Между Макаренко и Кафкой

Молодые учителя истории и обществознания Олег Найдюк и Фёдор Смоляков рассказали «Югополису» о трудностях профессии, абсурде в системе образования, современных школьниках и влиянии политической конъюнктуры на процесс преподавания.

 

— Фёдор, Олег, почему вы решили работать школьными учителями? Какая у вас была мотивация?

Федор: — Может, это звучит и смешно, но я пошёл в школу за лёгкими деньгами. Это было ещё в студенческие годы – сразу после окончания 3 курса, в 2008-м году. Для меня это была идеальная работа, которую можно было совмещать с учёбой в университете. Знаний по тем предметам, которые я преподавал, хватало, для того чтобы уверенно вести уроки и практически к ним не готовиться. 

Я не рассчитывал после окончания университета работать учителем. Но получилось немного иначе. Я остался работать в школе ещё на два года, потом был почти трёхлетний перерыв, после чего я снова вернулся в школу. Решил проверить, сильно ли отличается система преподавания в гимназии от обычной общеобразовательной школы. Но, что самое интересное, более высокий статус оказался, как и многое в существующей системе образования, всего лишь фикцией и престижной приманкой для состоятельных родителей. Гимназией учреждение оказалось только на табличке, висящей над входом. Прошедшим летом я всё же отказался от работы в школе. Думаю, что навсегда.

Олег: — Школьным учителем я стал уже после окончания университета – в 2012-м. Это была случайная мысль, почти авантюра. Но я попробовал, и мне понравилось. Так что преподаю я в школе до сих пор.

Мне очень интересен сам процесс преподавания – общение со школьниками, возможность преподносить им новый материал. Учился я, кстати, там же, где и Федя, – на истфаке КубГУ, только на год младше. Вообще, наш курс – это кузница школьных учителей истории. С моего курса, например, шесть человек работают в школе.

 

 

 

 

— С какими сложностями вы столкнулись, когда пришли работать в школу?

Олег: — Мои ожидания по поводу работы оправдалиcь процентов на 70. Я себе всё примерно так и представлял. Я не жалуюсь на зарплату и не совсем понимаю людей, которые это делают. Всем же и так понятно, что миллионов в школе не заработаешь.

Если говорить о трудностях, с которыми я столкнулся, то это в первую очередь бюрократическая работа. На ритуальные заполнения кучи бумаг уходит преступно много времени. А смысла в них не так уж много. Также не всегда приятны дополнительные нагрузки в виде мероприятий, на которые нужно ездить в добровольно-принудительном порядке. Они создают видимость того, что происходит какая-то работа. Но большинство мероприятий носят исключительно декоративный характер.

Фёдор: — Первой трудностью для меня было выйти на контакт с преподавательским составом. Во всех школах, где я работал, мир преподавателей напоминал сумасшедший дом, где роль главного пациента выполнял директор. Но я изначально понимал, куда иду, так что морально был готов. 

Ещё стоит отметить, что преподавательский состав в школе состоит преимущественно из женщин. И молодой парень-учитель часто воспринимается коллективом как ещё один ученик, которого надо воспитать.

 

— Может, были какие-нибудь обряды инициации?

Фёдор: — Нет, до этого, к счастью, не дошло. И, кстати, в таком отношении есть всё же и плюсы: иногда проклёвывается то, что можно назвать материнской заботой. Пусть она иногда и слишком демонстративна.

Но проблема возраста возникает в отношениях не только с преподавателями, но и с учениками. Когда я начинал работать в школе, моим ученикам из 11 класса было всего на несколько лет меньше, чем мне. Но сама система распределения наших ролей заставляла меня быть надзирателем-взрослым, а их – неопытными учениками.

Олег: — Мой опыт всё же мало похож на то, что было у Феди. Я и преподавать пошёл уже в 25 лет, так что всё таки разница в возрасте с учениками была ощутимая. 

Что касается преподавательского состава , то сумасшедшим домом я бы всё это не назвал. Большинство учителей мне вполне симпатичны. Но наши отношения всегда остаются в рамках рабочих взаимосвязей.

Фёдор: — Олег говорил об обязательных ритуальных мероприятиях. Это для меня было второй и, наверное, главной трудностью. Ладно бы это просто была симуляция деятельности, но иногда всё превращалось в настоящий абсурд.

