[ Фронтовые будни ]

Ознакомление с многочисленными воспоминаниями участников Великой Отечественной войны в местных и центральных официальных электронных и печатных средствах массовой информации лично у меня создаёт впечатление определённой надуманности, сказочности, иногда и комичности. Если верить им, то на «благородный, храбрый и гуманный» советский народ ни с того ни с сего напал «низменный, трусливый и бесчеловечный» немецкий. Естественно, «добро» в едином порыве и праведном гневе встало против абсолютного «зла», которое через 4 года было «раздавлено в своём логове» (даже терминология смахивает на русские сказки о Кощее Бессмертном). Но любому человеку ясно, что книжно-газетная жизнь и реальная – это две, как говорится, разные вещи.

А что довелось испытать и пережить рядовому солдату той войны, можно узнать из беседы с одним из участников войны Халидом Халидовым, ныне проживающим в с. Карата Ахвахского района. Его фронтовой путь начался в Ростовской области, далее он участвовал в обороне Сталинграда, затем освобождал Крым, Закарпатье, Польшу и Чехословакию. Был дважды ранен. Награждён 12 медалями, имеет 14 благодарностей от Верховного главнокомандующего маршала Советского Союза Иосифа Сталина.

«В 1940 году в 19-летнем возрасте я работал учителем начальных классов в школе колхозной молодёжи в с. Ботлих. Вследствие постоянных конфликтов с секретарём райкома и частых анонимок о репрессированном отце пришлось написать заявление о добровольном вступлении в ряды Красной Армии. Была надежда, что хоть там-то меня оставят в покое. Но тогда в армию меня не взяли. Мой час настал тёплым июльским днём 1942 года, когда война была в самом разгаре. На трясущейся полуторке я добрался до Махачкалы. В тот же день всех призванных на службу загрузили в железнодорожные составы, следовавшие в сторону Ростова-на-Дону. Со мною ехало 30 дагестанцев, но до места службы добрались лишь двое – я и ещё один аварец. Остальные разбежались по пути, говоря, что защищать коммунистический строй – большой грех.

В Ростовской области после короткой учёбы меня направили связистом в роту связи 377 ОБС при 28-й армии. Прямых боевых столкновений с врагом в тот период не было, но присутствие войны чувствовалось во всё нарастающей канонаде, воздушных боях, косых и недоброжелательных взглядах казаков. Пережив жестокие репрессии 1937 года, надеясь на скорую победу немцев, подавляющее большинство казаков не только не скрывало своего отношения к нам, но и вредило по мере своих сил и возможностей. В частности, нередко жители на дороге, по которой шли (или могли идти) советские войска, оставляли отравленную еду и отравленный самогон. Из-за этого в соседней части, отравившись метиловым спиртом, ослепли 11 человек. Были и смертельные исходы.

К концу жаркого августа 1942 года мы добрались до Сталинграда, где и окопались в центральных районах города. Вот здесь и пришлось впервые увидеть жестокий лик войны. Немецкая авиация бомбила город круглосуточно. Не отставала от неё и артиллерия. В город к нашему приезду уже вошли регулярные части немецкой армии. Непонятно было, кто где находится, кто что контролирует и кто кого окружил: это была война без чётких границ. Иногда линия фронта проходила в нескольких метрах от нас. Постоянные уличные боестолкновения с фашистами показывали, что мы имели дело не с жиреющим «империалистом», которого можно уничтожить на «их территории одним ударом», как всегда учили нас, а с мужественным и профессиональным врагом. Ожесточённые дневные бои сменялись ночными перегруппировками, разведками, неожиданными контрударами по противнику. Ночью же, несмотря на непрекращающие авиационные бомбёжки и артиллерийские обстрелы, подоспевали людские пополнения, вывозились раненые, поступали боеприпасы и довольствие. Так проходил день за днём.

Наши боевые будни были настолько схожими, что не заметили, как пришла на редкость холодная и дождливая осень. Серые тяжёлые облака низко стелились над горящим городом. Затем настал черёд ледяной зимы. Резкий ветер, свирепо гулявший по разрушенным улицам, пробирал аж до самых костей. Он же заметал всё кругом, в том числе и дороги. И как следствие: катастрофическая нехватка оружия, жесточайший голод и фантастическая завшивленность. Сослуживцы или сами добывали оружие у мёртвого противника, или терпеливо дожидались, как это ни звучит кощунственно, смерти товарища. А голод… Ели всё попадавшееся под руку. Если захватывали «языка» или убивали немца, то при возможности забирали его весьма богатый продовольственный паёк, включающий в себя, кроме прочего, шоколад и коньяк. В декабрьские несколько дней проблема с голодом было решена весьма своеобразно и неожиданно. В 50 метрах от наших окопов были расположены немецкие. Вдруг слышим с той стороны крики на… аварском языке:

– Кого вы там защищаете? За что голодаете? Переходите сюда – здесь вас ждёт свобода и еда.

