[ Имперский синдром ]

Наша страна неизлечимо больна. Больна манией имперского величия и периодическими приступами великодержавности, которые в итоге оборачиваются укреплением не столько самой страны, сколько личного монаршего, генсековского и президентского всевластия. Страна же от этих приступов также периодически трещит по швам, взрывается праведным народным гневом или разваливается на составные части.

Двуглавая Россия

Противоречивая и двойственная по своей природе Россия на протяжении всей своей истории была разрываема пополам двумя противоположными началами. Эта противоречивость и двойственность сказывались во всем — начиная от личного выбора и заканчивая вопросами управления государством.

Первое начало — имперское — ориентировало на превращение всего многокультурья и многоцветия входивших в Россию народов в единообразную, унитарную кашицу. Огнем и мечом со времен московских князей российский престол шел к своему общественно-политическому идеалу, который, как метко подметил первый русский фашист Павел Пестель, состоял в том, что «все племена должны слиты быть в один народ». А император Александр II, наставляя Кавказского наместника генерала Барятинского, научал его правильному пониманию государственной управленческой доктрины: «…надобно смотреть на управление горцами как на продолжение их покорения». Это начало возымело верх и в советской империи, которая в деле переваривания народов пошла еще дальше царской России, подвергнув Кавказ тотальной зачистке от неугодных народов.

Второе начало — федеративно-демократическое — нет-нет овладевавшее умами государевых людей, было связано с периодическими осознаниями того факта, что в такой огромной стране, как Россия, невозможна реализация унитарной доктрины, что национальными окраинами невозможно управлять только из Центра и только в приказном порядке. Первые попытки реализации этих принципов связаны, прежде всего, с именами Екатерины II и Александра I. В этом отношении весьма интересны соображения главнокомандующего войсками Кавказского военного округа Воронцова-Дашкова, которые он развивает относительно итогов политики унитаризации страны: «…опыт централизации управления Кавказом из Санкт-Петербурга… дал довольно печальные результаты. Кавказ вместо того, чтобы идти по пути развития за центром империи, отстал от него, и вина в этом лежит не на местной кавказской власти, а на центральных учреждениях».

На его взгляд, централизация в управлении государством допустима только тогда, когда она в силах внимательно следить за всеми проявлениями жизни населения на определенной территории и регулировать их в известном направлении; иначе она опасна, так как ведет к разобщению частей государства. Весьма наглядным примером и доказательством обоснованности своих соображений он считает сепарацию Соединенных Штатов, побудившую Великобританию в корне изменить свою колониальную политику и внести в нее уважение к местным особенностям и местному самоуправлению в соответствии с потребностями отдельных колоний.

Эти два начала, присущие российской интеграционно-управленческой доктрине, — унификация, жесткое подчинение и централизация, сочетавшиеся со стремлением, а порой — необходимостью сохранения местных правовых систем и предоставления национальным окраинам (как, например, Кавказ, Польша, Финляндия) некоторой доли автономности в управлении — и определяли собой всю противоречивость российской внутренней политики. Тем не менее, тяготение к максимальной унификации и поглощению окраин политико-правовым пространством империи являлось доминирующей тенденцией. Так, к концу XIX века особый порядок и особые органы сохранялись только для управления Финляндией, что означало доведение государством унификации до степени, присущей доктрине имперского централизма.

Бумажные федерации

Что касается России и предшествовавшего ей Советского Союза, то они уже (в отличие от России имперской) были названы федерациями. Однако в СССР и современной России многие принципы федерализма оказались извращены и подменены совершенно противоположными принципами до такой степени, что и Союз, и РСФСР, и сегодняшнюю Россию на деле сложно признать полноценными федерациями. Вернее будет сказать, что они являлись федерациями лишь в теории, на бумаге. На практике же воплощенная в этих «бумажных федерациях» система государственно-административного управления характеризовалась жесткой унификацией и централизацией, практически исключавшими какие-либо отклонения от утвержденных наверху норм и положений.

Современная Россия, заявляя о желании федерализации, на деле же игнорирует основополагающие принципы федерализма, продолжает сохранять и укреплять систему отношений, при которых Центр может в жесткой форме диктовать субъектам свою волю, вмешиваясь в сферу их компетенции. В этой ситуации напрашивается вывод о нежелании или неспособности государства на практике реализовывать федералистские принципы.

