Мы продолжаем диалог с Сулиетой Кусовой, построенный на анализе исторических событий на Кавказе и их современном преломлении. Цель его – обозначить критерии поиска модели управления, приемлемой для северокавказских республик.
– К вопросу о том, кто делает революции: это ведь всегда люди свободные. Рабы революций не совершают. Те же Шамиль и Газимагомед принадлежали к узденям.
– Уздени узденями, а опирались они на народ. Это было народное восстание, на самом деле. Кстати, к нему потом примкнули обиженные русскими чиновниками ханы, уцмии. Им сначала была обещана царская поддержка, потом с ними стали обращаться как с зависимыми вассалами. Они приходили к Шамилю, заметь, не от большой любви к нему.
Уроки авторитаризма
– Что способствовало успеху Шамиля, скорому формированию государственности под его началом, помимо упомянутых нами социальных предпосылок?
– Напомню, о чём уже говорила: о строении Северного Кавказа как человеческого организма. Дагестан – голова Кавказа, и она всегда заполнена какими-то идеями. Она не бывает пустой, в ней всё время бродят какие-то идеи, мысли. Ислам в наш регион пришёл от вас (не считая причерноморских адыгов), у вас были тесные контакты с Востоком, развитое богословие, много учёных-алимов. И население, в принципе, было подготовлено к этому теоретически. Ведь ты же знаешь прекрасно, сколько было медресе, учебных центров, учёных-богословов, которые имели своих учеников. Население было погружено в ислам. Шамиль не объявлял себя социальным революционером, он не говорил, что раздаст земли и т. п., но он напоминал о том, что все мусульмане братья, и равны перед Всевышним. У него были религиозные идеи, но подспудно в основании войны и нового государственного образования лежали социальные идеи. Просто у вас счастливо соединились религиозные идеи с социальными. У вас органична была почва, была концепция и тезисы, которые можно было бросить в народ. А он, народ, желал не шариата, не мюридизма, а социальной справедливости. На первых порах Шамиль блистательно сформировал войско и все органы управления имаматом. За десять лет он полностью сложил государство. Почему так успешно? Потому что за ним шёл народ. Это были массы, которыми овладела идея. Почему же так быстро началось его падение? Не только потому, что в роли противника выступала мощная Российская империя. Почему сдулся имамат, почему от него отвернулись люди? Почти одинокое сопротивление в Гунибе – это уже не великая армия Шамиля. Это был лев, загнанный в ловушку: с Шамилем осталась кучка преданных ему людей. Так вот, когда стало понятно, что идеи социальной справедливости недостижимы, когда взяточничество распространилось среди наибов, когда наибы были не удовлетворены концентрацией военной добычи и правилами её раздачи, когда вчерашние крестьяне вдруг стали узденями и эксплуатировали тех, кто пришёл на их место, – тогда народ отошёл от Шамиля.
– Это было тлетворное влияние политики подкупов царской России или в самом имамате был какой-то изъян?
– Посмотрим на конкретном примере. Даниял-бек Элисуйский – очень мощный закатальский землевладелец, сначала был обласкан царскими генералами. Когда его честолюбие и тщеславие было неудовлетворено в должной мере русской администрацией, он переходит к Шамилю. По тем же причинам (имам по достоинству не оценил его) снова уходит к русским, потом снова возвращается к Шамилю. Шамиль знает его суть и называет Даниял-бека «хитрый лис». В итоге он практически предаёт имама: проигрывает последнее сражение – и уезжает за границу. Это очень интересная глава истории имамата: отношения Шамиля с наибами, с тем же Хаджимурадом.Это были великолепные воины, храбрецы, дипломаты. Я убеждена, некоторые из них могли быть не менее великими вождями, чем Шамиль. Разброд между ними, внутри этого «кабинета министров», тоже способствовал падению имамата. Здесь важно посмотреть, какими способами Шамиль управлял. Конечно, через «раздачу слонов», т. е. распределение финансов. Потом, была очень жестокая палочная дисциплина, была своя тайная полиция – муртазеки. Известно знаменитое рукопожатие муртазеков. Посланные к провинившемуся, двумя руками они брали руку, которую им протягивали, заворачивая её так, что скручивали человека и увозили. Иногда этого человека больше никто не видел. Конечно, был страх, были публичные порки и казни за взятки и казнокрадство. Репрессивный аппарат работал в полную силу.
– Но взяточничество тем не менее процветало?
– К концу имамата взяточничество расцвело, недовольство этим среди населения достигло предела, жестокость имама была чрезвычайна велика! И чеченцы отреагировали на его жестокость, на ужесточение его поборов, а ведь Чечня была житницей имамата. Известно событие, когда очередной гонец Шамиля, посланный им за сбором дани, был зарублен и его тело в мешке было отослано обратно со словами: вот, мы посылаем тебе твой шариат, бери его, сколько хочешь. Это был бунт чеченцев. Отход чеченцев от Шамиля тоже ускорил его падение. Его посланцы в Кабарду и Адыгею также не имели успеха.
