагающих дать Роскомнадзору больше полномочий, если речь идет об интернет-ресурсах, где может вестись вербовка в ИГ.

Сейчас ведомство может блокировать те или иные сайты лишь по представлению Генпрокуратуры, но в палате считают, что в случае с джихадистами оно должно обладать правом делать это без дополнительного надзора. "Пока по существующей схеме Роскомнадзор заблокировал 30 сайтов и аккаунтов в социальных сетях",— говорит Сутормина.

Им стало страшно, они написали нам, а мы передали информацию в ФСБ, сейчас его проверяют

Параллельно ужесточение антитеррористического законодательства ведет и Госдума, где по инициативе депутата Ирины Яровой уже изучают предложения по более жесткому наказанию за вербовку. Но разве можно напугать длительными сроками тех, кто считает, что земная жизнь — лишь подготовка к настоящей, где все земные удовольствия будут сильнее в 70 раз, и тех, кто давно привык к постоянным контактам с российскими силовиками из-за своих взглядов на ислам? Северный Кавказ сейчас основной поставщик кадров для "Исламского государства". Цифры постоянно разнятся, но в ФСБ и Национальном антитеррористическом комитете говорят, что на территории, контролируемой ИГ, находится, по меньшей мере, 4 тыс. россиян, преимущественно выходцев с Северного Кавказа.

Из Кабардино-Балкарии и Чечни в ИГ, по официальным данным, за два года уехало около 400 и 500 человек соответственно (последнюю цифру привел 21 ноября глава Чечни Рамзан Кадыров). Из Дагестана, по данным главы республики Рамазана Абдулатипова, воевать в Сирию отправилось более 600 человек. "Дагестан очень беспокоит возникновение этого террористического объединения",— признавал в недавнем интервью "Газете.ru" Абдулатипов. Как отмечает Сутормина, из всех северокавказских регионов на ее горячую линию поступают звонки только из Дагестана. Возможно, признает она, это объясняется неосведомленностью жителей соседних республик или наличием у них других способов вернуть уехавших в Сирию близких, но все равно этот факт она считает показательным.

По сравнению с прошлыми годами, когда на территории Дагестана был активен запрещенный "Имарат Кавказ", силовики наблюдают в республике относительное затишье. Вскоре после возникновения ИГ часть амиров присягнули на верность его лидеру аль-Багдади, поэтому формально можно было говорить, что теперь в дагестанских горах появился филиал ИГ, хотя речь шла всего лишь о смене бренда. И Абдулатипов, и местные силовики говорят, что в лесах остается не больше нескольких десятков боевиков: кто-то из представителей власти называет цифру 40, кто-то говорит о 50 активных джихадистах. Насколько точны эти цифры и сколько заслуг дагестанских силовиков в том, что их врагов стало меньше, сказать сложно. Оперативники, с которыми удалось побеседовать "Власти", признают, что относительным затишьем республика обязана сначала зачисткам бандподполья перед Олимпиадой в Сочи, а затем массовым отъездам радикальной молодежи в Сирию. "Конечно, многие предпочитают просто взять семью и уехать для начала хотя бы в Турцию. А там можно и перебраться на территорию Сирии. Разница в том, что в лес ты семью не возьмешь, а в "Исламском государстве" нужны не только военные, но и люди других профессий, там можно жить",— говорит один из салафитских проповедников, попросивший не называть его имени. Так решил поступить популярный в Дагестане проповедник Надир Абу Халид, он же Надир Медетов. Местные имамы описывают его как подкованного в вопросах ислама, но в первую очередь очень красноречивого молодого человека. "Он, может, был и не самым выдающимся ученым, но его проповеди всегда собирали массу народа, а то, что он выкладывал на YouTube, всегда с интересом смотрели. Он никогда не высказывал радикальных идей, не призывал к войне, но радикальная молодежь его любила",— говорит один из них. Медетов получил неплохое религиозное образование сначала в Исламском институте при Духовном управлении мусульман Дагестана, вполне официальном, а затем его позвали учиться в Каир. Вернувшись в Махачкалу, он стал периодически читать проповеди в мечети на улице Венгерских бойцов, которую местные силовики считают одним из оплотов радикального ислама. В октябре 2014 года он неожиданно был задержан: при нем якобы нашли оружие. Как убеждены многие знакомые Абу Халида, пистолет был подброшен. В итоге проповедник оказался под домашним арестом, но в мае этого года на своем канале в YouTube опубликовал видео, на котором он встречается с представителями ИГ и присягает на верность лидеру этой организации. В нем же Медетов призвал остальных мусульман либо ехать вслед за ним в Сирию, либо поддерживать "Исламское государство" по мере сил на местах. Как Абу Халиду удалось выбраться за пределы страны, находясь под домашним арестом, загадка. Вместе с собой он взял и свою семью: жену и детей. "Его трудно осудить: здесь бы ему не дали жизни, а в Сирии он может преподавать, он может не бояться за свою семью, так как она вся с ним. Похоже, силовикам просто было нужно его выдавить из республики, чтобы не мозолил глаза",— говорит знакомый Медетова.

