В последнее время по всему Дагестану нередко проводятся официальные мероприятия с участием городских и прочих активов, где речь в основном идёт об уходе молодых ребят в полном расцвете сил и энергии в члены «экстремистского религиозного подполья».
В одном из своих недавних выступлений глава администрации города Хасавюрт Сайгидпаша Умаханов отметил, что «в леса, кроме прочего, стали уходить и ополченцы с оружием в руках в 1999 году, защитившие целостность и суверенитет России и Дагестана». Повсеместно отмечается голая констатация факта, но почти ни разу не обозначаются причины, если не толкающие молодёжь в это самое подполье, то способствующие восприятию ею – молодёжью – существующих реалий, как чего-то отвратительного и антигуманного. Также не указываются ориентиры разрешения наличествующей проблемы. Вернее, ориентиры якобы есть, но они не отличаются разнообразием, интеллектуальным наполнением и больше смахивают на демагогические лозунги сталинской эпохи, в которых ключевую роль должны играть (и играют!) силовые составляющие. Схожими рекомендациями насыщено и информационное пространство. Постараемся, насколько возможно, возместить данный пробел, естественно, не претендуя на роль истины в последней инстанции, а для этого вначале совершим небольшой экскурс в республику горбачёвской эпохи.
Время идеологического вакуумаПерестройка имела множество явных и скрытых, судьбоносных и малозначимых символов, одним из которых стал полный развал коммунистического мировоззрения. «Советский народ», ещё вчера живший в относительно стабильном строе, свято веривший, что впереди его обязательно ждёт «идиллическое будущее», и воспринимавший недостатки бытия как отдельные элементы частной инициативы «нехороших начальников», вдруг очутился у разбитого идеологического корыта. Такая нежданная раскрепощённость вкупе с кратковременным параличом государственного карательного механизма содействовали мощному выбросу наружу всей той позитивной и отрицательной энергии, в течение десятилетий насильственно загоняемой внутрь общества существовавшей системой.
Партийная и административная верхушка оказалась годной только для «прихватизации» общенародного достояния. Предоставленная сама себе, обывательская масса расчленилась на множество мировоззренческих эклектических сегментов. Самые наивные, эйфорично поверив в демократические ценности, слепо последовали за новоявленными «спасителями Отечества», сулившими им очередное «светлое будущее». Более циничные и прагматичные, реально оценив ситуацию, поняв ментальность сановничества, решили просто-напросто вооружиться для дальнейшего прорыва на управленческий олимп. И им удалось реализовать свой план на все 100%. Третьи занялись поисками новых идеологий, которые быстро приняли контуры мусульманских приоритетов.
Нельзя сказать, что и до этой поры в Стране Гор фактор религии не играл никакой роли. В бытность СССР на публичной арене ислам был представлен строго подконтрольным государству Духовным управлением мусульман Северного Кавказа (ДУМСК), где в основном восседали ставленники КГБ. На бытовом уровне в условиях жестоких репрессий и гонений, в том числе и со стороны того же ДУМСК, конфессиональные ценности сумели сохранить алимы, суфийские шейхи и их последователи, составившие костяк постперестроечного самобытного исламского ренессанса, проявившийся в том числе и в практических действиях. Было разогнано ДУМСК, вместо него возникли моноэтнические духовные управления, появилась специализированная пресса, дагестанцы за счёт собственных финансовых средств с энтузиазмом стали строить и реставрировать мечети и прочие культовые сооружения, паломничество к святым местам приняло тотальный характер. Одновременно шёл процесс спонтанной исламизации общественного уклада, особенно в сельской местности. Во многих населённых пунктах был наложен запрет на продажу алкоголя и табака, для разрешения спорных ситуаций нередко применялись нормы шариата, и т. д. Изменения коснулись даже внешнего вида соотечественников: в частности, отдельные женщины облачились в одежду чисто исламского покроя.