Здесь уместно будет вспомнить одну из существенных причин развала предыдущей «бумажной федерации» — Советского Союза. Народы страны на всех уровнях заявляли о собственных претензиях Центру, предъявляли Москве счета за отсталость экономики, социальной сферы, забвение самобытной национальной культуры и языка, игнорирование специфических национальных интересов. Образовалось, по существу, силовое противостояние между Центром и республиками. Так, в ходе проведенного осетинскими исследователями в середине 90-х годов социологического исследования в городах Северного Кавказа на вопрос: «Что вас меньше всего устраивало в бывшем СССР и РСФСР?» 77% опрошенных ответили: «Диктат московских министерств и ведомств». В итоге на Кавказе, да и не только, сложился устойчивый стереотип восприятия Центра как некой чуждой силы, действующей без ведома и согласия своих составных частей — республик и областей, что и привело к известным последствиям.

Мы тоже люди!

Наверное, мы виноваты в том, что нас меньше, чем представителей титулованной нации. Но это не означает, что наша культура, наша история, наши представления о достойной жизни не имеют права на существование. Я — дагестанец! Я горжусь этим, горжусь образом жизни наших предков и теми законами, которые они породили. Я бы хотел, чтобы эти законы уважались государством, в котором мы живем, и на содержание которого мы платим налоги. Я бы хотел, чтобы эти законы находили свое отражение в Конституции моей республики.

Я уважаю законы и традиции других народов. Я считаю, что все они также достойны жить сообразно своим национально-культурным, религиозным и историческим особенностям, как и русские, немцы, китайцы, японцы. Я мечтаю о такой стране, где дагестанцам и чеченцам позволят жить в соответствии со своими законами, чукчам и якутам — со своими, русским — сообразно своим. Для этого человечество и придумало федерацию, в которой каждая республика может иметь свои законы, свою Конституцию — ОТЛИЧНУЮ от федеральной, а не приведенную в соответствие с ней.

Несомненно, огромный круг вопросов должен регламентироваться федеральной Конституцией. Это, в первую очередь, оборона, внешние сношения, денежная эмиссия. Но остальные вопросы надо позволить решать самим республикам, самим народам, сообразно их представлениям о личной и общественной жизни. Так, в Германии вопрос разделения властных полномочий центра и субъектов регламентируется следующим принципом: «Каждый субъект независим во всем, что касается его самого, и объединен в союз относительно того, что касается других стран и народов». Статьи 30 и 32 Конституции ФРГ определяют, что «осуществление государственных полномочий и выполнение государственных задач принадлежит землям», а «ведение сношений с иностранными государствами принадлежит Федерации». При этом каждый член федерации сохраняет за собой суверенитет в принадлежащей ему юрисдикции.

Свертывание автономий

Одной из основных линий, четко проводившихся и царской, и советской империей, было постепенное вытеснение национальных особенностей и низведение их до уровня бытовых, обрядовых традиций и фольклора. Наследие же национальной правовой и политической культуры напрочь отвергалось этой же политикой и подвергалось жестокой травле и преследованиям. Подобная практика вызывала возмущение и отчаянное сопротивление местного населения, приводила к духовному отчуждению граждан национальных республик от режима.

В вопросе предоставления национальным окраинам автономии советское правительство нашло следующее решение: первоначально предполагавшаяся и обещанная большевиками политико-правовая автономия, когда народы сами решали, какими законами регулировать свою внутреннюю жизнь, была впоследствии заменена автономией административной, когда республики жестко замыкались на Центр, с которым они должны были сверять все решения, даже самые незначительные.

В последние же годы, когда невероятно популярной становится псевдопатриотическая и откровенно великодержавно-шовинистическая риторика, некоторые государственные и научные деятели все чаще начинают озвучивать неоимперские планы. Так, господин Кротов из Ростовского университета открыто заявляет о том, что у национальных субъектов завышенные претензии на самостоятельность. В силу этого якобы возникает необходимость перехода от федерализма к унитарной форме государственного устройства России. Народам же, населяющим Россию, господин Кротов отводит узкую и тесную нишу национально-культурной автономии, которая может, по его словам, решить основные национальные вопросы без ущерба для безопасности страны.

P.S. Кто сейчас знает о тщетных попытках китайского Уйгуристана добиться расширения собственной политико-правовой автономии? Он погребен под Великой стеной всекитайского молчания и обозначен на карте китайским названием «провинция Синь-Цзян», исключающим какие-либо претензии. Так что ждите, народы и племена государства российского, когда после предоставления всем вам по инициативе кротовых и ему подобных национально-культурных автономий, и на Российской административной карте вместо Дагестана или Карелии появятся Порт-Петровская или Петрозаводская области. ]§[

Номер газеты