Массовые отъезды радикалов и, по словам самих представителей МВД, все более редкие вылазки боевиков на территории Дагестана между тем не означают, что местная власть решила как-то смягчить политику в отношении тех, в ком видит потенциальных террористов,— представителей салафитского течения в исламе. Наоборот, давление на них стало принимать новые формы. "Иногда кажется, что они просто хотят выдавить в Сирию тех, кто еще находится в раздумьях. Так им проще: тут никто не мозолит глаза, а в Сирии, глядишь, еще и убьют",— продолжает салафитский проповедник. Способ простой — профилактический учет.

Если человек уехал в ИГ, но на учете не стоял, то ты его, как силовик, проморгал, и это ЧП

Однажды вечером появляется участковый с бумагой в руках, в которой сообщается, что с сегодняшнего дня вы состоите на учете как потенциальный экстремист, а то и террорист. Этот документ не создаст для вас проблему в виде заморозки ваших счетов, как в случае с подозреваемыми в экстремистских преступлениях, не наложит на вас никаких других законных ограничений. Просто в глазах МВД вы официально будете опасным.

И еще: оказавшись на учете, вы решите поехать в другой город. Если вас остановят на посту ДПС, то, узнав о вашем статусе, в отделе вас продержат несколько часов, а потом скажут, что лучше бы вам вернуться домой. А могут и не забрать. И вы толком не будете знать, как покинуть списки неблагонадежных и, главное, в чем ваша неблагонадежность в глазах полиции заключается. Так в Дагестане живут тысячи мусульман, придерживающихся так называемого радикального, салафитского течения в исламе. Официальная статистика постановки на учет неизвестна, но и сами полицейские на условиях анонимности, и правозащитники, и те, за кем они с двух сторон надзирают, признают: в последний год на профучет "потенциальных ваххабитов" стали ставить все чаще.

Аскетичный офис дагестанского филиала правозащитного центра "Мемориал": пара столов, оргтехника и баннер с символикой организации на стене. Правозащитник Сираджуддин Дацуев рассказывает, что принимать здесь обращения по поводу постановки на профучет или жалобы на якобы подброшенное оружие и боеприпасы ему и коллегам приходится все чаще и чаще.

"По нашим оценкам, ставить на учет стали значительно чаще. Это совпало с затишьем в республике и отъездом многих радикалов в Сирию. Оказаться на учете элементарно: носишь бороду, ходишь не в ту мечеть, часто замечен за молитвой. Словом, являешься по-настоящему практикующим мусульманином",— говорит он. Будто в доказательство его слов в дверь мемориаловского офиса звонят. Взволнованный плотный мужчина с клочкастой бородой без усов сбивчиво рассказывает, как полчаса назад к его другу пришли полицейские и нашли дома гранату.

"У него там только 13-летний сын оставался, я сюда побежал. Сына хотят на учет, в доме обыск, помогите",— просит он. "А вы сами тоже на учете?" — спрашиваю. "Давно уже, конечно",— отвечает посетитель, показывая на бороду. Проходит минут двадцать, и вслед за первым визитером приходят еще двое, уже без бород,— советоваться, какие справки стоит собрать, чтобы сняться с учета. "Да у нас участковый злой, всех без разбору ставит, а мне по работе много ездить надо, но так вообще с Махачкалы никуда не уедешь",— объясняет один из них. Такие истории в республике — как под копирку. Дацаев уверяет, что сам не ждал сегодня посетителей, иначе может показаться, что все трое приходили по заранее отрепетированному сценарию.