Последней каплей стало собрание учителей, посвященное 1000-летию со дня смерти князя Владимира. Это было в одной из школ Юбилейного микрорайона. Собрались учителя истории со всего города. И, представьте, мероприятие началось с такой фразы: «Дамы и господа, давайте помолимся». И все учителя начали молиться. Я осознал величие момента и понял, что в школе работать больше не хочу.

Олег: — Да, к сожалению, подобное и в моей практике случалось. Например, в начале сентября я ездил в Атамань — опять же ритуальное мероприятие. И там видел казаков, увешанных медалями, но ни одна из них никак не была связана с воинскими заслугами.

Самое главное препятствие в работе молодого учителя заключается как раз в этом: государственная идеология влияет на систему образования, вмешивается в неё. И это отдаёт каким-то фарсом. Сама система выстроена так, что учитель всегда находится между молотом и наковальней. И нужно приложить немало моральных усилий, чтобы выстоять и гнуть свою линию.

 

 

 

 

— Повлиял ли как-то на эту ситуацию консервативный поворот в российской политике?

Олег: — Да, несомненно. В моей школе это не так заметно, но когда я, например, приезжаю на конференции и встречаю учителей из других школ, складывается впечатление, что все они только этого и ждали. На таких мероприятиях происходит какая-то буффонада квасного патриотизма. Преподавание как бы уходит на второй план, а на первый выходит идеологическое обличение символического врага. Жутко от этого становится.

Фёдор: — Иногда доходит до абсурда. Когда, например, Ткачёв перестал быть губернатором края, многие школьные функционеры метались – что делать с его портретами?

Олег: — Похожая ситуация была, когда президентом стал Медведев. Никто не знал, как правильно вешать портреты Путина и Медведева: выше, ниже, на одном уровне?

— То есть учительская среда является преимущественно конформистской?

Фёдор: — Да, сама система выстроена таким образом, что идеальный учитель – это тот, кто умеет подчиняться и подчинять себе учеников. В этом виноваты не конкретные люди, а сам институт, но это не меняет того, что преподавательский состав в школах действительно конформистский.

Главные черты, необходимые учителю для того, чтобы вписаться в систему, – исполнительность, умение работать с отчетностью и конформизм.

Олег: — И всё же всегда остаётся пространство для маневра. Руководство заинтересовано в разработках и инновациях, а их успешное внедрение позволяет увеличить финансирование школы.

К тому же форма проведения урока даёт учителю определённую свободу.

 

— Если вернуться к причине увольнения Фёдора. Действительно ли можно говорить о клерикализации системы образования?

Олег: — На линейке 1 сентября в школе был священник. Окроплял учеников святой водой.

Фёдор: — В 2012-м были большие споры по поводу «Основ православной культуры». Этот предмет хотели сделать обязательным, но его всё же ввели как факультативный. К тому же можно выбрать либо другую конфессию, либо светскую этику.

Но я не вижу смысла в этом предмете. В обществознании есть отдельный блок «Религия». За отведённое этому блоку время можно объяснить всё, что нужно знать школьнику.

Олег: — Добавлю, что «Основы православной культуры» обычно ведут не учителя истории, а преподаватели русского языка и литературы. И проблема рассказывают не про культуру (это было бы очень полезно), а про духовность. Задача предмета – не просветительская, а воспитательная. Он выступает в качестве пресловутой «духовной скрепы». На мой взгляд, - это просто определенная мода, стремление показать лояльность существующему идеологическому курсу.

 

— Не задумывались ли вы о том, чтобы преподавать в университете, строить академическую карьеру?

Олег: — В школе заработок выше. Но иногда я смотрю на университетских преподавателей с некоторой завистью: мне кажется, что они занимаются чем-то более важным. 

Фёдор: — По определённым причинам я не могу преподавать там, где учился. А других мест, где историю преподают профильно, у нас, к сожалению нет. Но я не исключаю, что когда-нибудь ещё поработаю преподавателем в университете. Правда, тут важно понимать, что университет для меня не будет местом для заработка. Это будет место, куда я приду поделиться своим взглядом на определённые темы и проблемы.

Что касается академической карьеры, то я в прошлом году защитил кандидатскую диссертацию. Я кандидат философских наук. Но история до сих пор у меня в приоритете.

 

 

 

 

— Что скажете по поводу ЕГЭ: наверное, самой обсуждаемой теме, связанной с образованием?