– То есть вы хотите сказать, что Шамиля погубил авторитаризм, его неумение строить союзы с сильными центрами власти?
– Да. Вот это очень важная деталь, которую необходимо сегодня учитывать. Наверное, есть некая специфика управленческой модели Дагестана. Понимаешь, не будут выстраиваться местные лидеры под козырёк. А если и делают вид, что встали под козырёк, значит, – скрыто наводятся какие-то туннели, ходы-выходы. Не будут строиться под козырёк! А те, кто строится, – совершенно пустое место в управленческой нише, потому что их вес в народе будет нулевым. Вообще, приемлем ли авторитаризм на Северном Кавказе? Вот в Чечне, оказалось, приемлем…
– Конъюнктурно и на короткий промежуток. Чечня до Рамзана уже была надломлена двумя войнами.
– Действительно! Авторитаризм в Чечне не может долго продолжаться. Он может процветать в Кабардино-Балкарии, Адыгее, Карачаево-Черкесии, только не в Чечне и тем более не в Дагестане. И вот этот урок Шамиля, который, как мне кажется, с авторитаризмом переборщил, есть для нас урок комплексный. Возможно, если бы Шамиль сохранил консолидацию общества, при нём остались бы его наибы, ещё он сумел бы привлечь на свою сторону Турцию или Персию, может быть, тогда удалось бы строить некие договорные отношения с Россией, хотя это – один из вариантов возможного развития событий.
Иглы: нефтяная, дотационная, трофейная
– Вот это как раз к следующему моему вопросу. Думаю, что нет, имамат сохранить не удалось бы. Само распространение взяток говорит о том, что для этого государством не было создано экономических предпосылок. Оно, скорее всего, во многом существовало за счёт военной добычи, как современная Россия – за счёт нефти, а Дагестан – за счёт дотаций. Трофей – это не источник существования, это не гарантированный источник существования. Понимаете, в чём дело? Природа казны по шариату – это инструмент соцобеспечения. Это раздавать бедным, узкой части населения, сиротам, например, у которых нет даже родных. Это означает, что в идеале казна предназначена для ограниченной части общества. Поборы всегда расцветают там, где чиновник играет большую роль. А тут, в имамате, государственная казна формируется за счёт денег, которые не имеют хозяина в виде взыскательного налогоплательщика. Почему получилось так, что не военная сила поработила Кавказ, а поработили деньги? Но спустя 150 лет мы обнаруживаем, что модель управляемости деньгами всё равно приводит к войне. Рано или поздно люди во власти воюют за эти деньги. Мы приходим к тому, что лёгкие деньги – это всегда война в элите, латентная или открытая вооружённая. Рано или поздно это всегда разложение элиты и расслоение, поляризация общества. И вот отсюда к Грибоедову можно вернуться, к его проектам экономических преобразований на Кавказе.
– Которые, кстати, не введены в широкий обиход, мало известны и никогда не обсуждаются как возможный вариант. Хотя грибоедовский проект обустройства Кавказа был абсолютно имперским и рассматривал регион как колонию России, но он был более эффективен экономически и менее драматичен для горцев по последствиям.
Надира, в тебе, безусловно, говорит экономический прагматизм. Чувствуется твоё образование, твоё видение ситуации как человека, который из этой сферы, с соответствующим понятийным аппаратом. Я, в общем-то, гуманитарий, культуролог.
Филолог по образованию, и долгие годы занималась культурологией и историей народов Кавказа в контексте мировой культуры, преподавала этот курс, поэтому я понимаю, что история не терпит сослагательного наклонения. Но вот на Кавказе это «если бы» – оно всё время напрашивается. Потому что взаимоотношения России и Кавказа – они такие, как бы это вам сказать… рывками, что ли, импульсами. Если что-то с Россией происходит, Кавказ моментально на это реагирует поиском собственной модели политического бытия. Всё-таки у нас ещё не сложилось понимание собственного места в мире. Всё время есть какой-то горизонт ожидания. Кавказ же до прихода Российской империи как-то жил, существовал… Горы умели обмениваться с долиной, Чечня – с Дагестаном… Значит, нарушилось некое эволюционное развитие горской цивилизации. Мы были вовлечены в орбиту российской империи, играли по её правилам. По правилам уже индустриальной державы, будучи аграрным, феодальным, патриархальным обществом. И мы так быстро освоили эти правила. Каким Кавказ подошёл к Февральской буржуазно-демократической революции? Политически и экономически дееспособным. Конечно, не без помощи России. Это её мощный импульс подпитал Кавказ… Уже Чечня – индустриальная. Там работают иностранные компании, банки, нефтепромыслы, формируется пролетариат. В Дагестане то же самое, проложены дороги, работает порт, качается нефть… То же самое и в Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Осетии, Адыгее. Сформировалась интеллигенция. Россия обучала в своих университетах огромное количество горцев. Среди них и те, кто закончил европейские вузы: экономисты, юристы, гуманитарии. Посмотри, Надира, какая прослойка людей сформировалась за какие-то 30, 40 лет после окончания Кавказской войны. Какие имена! Какие глубокие труды оставили они нам! Какие идеи!