"Я знаю, что есть негласный принцип сейчас: если человек уехал в ИГ, но на учете не стоял, то ты его, как силовик, проморгал, и это ЧП. Многие страхуются",— говорит правозащитник. И порой служебное рвение полицейских в этом вопросе приобретает радикальные формы.

До села Новый Хушет от Махачкалы ехать всего минут пятнадцать. Проезжаешь укрепленный блокпост, который охраняют командированные из Центральной России полицейские (с недавних пор местных на посты выставляют все реже), еще немного — и ровная асфальтовая дорога сменяется колдобинами, вокруг вырастают одноэтажные покосившиеся дома. На узких пыльных улочках покоятся остовы старых автомобилей "Волга", под заборами разбросан строительный мусор. Население села, которое официально входит в состав Ленинского района Махачкалы,— около 11 тыс. человек. В этом году, по подсчетам правозащитников, около 4 тыс. жителей района были поставлены на профилактический учет, и многие из них — из Хушета. Так пыльный пригород дагестанской столицы превратился в оплот радикального исламизма.

Служебное рвение в постановке местного населения на учет проявлял недавно назначенный сюда участковым 40-летний Шамиль Абдурахманов. Как говорит председатель общественного совета села Шарапудин Магомедов, среди местных жителей действительно встречаются салафиты, у некоторых родственники и правда находятся в Сирии, но настойчивость Абдурахманова в поисках ваххабитов ему всегда казалась чрезмерной.

"Он довольно грубо себя вел с людьми, некоторые утверждали, что даже имели место поборы с некоторых владельцев автомастерских. Его коллеги, я слышал, даже шутили: "Давай поспорим, доживет Шамиль до пенсии или нет",— говорит Магомедов. Если кто-то из коллег делал ставки на отрицательный ответ, то он выиграл. 17 августа к опорному пункту подъехала черная Toyota Land Cruiser с тремя пассажирами. Один остался за рулем, а двое вышли, надев маски и взяв автоматы. Говорят, участковый Абдурахманов даже не успел ничего понять: нападавшие буквально изрешетили полицейского и тут же скрылись. Позднее автомобиль убийц нашли брошенным на трассе Каспийск--Махачкала. Как выяснилось, он был угнан. Ответные меры властей были жесткими.

"Чуть ли не в ту же ночь в поселок заехала техника, прибежали люди с автоматами, начались облавы по домам, обыски, на учет стали ставить еще больше народа",— говорит Магомедов. Спустя пару дней двое неизвестных напали на местных омоновцев и были убиты ответным огнем, их имена так никто и не узнал. На фоне этих облав, по данным "Власти", несколько жителей Нового Хушета тихо уехали в Сирию, чем только ухудшили положение своих родственников. Местный житель Мурад (имя по его просьбе изменено) рассказывает, что вся его семья, кроме среднего сына, стоит на профилактическом учете, а его постоянно вызывают в полицию, чтобы сдать ДНК. Причина — старший сын 23 лет несколько месяцев назад вступил в ряды "Исламского государства".

"Ну что я могу сделать? Он взрослый, у него своя голова на плечах. Как я его удержу? Вы же видите, что я совсем не такой, я и бороду не ношу, и с алкоголем у меня нормальные отношения",— увещевает он. Мурад попробовал связаться с сыном, договорился встретиться с ним в Стамбуле, чтобы убедить вернуться. В итоге в Турции он пробыл месяц, сын сначала обещал быть "буквально на днях", а потом просто перестал выходить на связь. У Мурада кончились деньги, а потом и истек срок пребывания, и он вынужден был уехать.