Фёдор: — Существует фундаментальный разрыв между нашей системой образования, преимущественно советской, и форматом ЕГЭ. Советская система образования подразумевает широкий профиль знаний, каждый предмет даётся глубоко – ученик должен знать и черчение, и физику, и историю, и труд. И такая система образования вступает в конфликт с форматом ЕГЭ, согласно которому на финишной ленте образовательного процесса ты должен сдать всего лишь несколько предметов.

Олег: - Конфликт присутствует и на другом уровне. Власть постоянно говорит о том, что сейчас, например, очень важно обращать внимание на региональный компонент образования как на средство воспитания патриотизма и т.д. Но формат ЕГЭ диктует такие условия, что элективные курсы кубановедения, например, становятся не нужны ни учителям, ни ученикам, потому что все заняты подготовкой к ЕГЭ.

И Федя совершенно верно всё сказал. До 9-го класса вся школьная программа достаточно детская, действительно чего-то серьёзного и сложного практически нет. И получается, что, когда ученики уже подготовлены для того, чтобы воспринимать всю полноту каждого предмета, перед ними начинают ставиться задачи подготовки к ЕГЭ, которые совершенно не предполагают глубокого и всестороннего погружения в предмет. Вместо целостного преподавания того же обществознания получается лишь убогая подготовка к решению тестов.

Фёдор: — И на практике разрушается миф образования, доступного для всех. Очень трудно хорошо сдать ЕГЭ, не занимаясь с репетиторами, которых не каждая семья может себе позволить. А самостоятельно подготовиться к ЕГЭ сложно, потому что там есть много технологических нюансов, в которых ученику сложно разобраться самому.

Олег: — Отдельно упомяну сам процесс сдачи ЕГЭ. Если вы не читали Кафку и Оруэлла, то просто сходите на ЕГЭ – там нечто похожее происходит. Представьте, везде видеокамеры, школа находится в оцеплении, на входе стоят несколько металлодетекторов, а ученики даже не могут самостоятельно выйти в туалет – только в сопровождении одного из членов комиссии.

Но своего апогея кафкианский абсурд достигает в самом конце экзамена, когда все ученики уже сдали работы. В каждой из аудиторий два организатора встают перед камерой и зачитывают протокол проведения экзамена всевидящему Большому Брату. И самое печальное, что я, как и многие учителя, во всем этом участвовал.

 

— Я несколько лет назад был в одной из краснодарских школ и меня крайне удивила система безопасности и контроля. Такое ощущение, что попадаешь в исправительное учреждение. Посещение школы возможно только по записи, учеников не выпускают на улицу во время перемен. Как это всё влияет на учеников?

Олег: — Ученики научились обходить эти ограничения.

Федор: — Система контроля, конечно, влияет, просто ребятам это сложно осознавать. Ведь они не знают, что можно иначе. Если бы в мои школьные годы были введены такие ограничения, это было бы настоящим шоком. А ведь сейчас в некоторых лицеях и гимназиях уже есть карточка ученика, где школьник отмечается: когда он пришёл и когда ушёл – фактически действует система фиксации передвижений. Так что, на мой взгляд, система контроля влияет на учеников, ведь с детства человек привыкает жить в условиях чрезмерных запретов и ограничений.

И постоянно возникают аналогии с классическими антиутопиями. Например, во многих школах есть система местного оповещения – что-то типа радио, которое транслируется в каждую аудиторию. И когда ты начинаешь вести урок, бывает случаи, что тебя прерывает радио и о чём-то вещает в течение 15 минут. И его нельзя отключить. Натуральный Большой Брат.

Олег: — Но нельзя не заметить, что система ограничительных мер (ученические билеты, охрана на входе, видеонаблюдение) всё же небесполезна. Можно даже вспомнить, что в советские времена её ввели после случая с маньяком, беспрепятственно проникавшим в здание одного из московских вузов и представлявшимся своим жертвам преподавателем. Сначала эти меры распространялись на институты и училища, а сейчас действуют и в школах. По своему опыту скажу, что рядом с нашей школой были случаи, которые не стали потенциальными уголовными инцидентами именно благодаря такой системе безопасности.

Федор: — Периферийные камеры – да, это про безопасность. Но камеры внутри школы, в кабинетах – их всё-таки слишком много. Зачем они? Это уже вопрос не столько безопасности, сколько контроля.

 

 

 

 

— Вам как молодым учителям помогает поколенческая близость со школьниками?

