[ Кого попало не вербуют ]

– Ваххабитское учение стоит против традиционного учения. То, что оно против, нестрашно. В исламе плюрализм мнений – это нормально. Только когда это плюрализм за столом: сели за стол, достали книги, дискутируем. Но они за стол не садятся, они сидят на интернет­сайтах, они используют СМИ, они пропагандируют в лесах и в городском подполье – и с ними поговорить невозможно. Духовенство наше просит: «Давайте сядем и обсудим проблемы. Всевышний создал нас разными. Это не повод воевать друг с другом. Раз он нас создал разными, значит, у нас разное мышление. Это для того, чтобы отточить свой ум друг о друга и прийти к истине». Но они не хотят.

– А чем они так привлекают людей?

– Они привлекают молодёжь. Основная часть этих, так называемых, ваххабитов – молодёжь в возрасте от 16 до 25 лет. Насколько они знают учение аль­Ваххаба? Насколько они вообще знают ислам? В том­то и дело, что они знают это очень плохо. Мы в вузе учим людей пять лет, и то далеко не все усваивают материал. А тут вдруг за две недели человек становится таким ярым последователем, что готов умереть за ислам. Как? Большая часть молодёжи там не из­за веры, не из­за аль­Ваххаба или тариката. Либо это люди с тяжёлыми финансовыми проблемами, либо это люди, имеющие очень плохие отношения с органами правопорядка, либо люди, недовольные властью.

– И как вы предлагаете с ними поступать?

– Проблема в том, что это не арабы, которые выполнили заказ и уехали, а наши ребята. Духовенство должно с ними общаться, должен быть диалог. Но они не хотят идти на контакт. А идти в леса наше духовенство не готово, потому что идти туда надо с автоматом. Или это будет самоубийством.

– А как вы им объясните, что их убеждения неверны? Что взрывать себя и убивать других нельзя? Они ведь считают, что так становятся шахидами и попадают прямо в рай.

– Самое главное – чтобы мы могли сесть за стол и выяснить, в чём расхождения. Мы должны им объяснить, что обзывать кяфирами единоверцев нельзя. Оскорблять людей нельзя ни в одной из религий.

– Почему в Саудовской Аравии ваххабизм не приносит столько проблем, сколько в России?

– Там – это религия государства. У них там нет проблем только потому, что они внедрили эту идеологию полностью. Там ведь нет другого мнения. И не таким уж мирным путём это произошло. И с этим государством весь мир сотрудничает. И мы тоже должны жить с ними в контакте. В России далеко не все люди, называющие себя ваххабитами, ими являются. Те, кто совершает преступления и взрывает людей, – это не ваххабиты. И это не мусульмане. Это преступники. Дагестанский экстремизм – это особый предмет изучения. Нельзя всё кидать на учение аль­Ваххаба. И мы тоже не правы, когда всех экстремистов причисляем к ваххабитам.

– Это ведь началось давно, когда правоохранительные органы стали их притеснять. У них же были свои мечети, которые просто зачищали во время намаза.

– Нет у них своих мечетей.

– Мне некоторые милиционеры говорили, что мечеть на улице Котрова в Махачкале – ваххабитская.

– Это примитивное мышление, ярлык. Если вы пойдёте на намаз в эту мечеть, вы увидите там и тех и других.

– А если имам – ваххабит, его проповедь отличается от проповеди обычного имама?

– Только если его проповедь касается какой­то конкретной темы. А так – трудно.

– Вы сказали, что у правоохранительных органов часто примитивный подход к ваххабитам.

– В этой среде очень много безграмотных людей, которые работают не на пользу страны. Ваххабизм – это не преступление, и если кто­то из имамов следует учению аль­Ваххаба и не призывает к насилию, никто его не должен трогать. Правоохранительные органы должны наказывать людей по принципу, совершили они преступление или нет. Но я не знаю, как они вычисляют ваххабитов, если даже нам трудно это сразу определить.

– А если в отношении мусульманина совершено какое­то преступление, он имеет право отомстить обидчику?

– Если в отношении мусульманина, его жизни, его собственности, его семьи, его родины совершено посягательство, он обязан ответить на это. Если в дом мусульманина приходит человек с насилием, мусульманин имеет полное право ответить, даже до физического уничтожения. Если на страну мусульманина нападают извне, его долг – выйти и встать на защиту отечества. Вот когда со стороны Чечни пришли вооружённые Басаев и Хаттаб, наших верующих не спрашивали, хотят они или не хотят, – сами стали вооружаться, достали оружие, создали отряды ополченцев и пошли.

– А если в дом к мусульманину пришли сотрудники правоохранительных органов, оскорбили жену, ударили отца, как это часто бывало в Чечне, Дагестане, Ингушетии, он должен отомстить обидчикам?

– Если я сам совершил преступление и за это преступление меня преследуют, значит, я дал повод – и они выполняют то, что положено, даже в рамках шариата. А если вы пришли ко мне, к человеку, который ничего не сделал, и начали издеваться, то ответить вам я обязан, у меня нет другого выхода. Это шариат. Но оружие и насилие – это самый последний метод. Если я вижу, что с человеком можно говорить, я не имею права поднять на него руку. То, что они делают, взрывая милиционеров, взрывая мирных людей, вызывает ответную реакцию против всех мусульман.

– Может, стоит повышать грамотность в вопросах религии среди сотрудников органов правопорядка, чтобы они не считали всех женщин в платках террористками?

– Милиционер должен быть грамотным, чтобы не оскорблять своими действиями людей, к которым он приходит домой. Судья должен быть грамотным, иначе как он определяет, что литература является экстремистской? А вы знаете, как сегодня это определяют? Если в книге написано, что ислам – это единственно правильная религия, значит, книга экстремистская. Но это же глупость. Разве в Библии такого не написано? И если верующий не верит, что его религия – единственно верная, то в чём же смысл его веры?
«Власть», 12 апреля 2010