"Я даже не знаю, жив он еще или нет, зато теперь другого моего сына, который возит стройматериалы в Ростов, Пятигорск и Ставрополь, пытаются выцепить сюда и поставить на учет. Я ему уже сказал не приезжать",— говорит отец сторонника ИГ. Эту историю я слушаю в доме другой местной жительницы, которая за день до моего визита была понятой у 70-летней соседки Патимат Магомедовой и ее мужа. "Сын в Стамбуле челночит, как и многие дагестанцы, их там вообще много. А полиция почему-то считает, что он может оттуда в Сирию уехать и вообще — боевик",— причитает Магомедова, сидя в гостях у подруги.

Оперативники пришли к ней ночью, захватив с собой двух понятых. Как считают местные, подставных. Но соседка Магомедовой оказалась решительной женщиной: услышав шум, взяла беременную дочь, подкованную в юриспруденции, и тоже отправилась выступать понятой. "Мы во все глаза смотрели. Вижу, один в штатском подходит к полке, лезет в карман, достает какой-то сверток круглый, руку вскидывает, и раз — будто с полки его взял. Ну я сразу шум подняла",— не без гордости вспоминает она. В свертке оказались патроны и неизвестное вещество белого цвета ("вроде пластит"). За препирательствами по поводу того, подброшен сверток или нет, прошла ночь. "Оперативники пытались говорить, что сын, хоть и уехал в Стамбул, а патроны у нас хранит. Ну что за бред? Хорошо, соседка у меня подкованная, в итоге их за руку поймала, и они ушли. Но меня теперь все равно хотят в полицию отвести, опрашивать. Я теперь страшная-страшная бабушка",— говорит Магомедова, натягивая на лоб цветастый платок.

Пока мы общаемся с ней, в просторной гостиной становится все теснее: Шарапудин Магомедов, обрадованный вниманием журналистов, созвал сюда всех селян, кто в последние дни пережил постановку на учет или чьи родственники оказались задержаны за хранение оружия. В итоге в комнате собирается 15 человек, история каждого звучит одинаково: много молился, оказался в ОВД с подброшенной гранатой, был поставлен на учет. "Борьба с терроризмом окончательно превращается из благого дела в сведение счетов, попытки улучшить статистику. Хотя сейчас было бы лучше всего как-то смягчить эту политику, но никому это не нужно",— говорит правозащитник Дацаев.

Они не согласны с политикой местных властей, они местная оппозиция, но инструменты к ним применяются те же, что и к потенциальным террористам

Если верить жителям Нового Хушета и правозащитникам, то дагестанские полицейские, похоже, весь свой арсенал держат в комнатах хранения вещественных доказательств, во всяком случае, такое впечатление складывается, когда слышишь, что оружие салафитам в республике исключительно подбрасывают для фальсификации обвинений.

"Конечно, это не так. Есть перегибы на местах, но мы же тоже не конченые идиоты",— говорит мне старший оперативник одного из махачкалинских РОВД. "Все эти рассказы про подбросы — ерунда. Мы и на учет ставим, и ДНК берем лишь для того, чтобы потом понимать, кто в нас стрелял, кто уехал воевать. Мы же внимательно следим, кто и что говорит в мечетях, как себя ведет. За одну только бороду никого на учет не ставят, нужны веские основания",— объясняет он. При этом полицейский признает, что бороться им приходится уже не с "лесными", которые, по его словам, и до перехода в бандформирования часто бывали на виду у правоохранительных органов. Все чаще оппонентами силовиков становятся изначально законопослушные люди, которыми вдруг овладела популярная идея мирового халифата.

"Был случай: коллега привел сына, который насмотрелся проповедей в интернете. Он его вовремя за этим застал. Сдал нам на 10 суток, сказал: "Делайте с ним что хотите, но чтобы всю эту дурь из него выбили"",— говорит мой собеседник.

С тем, что рассказы салафитов о беспричинных постановках на учет и о подброшенных стволах стоит делить на два, соглашается даже адвокат Мурад Магомедов. "Я не защищаю позицию силовиков, но любой будет говорить вам, что он невиновен, а любой родитель скажет, что его сын нигде не воюет и вообще он самый лучший",— говорит он. В качестве примера ошибочно лояльного отношения местного правозащитного сообщества к радикалам он приводит случай Рамиля Ярмагомедова. Он объявился на пороге офиса "Мемориала" в мае 2012 года с разбитой головой.