Олег: — Да. Могу сказать, что граница между мной и учителями более ощутима, нежели со школьниками. Я приверженец тех же культурных трендов, что и ребята. Мы покупаем одежду в одних и тех же магазинах, проводим время в одних и тех же заведениях. Некоторые старшеклассники читают ту же литературу, что и я. Кстати, кроме набившего оскомину Паланика у старшеклассников пользуются популярностью произведения Брэдбери, Ремарка, Оруэлла. В последнее время в их руках можно увидеть и томик Достоевского, Гоголя, Довлатова.

 

— В социальных сетях ученики вас добавляют в друзья? Приходится ли вам цензурировать свои странички, чтобы ученики лишнего не увидели?

Олег: — В соцсетях я дружу со многими учениками. Цензурой не увлекаюсь, но я и до школы не выкладывал там то, что могло бы удивить учеников. Социальные сети для меня – это прежде всего удобный инструмент коммуникации. Например, легче разослать задания ученикам через «ВКонтакте», нежели распечатывать тесты на принтере.

Федор: — У меня была иная ситуация. Даже пришлось изменить имя в соцсетях после того, как я стал работать в школе. Мне не нравится тотальная прозрачность. Соцсети делают тебя подсвеченным со всех сторон.

— При приёме на работу руководство проверяет странички учителей в социальных сетях?

Фёдор: — Да, конечно. И думаю, что это не только на школьных учителей распространяется – это уже повсеместная практика. Я знаю, что для учителей-женщин существует негласный запрет: нельзя публиковать фото, где ты в купальнике или в нижнем белье.

Бывают случаи, что проблемы из-за страниц в соцсетях возникают не только у учителей, но и учеников. На одного девятиклассника завели уголовное дело за то, что он создал националистический паблик в сети.

 

 

 

 

— Что можете сказать о молодом поколении? Чем молодежь интересуется? Есть какие-то субкультурные течения?

Олег: — Основные тренды диктуют паблики в соцсетях. Среди парней популярен так называемый «околофутбол», т.е. эстетика футбольных хулиганов. Причём к самому футболу и футбольным фанатам это никакого отношения не имеет. Среди девочек популярен феноменtumblr girl. Это девочки, которые гонятся за эстетикой веб-панка: яркие краски и подписки на сотни пабликов с картинками в соцсетях.

Федор: — Ещё среди девочек популярны всякие «Танцы без правил» и всё, что связано с этой сферой, вплоть до тверка. К сожалению, до сих пор очень популярен русский рэп. Причём самое печальное, что школьники его не только слушают, но и сочиняют.

Ещё отмечу, что у многих школьников есть татуировки, начиная, наверное, с 6-го класса.

Олег: — Ну да, татуировка теперь воспринимается как элемент одежды.

Федя начал говорить о музыке. Подчеркну, что музыка сейчас перестала быть субкультурным маркером. Жанры смешались, чего-то действительно нового и самобытного в плане музыкального стиля за последнее десятилетие не появилось – это касается, конечно, массовой культуры.

Гляжу на своих учеников, и порой становится грустно от того, что практически никто из них в музыке на разбирается. Даже в той, которую они слушают. И вообще меня иногда потрясает та непродвинутость, что ли, которая характеризует старшеклассников. Люди учатся в возрасте 17-18 лет ничего не знают, например, про ломографию, концептуальное искусство или о проходящих в Краснодаре культурных мероприятиях. Хотя в эпоху интернета это можно сделать за два щелчка. 

Они подписаны на кучу пабликов в соцсетях, и их восприятие действительности начинает походить на восприятие информации в новостной ленте. Т.е. информация рассеивается, воспринимаются лишь некоторые фрагменты, не складывающиеся в единую картину.

 

— Был ли у вас опыт классного руководства?

Олег: — Я сознательно дистанцируюсь от такой работы. Меня в первую очередь интересует то, как максимально интересно донести до учеников информацию по своим предметам.

Фёдор: — У меня был такой опыт, и это достаточно интересно. Фактически ты становишься для своих учеников не только учителем, но и символическим родителем, воспитателем. Я со своим классом часто гулял в парках, ездил на экскурсии, ходил в кино. Это очень важный опыт, благодаря ему ты можешь уничтожить властный барьер «учитель-ученик», стать для детей не столько строгим надзирателем, сколько другом. 

Но были и проблемы. Я должен был отчитываться о своей воспитательной работе. Фактически вмешиваться в личную жизнь учеников: мол, этот мальчик курит, а эта девочка целуется со старшеклассником. Возникала шизофреническая ситуация: я должен был быть и другом, и доносчиком. Постоянный внутренний конфликт просто не давал нормально работать. В результате я решил отказаться от классного руководства.

