События в Украине, на первый взгляд, далеки от Северного Кавказа, но при внимательном рассмотрении далеки лишь географически. Есть, конечно, большой соблазн проводить угрожающие аналогии между Украиной и Россией (в особенности с Кавказом) по линии коррупции, но это было бы весьма поверхностно. Коррупция, безусловно, внесла свой вклад в события на Евромайдане — но скорее как некий мобилизующий фактор, а не как подлинная причина случившегося.
Во-первых, коррупция была неотъемлемой частью жизни Украины при всех без исключения её президентах, и вряд ли Янукович чем-то принципиально отличался от своих предшественников. Во-вторых, коррумпированность украинской власти никак не сказывалась на практически беспредельном уровне гражданских свобод, которые предсказуемо перешли во вседозволенность. В третьих, высокий уровень коррупции присущ и вполне успешным государствам типа Италии или Японии, только там граждане по этому поводу почему-то не устраивают массовых беспорядков в прямом эфире.
В украинском случае пресловутая коррупция стала прямым следствием слабости государства — именно это и стало первопричиной недавних событий. И как раз здесь — повод для параллелей с северокавказскими реалиями. Украинское государство (а точнее — его элита в широком смысле этого слова) за почти четверть века своей истории не смогло сделать две принципиальные вещи: осознать для себя смысл своего существования на карте и определить своё место в мировом разделении труда. Последнее, учитывая доминирующую в сегодняшнем мире экономическую логику, является чуть ли не первоочередной задачей любого государства.
В случае с Северным Кавказом мы наблюдаем ту же симптоматику: российское государство, российская элита так до сих пор и не могут зафиксировать, зачем этот регион нужен стране — как в концептуальном, так и в узкоэкономическом смысле. С геополитической точки зрения всё понятно: Кавказ — южное «подбрюшье» России, но подавляющее большинство людей не думают о геополитике, они живут совершенно другими ценностями — ценностями повседневной реальности. А она такова, что Северный Кавказ ещё никогда не был так далёк от остальной России, как сейчас.
Чтобы эти сопоставления были обоснованными, нужно вспомнить, что в советскую эпоху и Украина, и Северный Кавказ (а равно и многие другие ныне деградировавшие экономически части постсоветского пространства) были территориями с высокоразвитой промышленностью. Об этом, кстати, до сих пор хорошо напоминают разрушенные промзоны на окраинах Львова и Махачкалы. Деиндустриализация, случившаяся после распада Союза, привела к появлению огромной массы людей, прежде всего — молодежи, не имеющих никаких шансов на достойное будущее, которое в советское время ассоциировалось с постоянной престижной профессией. Их незавидный удел — сезонные неквалифицированные работы на стройках, в автосервисах, в сфере услуг и прочих малооплачиваемых видах деятельности. Анализ списка погибших на Евромайдане показывает, что именно они стали первыми жертвами на светлом пути «евроинтеграции».
В социологии эта многочисленная группа людей называется термином «субпролетариат» — она и выступила главным действующим лицом Евромайдана, а почти за 25 лет до этого сыграла решающую роль в Чечне при захвате власти генералом Дудаевым.
В тех событиях ещё, безусловно, была значимая группа местной интеллигенции (равно как и в событиях на Евромайдане), но, как обмолвился тот же Дудаев в разговоре с одним из российских политиков тех лет: «Я против войны, но что я скажу Радуеву, Басаеву и другим?» Собственно, основной вопрос после свержения Януковича как раз и заключается в том, что делать с теми, чьими руками и кровью это сделано — а именно с крепкими субпролетариями из «Правого сектора»? В этом смысле недавние киевские события можно рассматривать как отложенную националистическую революцию, которая могла произойти в Украине в 1991 году, однако это парадокс требует уточнения.
Молодые люди, главным образом сельского происхождения, оказавшиеся на баррикадах майдана под лозунгом «евроинтеграции», — это прямой результат той социальной деградации, которая произошла в результате деградации украинской промышленности, в первую очередь — на западе страны. Тем, кто раньше мог получить квалифицированную работу на заводах и фабриках, пришлось промышлять сезонными работами в Европе — в этом смысле значительная часть населения Украины давно уже евроинтегрировалась. И когда правительство страны объявило курс в направлении Евросоюза, эта идея (за неимением иных) оказалась для неё интуитивно понятна — кто ж не хочет «жить как в Европе». Другое дело, что почти никто из стоявших на Евромайдане не понимал, что на самом деле означает евроинтеграция для украинской экономики. Поэтому отказ Януковича подписывать соответствующее соглашение и выступил спусковым крючком, на который умело нажала определённая часть украинской элиты.
Северный Кавказ, разумеется, не собирается в Евросоюз, но здесь есть другой магнит для интеграции — экстремистские движения, которые пышно расцвели, «когда начальство ушло» (так называлась книга философа Розанова о революции 1905 года). Назовём вещи своими именами: никакой внятной и равносильной идеологической альтернативы этому сегодня нет — и дело, опять же, не столько в пресловутой коррупции, сколько в том, что у государства нет понимания того, что ему делать с Кавказом. С этими странными людьми, ещё вчера жившими в горах, так до сих пор и не понявшими, что всё в мире измеряется деньгами, и верящими в такие вещи, как дружба и справедливость, которые не измерить рейтингами. А социальная среда для дальнейшего распространения экстремизма на Северном Кавказе самая благоприятная: субпролетариат здесь, особенно в Дагестане, виден невооружённым взглядом, только, в отличие от Украины, он отправляется на заработки не в Евросоюз, а в Москву и другие крупные города.
Что делать? Ответ очевиден: для Северного Кавказа уже много лет наиболее актуальной повесткой во всех сферах жизни остаётся появление новых рабочих мест, причём в большом количестве. Выделение кавказских регионов в новый федеральный округ давало надежду на то, что этот процесс заметно ускорится. Но четыре года спустя результаты не слишком заметны — правительство в оценке регионального развития предпочитает оперировать не числом созданных рабочих мест, а суммами инвестиций или процентами прироста ВРП. Между тем для людей, живущих на конкретной территории, это пустые цифры — их гораздо больше интересует, есть ли там работа и сколько за неё платят. Но, как показывает практика, для государства интересы инвесторов чаще всего более важны, чем интересы местных сообществ — а здесь как раз и кроется главная угроза, которая особенно усиливается в ситуации мирового экономического кризиса, далёкого от завершения. Остаётся надеяться, что те, кто отвечают за экономическую политику на Северном Кавказе, сделают из событий в Украине должные выводы. Что же касается идеологической политики в отношении самого проблемного региона России, то хотелось бы, чтобы она наконец просто появилась.
Николай Проценко, заместитель главного редактора журнала «Эксперт ЮГ», специально для «Черновика»
- 7 просмотров