История его звучала так: в Дербенте к Ярмагомедову подъехала тонированная Lada Priora, из которой выскочили двое оперативников в штатском. Заталкивая его в автомобиль, один из них и раскроил ему голову. Когда машина остановилась на перекрестке, задержанному удалось вырваться. В итоге дербентская улица наблюдала следующую сцену: двое вооруженных мужчин пытаются затолкать в автомобиль бородатого человека, истекающего кровью. Вокруг начинала собираться негодующая толпа. "Да сколько же можно гнобить верующих, звери вы!" — кричал кто-то из напирающей толпы. Один из полицейских, разнервничавшись, направил на прохожих ствол, но напарник вовремя его одернул: "Поехали, черт с ним, потом". "Я помню, как он пришел к нам с перебинтованной головой, рассказал обо всем, что случилось. Для нас, в общем, неважно, кому помогать. Что бы человек ни сделал, он должен быть задержан законно, поэтому мы взялись за дело",— говорят в махачкалинском "Мемориале". Пока правозащитники писали жалобы и копировали результаты фиксирующей побои экспертизы, Ярмагомедов пропал из поля зрения. В следующий раз Сираджуддин Дацаев увидел бывшего подзащитного уже в ноябре этого года. Российские СМИ называли это видео "ИГ расстреляло 200 детей", но на самом деле на ролике, в котором группа боевиков "Исламского государства" пускает густую автоматную очередь по лежащим лицом вниз в одном нижнем белье людям, были запечатлены пленные сирийские солдаты. В первых рядах расстрельной команды Дацаев с ужасом узнал того, кто приходил к нему в офис в мае 2012 года. Тогда же выяснилось, что задерживали Ярмагомедова по подозрению в серии разбойных нападений.

Старший научный сотрудник РАНХиГС, исследователь Северного Кавказа Денис Соколов считает, что такие, как Ярмагомедов, на Северном Кавказе постепенно уходят в прошлое. "Если говорить о предыдущем поколении боевиков, то это те, кто изначально имел немного путей, один из которых был криминальным. В итоге оказывался в лесу. Нынешние салафиты — это те, кто имеет политические амбиции. Они могли вырасти в Махачкале или даже в других регионах. Это отчасти напоминает тех бельгийских мусульман, которые родились в Европе, а уже потом увлеклись идеями радикального ислама",— объясняет он. К таким типажам он относит, например, Мухаммеда Магомедова — главу "Союза справедливых".

Вполне образованный исламский активист, слушавший лекции в Московской школе политических исследований, читающий учебники по квантовой физике и не согласный с политикой местных властей, в январе 2014 года безуспешно пытался организовать митинг против исламофобии в Москве. Свое первое уголовное дело по ст. 282 (разжигание розни) УК РФ он заработал в 2012 году, когда выступал на пресс-конференции о проблемах ислама и заявил, что мусульмане подвергаются сегрегации.

Второе — в июне этого года. На этот раз полицейские, задержав его и доставив в ОВД, нашли у него за пазухой пистолет. Сам Магомедов говорит, что оружие ему подбросили, а обвинение не имеет перспектив. Так или иначе, оба уголовных дела давно близки к тому, чтобы перейти в разряд "висяков". "Я понимаю, что это элемент контроля, давления. Возможно, полиции было бы радостнее, если бы я уехал, но делать этого я не собираюсь",— говорит он, когда мы встречаемся с ним в одном из махачкалинских кафе.

"Хотя это очень утомляет: ты выходишь на улицу, видишь полицейского и не знаешь, задержат тебя сегодня или нет",— добавляет он, когда мы, закончив встречу, проходим мимо отряда ППС. "По сути, такие, как Магомедов, изначально не про религию, они не согласны с политикой местных властей, они местная оппозиция, но инструменты к ним применяются те же, что и к потенциальным террористам. Это опасно, так как загоняет людей в конкретную среду и подводит к красной черте: стеклянный потолок начинает опускаться все ниже",— объясняет он. "А все то, что творится сейчас с мечетями, которые в республике считают салафитскими, уж подавно делает ситуацию взрывоопасной",— добавляет Соколов.