 

 

 

 

— Система оплаты учительского труда как-то стимулирует карьерный рост?

Олег: — Насколько мне известно, сейчас готовится система рейтингов, по которым будут высчитывать доплату или вычеты. Она в процессе внедрения. Но я, например, совершенно не имею представления, от чего конкретно зависит моя зарплата (кроме количества часов и количества детей в классе).

Федор: — Система оплаты учительского труда такова, что стимулирует только оттачивание навыков составления отчётности. Раньше кандидатская степень предполагала десятипроцентную надбавку к базовой зарплате. Сейчас для этого необходимо составлять портфолио, фиксировать достижения. Причём достижения не мои, а учеников – собирать грамоты, дипломы и т.д. То есть главным для учителя становится не сам преподавательский процесс, а умение составлять отчёты о нём, подать себя руководству. Уроки и дети – это просто приложение, бонус.

Ну и нельзя не отметить слова Дмитрия Медведева, который говорил, что ноги детей – это зарплата учителей. То есть чем больше детей в школе, тем выше зарплата учителя.

Олег: — Я преподаю свой предмет, и это для меня главный стимул. Мне не интересно становиться «учителем года», участвовать в гонках составления портфолио или примерять на себя роль функционера. Но я прекрасно понимаю, что карьерный рост в таком случае практически невозможен.

 

— С каждым годом возрастает популярность частных школ. Что вы об этом думаете?

Олег: — Огромный плюс частных школ в том, что там, как правило, нет сильного давления со стороны государственной машины. Никто не предлагает поучаствовать в каком-то абсурдном патриотическом конкурсе, не отправляет в Атамань. Ты просто делаешь свою работу – помогаешь школьникам разобраться в предмете.

Фёдор: — Частным школам трудно существовать без поддержки. Ведь у нас всё негосударственное является подозрительным.

 

 

 

 

— История и обществознание – предметы, которые так или иначе имеют идеологическую составляющую. Современная политическая конъюнктура влияет на процесс преподавания?

Олег: — Прошлый учебный год я начал с того, что сказал всем своим ученикам: на вопросы про государство на букву «У» я отвечать не буду. Я не хочу выступать инструментом пропаганды.

Ситуаций с прямым вмешательствами в преподавательский процесс лично в моей практике не было. Но я знаю, что они бывают, да. Ученикам говорят, что вот это правильно, а это – нет.

Федор: — У меня был случай в 8 классе. Урок про декабристов, я подробно рассказываю о них. Мол, образованные люди были вовлечены в политическую структуру, выходили на площадь для борьбы с социальными язвами и т.д. После урока меня вызывают к директору и спрашивают: «Фёдор Васильевич, что это вы детям такое рассказываете? Хотите, чтоб они выходили на улицу протестовать против власти?»

Олег: — Курс нынешней власти можно условно назвать державно-патриотическим, активно пропагандируются консервативные ценности. В советское же время был культ революции, совершенно иная историческая оптика. Естественно, всё это влияет и на то, как трактуется история. Но надо понимать, что истории в чистом виде не существует. Как преподаватель ты должен дистанцироваться от того, что преподаешь. Преподносить ученикам факты, а не готовые интерпретации. Только так можно быть максимально беспристрастным.

Федор: — Преподавание истории должно быть основано на следующем: учитель говорит не от своего имени, но от имени определённых источников, которые он цитирует. В конце концов существуют источниковедение и историография, которые не позволяют превращать историю в идеологический аппарат государства.

— А что с обществознанием?

Олег: — Из школьных программ постепенно исчезают термины «толерантность», «плюрализм», «гражданское общество». Хотя ещё года 3 назад это были популярные темы в курсе. На многих конференциях и совещаниях обсуждалась важность так называемых «уроков толерантности» и необходимость формирования гражданского общества.Такие перемены - тревожная тенденция.

Фёдор: — Да, мы находимся в процессе существенного сдвига. И понятно, какие силы за это ответственны.

Но у обществознания есть и другие проблемы. С 5 по 8 класс оно преподаётся как что-то очень простое, нечто вроде руководства с картинками о том, как надо вести себя хорошо. А в 9 классе школьникам уже предлагают цитаты Гегеля и Мамардашвили, а также вопросы «Что такое гносеология?»