– Это проявление пассионарности?
– Конечно. Экономической и социальной, в первую очередь. Это когда стыдно быть бедным, это престижность образования, которая по сей день жива… Все это свидетельство национальной дееспособности всех горцев! И это при том, что мы постоянно в состоянии войны. Когда случилась Февральская буржуазная революция, у нас сразу обозначилась своя элита. Сложилась ситуация подобная той, как Борис Ельцин сказал: берите столько суверенитета, сколько сможете. Поменялась и структура власти, и её идеология, когда мы из СССР превратились в якобы демократическую Россию. И там, в 1917 году, мы также отреагировали? Мы не побежали от России, а сказали: давайте Горскую республику строить. Я к чему это говорю? Если ты проследишь историю Кавказа – с Россией и без России, – у нас всё время была тенденция к единению, консолидации, созданию северокавказского политического и экономического организма. Этнокультурная интеграция существовала до прихода России, через такие институты, как куначество, аталычество, братание фамилиями, межплеменные браки… А самое главное – решались аграрные вопросы: обменивались продукцией, услугами, был взаимооборот земли.
– Что невозможно было без правовой культуры, без культуры договорных отношений. Значит, были права и обязанности какие-то, свод законов, обычаи. Это говорит о наличии чётко структурированного права, высокой правовой культуры!
– Ты очень хорошо сказала: «высокая правовая культура», хотя кто-то может усмехнуться: какая правовая культура у патриархального общества. Как бы мы выжили на таком маленьком пятачке земли, если б не регулировали пограничные, межнациональные отношения? Мы просто перебили бы друг друга. Ну не было никогда межнациональных войн за землю, иначе всё – кирдык! Уже б давно бы самоистребились при нашем-то умении воевать. И вот, возвращаясь к Горской республике (я имею в виду не ту Горскую республику, которую потом Орджоникидзе сделал, а ту, которая с центром в Дагестане и с выходом на Грузию формировалась), давай-ка вспомним о роли Грузии на Северном Кавказе. Ее отношения с Россией всегда имеют очень громкое эхо. Сегодня Грузия не зависима от России, а отношения с ней некоторых горских народов имеют очень прочную горизонталь, особенно на пограничных территориях. И последствия этого мы ещё не просчитали…
– И Баку. Баку – как экономический центр (нефтепромыслы, филиалы иностранных компаний), Тбилиси – как политический.
– Мы с тобой разговариваем об уроках истории для Северного Кавказа. Именно на Кавказе их роль крайне велика, потому что мы идём по кругу, как лента Мёбиуса, и приходим к той же точке. Возьми эту Горскую республику. Нет заявки, что мы будем отделяться от России. Есть заявка на то, что мы будем выстраивать договорные отношения.
– Федерализм!
– Федерализм! И это – напоминание тем, кто сегодня пытается нас представить сплошь людьми, которые желают отколоться от России. Даже Шамиль, который воевал с Россией, был очень осторожен в своих отношениях с Турцией и Персией. И никогда особенного союза с Турцией и Персией у Северного Кавказа не случалось.
Старший брат или большой кинжал?
– Тут бы затронуть вопрос о судьбе маленьких народов, судьбе Кавказа в контексте соседства с «большим соседом», империей, будь то Россия, Турция или Иран. О том, как пёстрый, полиэтничный Кавказ становился разменной монетой в большой игре мировых держав. Та же Турция. Была ли её поддержка Кавказа, если она вообще была, последовательной. В её политике принцип «своих не сдают» неуместен, скорее, наоборот: и своих сдают.