Пятничная молитва 20 ноября в мечети на улице Котрова подходит к концу. Верующие начинают расходиться, но видят, что оба конца улицы перегородили полицейские автобусы, из которых выгружаются люди в масках и камуфляже. "Опять рейд",— говорит охранник мечети. Такое тут происходит часто, так как местные власти считают, что на Котрова обосновался оплот радикального салафизма. Тех, кто пытается выйти с улицы, загоняют в автобус: кто-то после проверки выходит, кто-то отправляется в Кировское или Ленинское РОВД на дактилоскопию или для того, чтобы быть поставленным на учет. В какой-то момент на залитой полуденным солнцем улице Котрова становится совсем напряженно. Кто-то в толпе кричит: "Аллах акбар", еще несколько десятков голосов подхватывают, толпа выстраивается в шеренгу и начинает двигаться на пятящихся бойцов в камуфляже. Верующие прижимают их к стене, звучит автоматный выстрел — на этот раз предупредительный, в воздух. Толпа отступает.

"Какие же они лицемеры. Еще утром сюда приходил полицейский, который говорил, что никто верующих трогать не будет",— адвокат Мурад Магомедов, тоже пришедший помолиться, внезапно возникает рядом со мной в толпе. В итоге в РОВД оказываются несколько десятков человек, в том числе и случайных. По отделу нервно ходит мужчина в пиджаке и кому-то настойчиво дозванивается, прерываясь на беседу с полицейскими. Выясняется, что это сотрудник местного МЧС, расположенного неподалеку от Котрова,— шел на работу, забыл служебную ксиву.

Вечером прихожан котровской мечети ждет еще одно потрясение. Улица наполняется отблесками полицейских мигалок, а на территорию опустевшей после рейда мечети проходит группа крепких молодых людей. "Выяснилось, что это суфисты, они так и сказали, что пришли сюда от Духовного управления",— рассказывал потом один из прихожан. "Зеленые шапки" (так за традиционные тюбетейки называют салафиты представителей наиболее распространенной в Дагестане ветви ислама, которую в Духовном управлении мусульман и в республиканском правительстве называют традиционной и считают единственно верной) сообщают, что теперь здесь не место радикальным проповедям, имам будет новый — от ДУМ.

Одному из прихожан-салафитов ломают челюсть, когда он пытается дозвониться друзьям и вызвать подмогу. Мухаммед Магомедов из "Союза справедливых" говорит, что такого в Махачкале еще не было. "Заваривали двери молельных домов, в некоторых селах смещали имамов, но рейд и захват мечети на Котрова в один день — это плевок в лицо. Я очень боюсь, как бы молодежь не довела дело до крови",— говорит он. Денис Соколов из РАНХиГС вовсе считает, что происшедшее — очень крутой поворот в политике государства в отношении салафитов. "Раньше им все-таки оставляли площадки для выражения мнения. Насильственным переподчинением котровской мечети ДУМу власти нарушили статус-кво. Судя по известной мне реакции представителей уммы, это громадный толчок к радикализации",— говорит он.

До позднего вечера по махачкалинским кафе сидят взволнованные исламские активисты и "умеренные" салафиты, которые продолжают обсуждать, как им теперь молиться и сколько молодежи теперь уедет в Сирию. Наблюдателем одной из таких бесед становлюсь и я. Кто-то говорит, что, по официальной версии ДУМа, полиция требовала закрыть злополучную мечеть, но суфии решили таким образом "спасти" ее для всей общины. Другой рассуждает о том, что для многих это станет поводом оставить просмотр проповедей Надира Абу Халида на YouTube и перейти к более радикальным методам.

Один из прихожан мечети, с которым мы после такой встречи едем по махачкалинским улицам, говорит: "Мы справимся с этим так или иначе. Если дьявол не строит тебе козней, то, значит, не видит в тебе врага. В конце концов, если у твоей религии нет проблем, то у тебя нет религии". И напоследок добавляет: "Я бы очень хотел, чтобы ты, вернувшись, прочитал Коран".