Естественно, на предложение никто не откликнулся. Минут через тридцать тот же голос продолжил:

– Я выйду и оставлю вам еду на ничейной зоне. Не стреляйте. Когда будете забирать еду, мы тоже не будем стрелять. И действительно, из окопов вышел молодой парень в немецкой форме и оставил 2 мешка с самой разнообразной и сытной пищей. Так продолжалось около недели, вскоре нам пришлось перебазироваться в другое место. Потом уже стало известно, что напротив нас в окопах сидели воины-дагестанцы из Северокавказского национального легиона…

К концу декабря появились первые предвестники побед. В периметре нашего пребывания противник был полностью уничтожен, открылись дороги. Подошло и пополнение в лице недавно призванных солдат, сержантов и офицеров. В первых числах января 1943 года началось грандиозное наступление советских войск. Мы встречали слабое сопротивление окружённых немцев, у которых просто не осталось ни физических, ни моральных сил обороняться. Они панически отступали, бросая технику и раненых. Нередко целые роты и полки сдавались в плен. С военнопленными связана одна лично меня возмутившая история.

Был у нас на весь батальон единственный еврей по фамилии Каплан. Однажды мы взяли в плен 12 человек. На них было жалко глядеть – это были тесно сгрудившиеся, голодные и исхудавшие люди с отрешённым взглядом, которых нужно было сопроводить до штаба полка, расположенного в 2-х километрах от нас. Естественно, никто не хотел пешком идти туда.

Неожиданно горячее желание стать сопровождающим изъявляет этот самый Каплан. Он вернулся подозрительно быстро, и когда его спросили «в чем дело?», спокойно ответил, что расстрелял «всех потому, что они слишком долго мучили его земляков на оккупированных землях». Может быть, у него и были какие-то основания для ненависти, но он не имел никакого права заниматься самосудом. Я же лично рядовых немецких солдат воспринимал как обычных людей, не по своей воле воюющих и исполняющих приказы вышестоящего начальства.

В Сталинграде наша рота оставалась до ранней весны. И когда начал таять почерневший от дыма и копоти снег, везде виднелись трупы замёрзших немцев и их союзников – румын. Хоронили всех в одной могиле. Далее наша рота преследовала отступающих немцев по землям Западной Украины, Польши и Чехословакии. Здесь происходило и некоторое переосмысление моих мировоззренческих понятий, привитых мне школой и агитационной работой наших политруков. Мне представлялось, что западные украинцы, поляки и чехи живут в нищете и в бедности, что они с распростёртыми объятиями будут встречать Красную Армию. Наивные фантазии. При переходе границы в глаза сразу бросалась контрастность жизни западных и восточных украинцев. И не в пользу последних. Прекрасные дороги, ухоженные дома, поля и сады – вот что мы увидели здесь. А своих «освободителей» западные украинцы встречали неприкрытой ненавистью и выстрелами в спину. Ещё более разительной была ситуация в Польше и Чехословакии. В ту пору мне казалось, что наша отсталость обусловлена эпохой становления государства и капиталистическим окружением, что лет через 50 мы будем жить лучше всех в мире. Сегодняшняя жизнь показывает утопичность моих представлений. А жаль…

9 мая 1945 года я встретил в чешском городе Поддубица. Была огромная радость и безмерная усталость. Мне хотелось побыстрее вернуться домой в горы и целыми днями отдыхать и спать. Я тогда радовался, как это ни звучит банально и непатриотично, в первую очередь, тому, что мне, в отличие от сотен и тысяч моих ровесников, удалось просто выжить в этом земном аду. А приказа об увольнении всё не было и не было. Вместо него поступил приказ о переброске роты на Дальний Восток к границе с Японией. Война ещё продолжалась, но мне не довелось в ней участвовать. И 22 декабря 1946 года, когда мои мечты о возвращении на родину приняли несколько туманный характер, пришёл долгожданный приказ об увольнении. ]§[