То, что изучается на юридических факультетах, имеет весьма отдалённое отношение к тому, что есть на самом деле, считает бывший судья, заслуженный юрист России Сергей Пашин и рассказывает, как это происходит.
Однажды, накануне Дня святого Валентина, мне на глаза попалась заметка в газете «Коммерсант», в которой председатель Мосгорсуда Ольга Егорова «объяснялась в любви» к своим коллегам. Она ругала их за многое, но вот совершенно великолепная цитата. «А вы, вообще, читаете свои приговоры?» – спросила она своих коллег. Наверно, судьи ей ответили: мы их не читаем, мы их пишем. Почему ей не понравились приговоры? Она выразила недовольство тем, что судьи злоупотребляют в своей работе техническими средствами. По словам Егоровой, некоторые судьи при вынесении приговоров просто сканируют куски из обвинительных заключений, причём в приговор попадают даже абзацы текстов с грамматическими ошибками. Вот как работает эта система.
Почему она так работает? Ну, например, известно, что у судьи существуют два основных критерия качества работы. (О критериях работы шариатского судьи см. 20 стр. «ЧК»). Первый – это количество отписанных дел, то есть сколько дел он рассмотрел. А раз тебя ценят по количеству, то это правильная технология – сканировать обвинительные заключения и куски оттуда вставлять в приговор. Судья, конечно, не успевает перечитывать все свои приговоры, потому что, например, в Москве мировой судья должен выносить два с половиной решения в день. Поставил подпись – и забыл.
Для наглядности приведу немного статистики. Судебная система в год «переваривает» миллион двести тысяч уголовных дел (данные 2007 г. – Прим. ред.), девять миллионов гражданских и чуть больше пяти с половиной миллионов административных. Вся эта нагрузка лежит на 23 тысячах федеральных судьях плюс 10 тысячах мировых.
Второй показатель – это количество отменённых судейских решений. Правильный судья не должен допускать, чтобы его приговоры отменялись или изменялись. Для этого тоже есть технология – позвонить своему куратору из вышестоящего суда и спросить, что нужно делать по делу. Соответственно, такие приговоры не отменяются.
Существует ещё один негласный критерий – сколько на тебя подано жалоб. Хороший судья – это тот, на которого жалуются часто, но изменяют его приговоры редко. Потому что если на тебя не жалуются, то это вызывает у начальства некоторое недоумение: какое же это правосудие, когда все довольны? В качестве примера приведу дело судьи Меликова, который так настоятельно разъяснял обвиняемому и потерпевшему их право на примирение, что, по мнению квалификационной коллегии судей, «отказывался от отправления правосудия, проявляя необъяснимое стремление склонить потерпевшего к примирению с подсудимым. И проявлял настойчивость в разъяснении права на примирение. Практика назначения наказания свидетельствует о явной сомнительности и странной мягкости целого ряда приговоров Меликова». Отсюда вывод: хороший судья – это жёсткий по отношению к обвиняемому судья.
И, как ни странно, право быть жёстким подкрепляется законом. Так, в статье 16 закона «О статусе судей» оговаривается, что судья за добросовестно принятое, но незаконное решение никакой ответственности не несёт и не может нести. А судя по статистике, судьи не намерены в ближайшее время менять обвинительный крен своей деятельности. Посмотрите на процент удовлетворения просьб на арест: когда прокуроры давали санкции, то удовлетворялось 89 % просьб, а теперь, когда это право закреплено за судьями, удовлетворяется 91 % просьб. Поэтому передача этой функции суду систему не изменила.
В сталинское время обычные суды оправдывали до 10 % подсудимых. Даже революционные трибуналы оправдывали изрядную долю обвиняемых. Что касается наших дней, то за 2007 год суды оправдали всего 0,8 % обвиняемых, но и это прогресс, если учесть, что в 1991 году этот показатель был на уровне 0,34 %. Так что доля оправданий возросла в два с половиной раза. Устояло же из этих оправдательных приговоров только 64%, остальные были отменены вышестоящими судами.
Вместо послесловия
- 10 просмотров