 

 

 

 

— А какие темы интересуют школьников? В истории, в обществознании.

Олег: — Расскажу об истории. Тут всё зависит от возрастной группы. Если мы берём младшие классы, там интересуются всякими страшилками. До старших классов история школьниками воспринимается как сказка, серия легенд. И поэтому очень сложно прививать именно научный подход.

Старшеклассников в основном интересуют войны и те темы, которые попали в оптику массовой культуры — всякие тайны и загадки.

Отдельно остановлюсь на теме войны. Большинство учеников вообще не представляют себе, что это такое. И я стараюсь стереть красочные мифы, которые транслирует та же массовая культура. В прошлом году была годовщина начала первой мировой войны. И благодаря торрентам у меня появился фильм «Первая мировая война в цвете» от National Geographic, который я показывал девятиклассникам. В нём были использованы документальные свидетельства войны. И в том числе там демонстрировались солдаты, раненные шрапнелью – со страшными увечьями. Девочки, естественно, пугались. А мальчики, пребывая в некотором шоке, спрашивали: «Уже тогда так воевали, что ли?»

Война в сознании школьников – это лишь подвиги и победы. И, кстати, сегодняшнее восприятие взрослыми людьми 9 мая как исключительного маркера национальной идентичности — это, на мой взгляд, тоже не совсем правильно. Мы празднуем победу, но забываем о миллионах жертв. Сама война и её ужасы остаются за скобками. Подвиг имеет моральную цену. На мой взгляд, даже в советское время история Великой Отечественной войны преподавалась в школах как история страшного испытания, которое пережила страна и ее народ, которое не должно повториться никогда. Подвиги не должны становиться мифами или наклейкой на иномарке, а для этого нельзя забывать, что война – это всегда смерть. Победа в Великой Отечественной стала брендом, а вот сама война и подвиги солдат сегодня стали лишь причиной его существования.

Всякий раз, когда я рассказываю школьникам о любой войне, напоминаю о страшном насилии по отношению к мирному населению, а также о, как правило, циничном отношении руководств воюющих государств к своим армиям. Моя цель – донести до школьников, что любая война – это катастрофа, беда для общества. И я им рекомендую, например, посмотреть советский фильм «Иди и смотри» Элема Климова или прочитать роман «Живые и мёртвые» Константина Симонова — тем, у кого хватит сил на три тома.

Федор: — Если говорить об обществознании, то классе в 7-8-м школьникам интересны основы социальных коммуникаций, как складываются отношения между людьми. В более старших классах просыпается интерес к политическим и экономическим вопросам.

 

— Ну, и в заключение такой вопрос. Если согласиться с мнением о том, что система образования – лакмусовая бумажка состояния общества, то каким вы видите сегодняшнее российское общество?

Олег: — Все самые чувствительные моменты отражаются в образовании. И если говорить о тенденции, то прослеживаются крайне тревожные явления. Взять исчезновение из преподавания обществознания тем, связанных с толерантностью, плюрализмом и гражданским обществом. Также весьма показательно молчаливое согласие практически со всеми инициативами, которые спускаются сверху. Огромное количество различных проверок вышестоящих органов каждый учебный год в школах создает всегда напряженную обстановку и вводит всё новые «правила приспособления» к требованиям этих органов. И такая среда, конечно, не является идеальной для школьников.

Я пошёл преподавать, чтобы научить школьников думать, анализировать. Помню, слушал лекции Пятигорского , и мне понравилась фраза: «Мне важно, чтобы вы мыслили, потому что вы живые люди - вы должны это ощущать всегда. Немыслящий человек – это труп». Именно эта фраза, наверное, и является моим девизом.

Федор: — Молчаливое согласие проистекает оттого, что самим преподавателям всё равно, о чём рассказывать , – о гражданском обществе и плюрализме либо о присоединении Крыма и духовных скрепах. Главное – угодить начальству, какую бы идеологию оно ни транслировало. Отсутствие собственных взглядов и мнений – главная проблема не только работников системы образования, но и всей нашей страны.

В свое время Жан Бодрийяр говорил о смерти Университета как социального института. Сегодня в полной мере можно это отнести и к российскому образованию. Сложилась ситуация, когда преподаватели делают вид, что преподают, а ученики делают вид, что учатся. Радует одно — на учителей особенно надеяться не приходится, но дети, несмотря ни на что, сохраняют возможность ускользнуть от этого кафкианского процесса.

Источник: Югополис.ру