[ Выйду голодный и злой… ]

Выйду голодный и злой из подвала одинокого неприятия мира или себя в нем. Запахну прохудившееся пальто. Закурю тошнотворную сигарету. И дыхну в морды спешащих адептов Мамоны и животных страстей неприкрытой святой ненавистью. Доброе утро, исчадия. Утро очередного все так же приговоренного к расстрелу в упор из вороненого ствола безразличия к своему бытию дня. Безразличия к круговороту беспонтовых похотливых сует вокруг, да и в центре. Да, да, я тоже полная дрянь. И бесконечная тоска, пропитавшая ядом каждую клетку моего естества, как-то связана с этим осознанием. Опутана, как и все, прочной сетью чьей-то величественно глумливой непостижимой волей. Полумифические высшие чиновники управления, пожирающие гниющее мясо человеческих страстей. Потерявшие за давностью веков безнаказанного царствования тело и отношение к нему, кроме как к объекту для чередования изощренных пыток и отравленных пряников. Убейте же меня, суки! Я все равно выйду из-под вашего контроля. И, может, эта тоска сгниет вместе с моим прахом. Ведь может же быть, что кто-то рожден, чтобы не жить.

Какое лишенное брони желе признания собственной слабости. Максимальное отрицание. Десерт психиатра. Лажа. Они говорят, что творчество есть честолюбивое желание признания. Интеллектуальное самовозвышение над стадом. Гнойные, с кровью выделения моего безумия, с поносом и рвотой, вот, что такое мое творчество. Крик боли и боевой клич существа, воюющего с войной в себе. Изможденного, но все еще держащего дрожащей рукой меч праведной скорби божьего воина. В натуре, убогого. Осознающего это как благодать и кару. Вечно ноющего о снятии полномочий. Вечно молящего о смерти или хотя бы о понимании. О присутствии рядом теплого и похотливого забытья. О счастье слепоты и глухоты. Ну, дайте же, суки, сделать хоть что-нибудь. Неужели за это всегда надо продавать душу? Неужели всегда надо ломать себя и кого-то еще, чтобы втиснуться в эту систему проходных клеток и коридоров, которые никуда не ведут. Потому что нам лучше не знать куда. Зачем знать стаду, куда его гонит пастух. Зачем знать?

И дикие, и взволнованные, опьяненные болезненной иллюзией свободы, кто по-детски радостно, а кто неприкрыто злобно, глядят из своих укрытий на их нестройные шеренги. Не понимая, насколько изощренна сеть лжи. Не зная, что им тоже не скрыться. Не избежать кровавой жатвы. Не уйти от запоздалого раскаяния.

И не потеряться в толпе. Не спрятаться в пьяном бреде и наркотических галлюцинациях.

Выхода нет, вашу мать. Все равно пропадать. И можно, конечно, драться. Вот только за что? За костенящую душу гиену материального благополучия, приняв за критерий ступени карьерного падения вверх и количество половых партнеров? Ради педерастического материнского инстинкта служения кому или чему-либо? Ради брутального возвышения над толпой? Деньги, женщины, власть? Даже высокие чувства. Одно дерьмо. Зловонное варево Муладхары.

Да посмотрите вверх. Не мне говорить о полете, но о стремлении к нему. Хотя бы о желании не копошиться в дерьме. Вспомнить, что чуть выше ягодиц есть сердце.

Выстрелю в себя сигаретой. Потлею с её огоньком, подумаю. Ведь не праведник, ведь не вправе честить и править. Признал в себе не пророка. Боязно висеть на кресте. Так сиди и помалкивай. Не тявкай пустой брехней, не раздражай общественность. Пусть она сера и безлика, но на суд скора и безжалостна. Задавит уродца, перемелет тяжелым гусеничным траком судьбу и кости и бросит догнивать в пространство камеры или склепа. Спи маленький. Не бойся. Мама принесет тебе сладких мечтаний.

Но ночь не принесет покоя. Умиротворенные мертвецы, что вы опять принесли мне в холодных пальцах? Знание? Вашу мать, сколько же можно морить меня этим дерьмом? Дайте мне возможность быть чем-то иным, нежели путь. Дайте мне возможность иметь. ]§[

Номер газеты