[ Без подтекста ]

[Без подтекста] Очень люблю странных людей. Настолько, что даже их коллекционирую. Встречу странного, не такого, как все, с симпатичным вывихом в характере, поговорю часок – и в коллекцию. Ой, вы не подумайте чего! Человек идёт себе дальше, живёхонький, а мне остаётся история, любопытный человеческий тип.

Вот, например, есть в моей коллекции девушка Таня, которую, как только она вышла из подросткового возраста, все вокруг принялись звать Евой, поскольку уж очень сильно было в ней женское начало. Так вот Ева эта умудрялась сильно влюбляться только в Саш. Саш в её жизни было много, и все они были совершенно разные. Исключением из правила стал гитарист группы «Кино» Гарик Каспарян. И тут, видимо, Ева так растерялась от удивительного несовпадения привычных чувств и непривычного имени, что даже собралась рожать ему сына. И очень далеко зашла в своих намерениях. До 8-го месяца беременности. Но он этого не оценил и вскорости умотал с Джоанной Стингрей в её заокеанскую Америку. А Евка осталась и сына их общего, как нетрудно догадаться, упрямо назвала Александром. Может, чтобы как-то выправить перекос в судьбе, кто знает…

Или вот другая история про человека по имени Игорь, который любил жениться. Так любил, что проделал этот трюк раз семь, если не ошибаюсь. Но в отличие от многих других любителей жениться, он при этом обязательно менял свою фамилию на женину. Не из каких-то аферистических соображений, как можно было бы предположить, а просто так. Хотелось ему. Но это народ потом пообвыкся, перестал удивляться. А в первый раз так все заудивлялись, что аж позабыли Игореву «девичью» фамилию. И называли его с тех пор только по фамилии его первой супруги, то есть Никитиным. Даже когда он стал Чубуков, а затем Скардулли, а затем и ещё, и ещё кем-то.

Но это всё люди, которых я лично знала, и истории свои они строили годами. Наращивали. А недавно мне рассказали один только маленький эпизод, но из него уже всё сразу стало ясно. Эпизод для нашего предельно политизированного региона невероятный. Вот представьте себе человека, который всю свою очень долгую жизнь прожил в нашем городе и умудрился никого из власть имущих не знать. Ну, то есть совсем. Ну, то есть настолько, что когда пришёл к кому-то на соболезнование и увидел машину с открытыми дверцами, а в ней мужчину с очень бледным лицом, то не понял, кто перед ним. Не понял, что это Хозяин города. И сказал попросту: «Ну что ты сидишь здесь? Вставай, пошли уже в дом, что ли».

Я не знаю прямо. Мне и хочется верить в подлинность этой истории, и не можется одновременно. Есть, конечно, такой постулат, что хорошая власть по определению остаётся в тени. Что мы о ней не помним, как не помним о существовании селезёнки, например, пока она не заболит. Но это вроде бы не наш случай. И поэтому я думаю, что тот самый человек (если он был, конечно, если не выдумали) – какой-то прямо совершенно удивительный человек. Штучный товар. Редкостный экземпляр. Той, пастернаковской породы, что, выставив взлохмаченную голову в окно, спрашивает у прохожих: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?».

Многие, кому я об этом рассказывала, начинали возмущаться и кричать, что из-за таких вот мы никогда не построим гражданское общество. А я завидую ему. Мне кажется, это какая-то высшая степень свободы, пока, к сожалению, ни мне, ни остальным недоступная. ]§[

Номер газеты