– Да, тем же адыгам Турция не помогла. Во-первых, в море, за борт, было выброшено много моих соплеменников нашими братьями по вере – турками, во-вторых, под поселения им были отданы такие земли, что вымирание началось! Умышленно не переварила Турция так называемый адыгский массив. А мы поверили. Турция у меня ассоциируется с моей личной болью, потому что мой шапсугский род Чухо исчез в Турции бесследно. Ещё раз возвращаясь к разговору о Тбилиси, напомню, что каждый раз, когда Северный Кавказ ищет для себя какую-то модель, неизбежно возникает Тифлис,Тбилиси. Это политический центр, здесь развита культура, позднее, уже в советское время, здесь формируется научный центр с великолепной школой кавказоведов. И сейчас горизонтальные связи с Грузией на Кавказе остаются. Это не учитывается федеральной властью. Вот говорят: Кавказ поддержал Абхазию или Южную Осетию… Минуточку, давайте разграничим народы, которые поддержали. Да, мы, адыги, поддержали Абхазию. А есть балкарцы, которые по ущельям граничат со сванами. Союзничество в горах – это вопрос выживания. Ингушетия очень дружественно относится к Грузии. Кто знает, куда нас выведет ослабление России и наличие рядом не такой уж недружественной нам Грузии. Если ещё и Саакашвили уйдёт. Грузия – это уже Европа. А мы, кавказцы, очень тяготеем к Европе. Скажи, пожалуйста, какой может быть расклад? Какую роль ещё раз в истории Северного Кавказа может сыграть Грузия?
– Ну, если учитывать присутствие американцев на континенте, так или иначе Грузия может выступить центром «деколонизации» в современном варианте. Хотя… Этот мультикультурализм… По ментальности, по потестарной культуре мы – европейцы. С другой стороны, нельзя не учитывать исламское возрождение, которое идёт с Востока. Идентичность процессов, протекающих с разной интенсивностью во всех российских республиках на Кавказе, позволяет говорить об интеграции, этногенезе новой, кавказской, нации. Не знаю, мне трудно давать прогнозы. Я знаю, что есть богатые арабы, далеко не чуждые нам в культурном отношении. Они накопили много денег, американцы уже выражают опасения по поводу экономической (выраженной через инвестиции и владение активами в США) экспансии арабов. Какую роль могут сыграть капиталы арабов? Я думаю, арабы готовы прийти сюда. Есть Европа и Америка, которым нужна нефть. Мы географически расположены между этими регионами и имеем потенциал транспортного коридора. Возвращаюсь к Грибоедову. Он предлагал как раз проект извлечения для империи экономической выгоды от географического положения и климатических условий в частности Закавказья, превратив его во фруктовую «житницу» Российской империи. По правую руку, скажем, здесь выход на Европу через Чёрное море, по левую руку – по Каспию – выход на Восток. Возьмите современную Грузию, Украину. У них есть выход к Чёрному морю. Эти страны сейчас участвуют в альтернативных, в обход России, трансконтинентальных транспортных проектах (проект Nabucco, нефтепровод Баку – Тбилиси – Джейхан и т. д.). Выход к Чёрному морю – через дружественную нам Грузию. Иран на востоке – он нам недружественный? У Кавказа как региона есть все предпосылки для автономного развития. Вот это те преимущества, которые не смогла использовать Россия. Каков принцип её управления здесь? Она подкупает псевдоэлиту, плодит бюрократов, потом воюет с несогласными и ослабевает экономически. Вот эти принципы равносуверенности центра и регионов, декларируемые федерализмом, Россия не реализует. Ведь мы же свидетели, какие проблемы у России возникают в Евросоюзе именно по проектам в сфере транспорта с подачи восточноевропейских стран, находившихся некогда в орбите мощного влияния СССР. А холодные, буквально скандальные отношения с Украиной?
– Вот эти новые реалии, новая пограничная конфигурация, по моим наблюдениям, совершенно не учитываются в кавказской стратегии федерального центра. Если таковая вообще существует. Может быть, вот эта экономическая депрессия приведёт к описанной тобою оценке преимуществ. А так, все эти рецепты по Кавказу – рецепты старшего воспитателя, который говорит ещё не очень образованным детям: детки, вы тут не балуйтесь, мы вам сейчас каши дадим, компот нальём, сами вы варить кашу не умеете. Вот эти наши имиджевые потери от подобного отношения к нам мы не в состоянии оценить. Возвращаясь к открытым границам на Юге России, кто знает, что будет лет через 10 – 20? Мы уже говорили, что, как только Россия ослабевает, на Кавказе начинаются процессы поиска собственной модели интеграции. Или что в Дагестане будет? Дагестанцы слишком пассионарны. И вот здесь, Надира, вернёмся к первому нашему вопросу, к тому, с чего мы начали наш разговор: о персонажах, о том, каким должен быть президент республики, исходя из тех реалий, которыми сегодня живёт Северный Кавказ, Дагестан в частности.
Иллюстрация к тексту взята из энциклопедии «Шамиль», выпущенной при организационной и финансовой поддержке московского
бизнесмена Гаджимурада Омарова.
(Окончание в следующем номере)
Номер газеты