Человек поначалу живёт легко и свободно. И говорит свободно и ненапряжно, как какой-нибудь древнеримский грек, не очень задумываясь, что там спрятано за тем или иным словом. Особенно когда человек ещё маленький. А потом вдруг на его пути возникает первый психолог или того хуже – психоаналитик, и жизнь отравлена навсегда. Это такой особо вредный народ, что хуже стоматологов и следователей. Они очень много про тебя знают, даже то, о чём бы ты вовек сам не догадался. Они пугают страшным Супер-Эгом, Идом и прочими непонятными словами зарубежного происхождения и внушают, что вовсе ты не румяная, весёлая и открытая миру личность, а просто хорошо прикидываешься. И там внутри в самом что ни на есть твоём подсознании, как Кощеева смерть в упаковке из зайцев, уток и яиц, сидит злобный напуганный ипохондрик со всем набором положенных комплексов. От комплекса Электры до какого-нибудь аграрно-промышленного. Так что лучше от них бежать сразу, как только чуть-чуть замаячат на горизонте. А буде сильно приставать начнут – стукнуть по башке, чтобы стали фиолетовые. Потому что стоит им открыть рот, поверьте, стоит только открыть рот, и – всё. Беда! Для впечатлительного, конечно, человека.
Они расскажут тебе, что, оказывается, всё не просто так. Оказывается, если часто говоришь любимому «иди, вздремни» или «давай-ка, ложись уже, в конце-то концов, ночь на дворе, заколебал прямо» или «спи давай, молчи давай, ка-а-а-зёл!», то, значит, со страшной силой, хоть и подсознательно, желаешь ему смерти. Типа, чтоб был рядом (никто не возражает), но чтоб совсем безопасный. Не способный обидеть, пропить квартплатные деньги, переключить телек с «Танцев со звёздами» на бокс, не пахнущий повсюду своими носками, не ходящий никогда налево и приятно некурящий. Чтоб лежал, значит, в раз и навсегда отведённом ему месте. Тихий, бледный и аккуратный. Вот так. Ни больше, ни меньше.
А со спаньём, со спаньём-то какие проблемы! Не-е-е, я не о том, что вы подумали, а о способе укладки. Всю жизнь нормально спала в своё удовольствие, на пузе там, или клубочком свернувшись, вне зависимости от того, лежит рядом ещё кто-нибудь или не лежит. И тут – на тебе! Выяснилось из глянцевого журнала, что нормальные влюблённые непременно засыпают в обнимку, либо как голубки – клювами друг к другу. А если вдруг не так, то, значит, не так у них всё гладко. Отторжение, значит, у них внутреннее. И сон сняло как рукой. Сидишь среди ночи, глаза в темноту таращишь, и постель уже не постель, а что-то вроде детектора лжи, который всё выявит и безжалостно покажет – не пара вы. Никак не пара. Вот и думаешь, как бы принудить себя, зафиксировать в нужной позе, чтобы, не дай Бог, во сне бесконтрольно не перевернуться. Может, ремнями привязываться?
Или вот ещё что. Испокон веков влюблённые придумывали друг другу специальные имена. И сейчас, несмотря на все прогрессы, в этом отношении мало что изменилось. Достаточно просмотреть смс-чат, где кишмя кишат Пупсики, Зайчики, Рыбоньки и прочие Твои Сладкие, чтобы констатировать – традиция жива. Ничего ей не сделалось. Есть, стало быть, у человека потребность как бы разграничивать прошлую жизнь, и ту, что настала после, когда пришла Любовь и принесла с собой новое имя. Понятное дело, оно, это имя, тоже не с потолка берётся, чем-то там мотивируется, но нормальному человеку не до анализа. Нормальный человек сам просто берёт и весь полностью обалдевает, когда вдруг открывает рот, а оттуда вместо положенных букв вылезают неположенные, и в первый раз складываются в странное «Хрюнечка ты моя!»
И другой человек, кому новое имя навесили, если читал на свою беду всякоразных книжек и журналов с подробным разъяснением специалистов, откуда что есть пошло и что у нас в головах делается, – он тоже обалдевает. Потому как начинает анализировать, вспоминать, чего там повычитал, и непременно навспоминает на свою голову: зовут Богиней и Королевой или, к примеру, Солнцем – значит, и смотрят соответственно. Снизу вверх и с должным обожанием во взорах, как бы подсаживая на пьедестал. Киску там или Рыбку и с ними любые производные от имени собственного стерпеть можно, они, говорят, нейтральны. А вот уменьшительно-ласкательные и совершенно безобидные вроде бы Мышка или Воробушек могут поставить на отношениях жирный крест. Поскольку серые, маленькие и, оказывается, тихим своим копошением программируют того, на ком угнездились. Развивают в нём страшный комплекс неполноценности. Тот ничего и не знает, и не подозревает даже, поднимая улыбку на милое, казалось бы, прозвище, а оно его сосёт изнутри и подтачивает и ещё чего-то делает. И потом от целой крупной и спелой, как яблоко, личности остаётся половинка, четвертинка – хоп! – и один только огрызочек с хвостиком... Бр-р-р!
Как-то, вооружённая новым знанием, я села разбираться со своей жизнью и огорчилась до невозможности. Раньше казалось, что там, в прошлых отношениях, были сплошные идиллии, что меня все подряд ценили, уважали и понимали, какая я невозможно ценная редкость. А выяснилось, что ни один из любящих мужчин за человека меня не держал, только прямо не говорил, щадил бедную девушку. Не говорил, но в умильные минуты проговаривался. Ведь звали-то как? Как, спрашиваю, звали меня все эти прекрасные, могучие, нежные люди, а? Дайте-ка вспомнить... Всё больше Котом (недочеловек?), Степаном (недоженщина?), Лаптем (дерёвня?), а непонятный окружающим Сирыч, если размотать весь клубок, до самой первоначальной ниточки, прокрутить обратно последовательность трансформаций, выдаёт сначала сомнительного Сероштана (ого!), затем Серого (ого-го!), а в конце концов и первоначального заныканного Зайца. Который, в сущности, есть та же Мышь. Тоже ведь ейного серого племени, хоть и размерами побольше.
Одним словом, чем дальше в эти дебри залезаешь, тем толще и опаснее встреченные партизаны. Где свои, родимые, где посторонние, уже не разобрать, главное – и те, и эти одинаково пугающие. Стоят за каждым словом-деревом, туманные, похожие, страшные, несущие разрушительное и переворачивающее всё с ног на голову знание. Предупреждают всем своим угрюмым видом: не ходите, дети, в Африку гулять. Лучше и не глядеть туда, где клубятся, а то получается сплошное со всех сторон и обидное попадалово!
Жизнь-то, оказывается, только притворялась ласковой и щадящей, а сама не задалась. Все тебя подсознательно, но зловредно постоянно опускали, и поэтому сейчас всё есть именно так, как оно есть, а не лучше, не прекраснее, не даровитей и вообще не в Америках. Но ещё хуже оттого, что когда-нибудь все эти имена – и удачные, и неудачные, и возносящие тебя, и опускающие – напрочь отпадут. И постаревший любимый, поправляя вставную челюсть, будет звать никакой не Кисонькой, а так, как зовут обычно совсем стареньких русских старушек их сверстницы или соседи по подъезду – то есть исключительно по отчеству. Как подумаешь об этом, как услышишь пугливым ухом ещё не произнесённое, но уже назревающее где-то в воздусях это протяжное «Ан-н-нтольна», так моментально начинаешь тосковать и со страшной силой грызть ногти.
А это, как говорят психологи, тоже очень плохо и что-то там значит. ]§[