Груз конфликтовВместе с тем наружу выплеснулся и весь деструктивный потенциал, обычно присущий болезням роста, к которому энергично примешивалась специфика горской ментальности, конъюнктурные интересы властьпредержащих вкупе с амбициями отдельных религиозных лидеров. Появившиеся духовные управления испытывали друг к другу отнюдь не дружеские чувства. Правда, эта проблема вскоре вроде бы разрешилась, ибо уже к началу 90-х годов прошлого века было официально зарегистрировано единое Духовное управление мусульман Дагестана. На те же годы приходится максимум противостояния между сторонниками так называемого «традиционного» и «нетрадиционного» ислама (последний в обывательской среде ныне более известен под эвфемизмом «ваххабизм»). Пружина противостояния по второстепенным религиозным элементам с той поры настолько раскрутилась, что дело давно дошло до взаимных обвинений в неверии и призывов к убийствам.
В задачу статьи не входит углублённый анализ специфик «традиционного» и «нетрадиционного» ислама, но необходимо отметить, что определённая притягательность последнего для части общества (особенно молодой) заключалась в повышенной социально-политической активности. Его адептам, в отличие от оппонентов, присущ более выраженный нонконформизм, они, предлагая несколько оторванную от реалий, идеализированную альтернативу будущего обустройства Дагестана, неизменно делали акцент на несправедливости и беззакониях, действительно творимых и коррумпированными чиновниками, и тесно связанными с ними криминально-мафиозными группировками. Иногда активность принимала форму вооружённого насилия, что, впрочем, для постсоветского Дагестана ничего экстраординарного не представляло и не представляет, ибо глава каждого муниципального образования, самый захудалый политик, коммерсант, криминальный авторитет считает в порядке вещей существование собственной вооружённой (незаконной) группировки. И это при наличии оружия на руках у подавляющего большинства рядовых граждан.
Естественно, милитаризация «нетрадиционного» ислама не добавляло ему симпатий ни со стороны «низов», ни со стороны «верхов», но мало кто считал, что именно это религиозное течение представляет угрозу для общественного спокойствия. К примеру, проведённый тогда один из социологических опросов показал, что 66,2% респондентов видят причину террора «в борьбе политических, клановых и мафиозных группировок за власть и передел собственности», на долю же «религиозного экстремизма» пришлось только 4,2%, хотя процент негативно относящих к самому «ваххабизму» имел довольно-таки высокие цифры.
Небезынтересно отметить, что основной объект критики «религиозных экстремистов» – власть – иногда вступала с ними в краткосрочные союзы, решая собственные узкомеркантильные задачи. В качестве иллюстративного примера можно вспомнить летне-осеннее перемирие 1998 года между Махачкалой и джамаатами селений Карамахи и Чабанмахи, являющееся по сути вызовом-ответом на попытки официального духовенства в лице ДУМД выступить в качестве одной из оппозиционных истеблишменту сил.
Своеобразие момента заключалось в том, что тем же годом датировано вступление прочих адептов «нетрадиционного» ислама на путь вооружённой борьбы с существующим режимом с целью его свержения. По мнению отдельных трезвомыслящих аналитиков, причин для столь коренных перемен было несколько. Первая и основная рассматривала радикализацию как реакцию на жестокие репрессии властей. Согласно второй трансформация вытекала непосредственно из идейных установок «религиозного экстремизма» и непомерных амбициозных нравов его лидеров, которые, видя быстроту прорыва во власть прочих милитаризованных групп, сочли, что и им найдётся там место. Но они вследствие политической близорукости упустили из виду собственную внесистемность, неготовность играть по установленным строем правилам. Третья причина делала акцент на растущем влиянии радикальных сил Чечни, куда к концу 90-х годов перебрались почти все сторонники решительных акций. Эти причины, по большому счёту, не противоречат друг другу, а скорее позволяют видеть сложный и неоднозначный процесс в более полном объёме.
Война и последствияМожно ли было предотвратить такой разрушительный исход развития событий? К глубокому прискорбию, в реальной жизни очень мало места для сослагательного наклонения, но фактом остаётся тогдашний преступно-удивительный паралич чиновничества всех мастей. Вспоминается один разговор с бывшим депутатом НС РД (кстати, он и сегодня занимает немалый административный пост). Я ему доходчивым языком объяснял, что дело идёт к большой крови, что в Чечню дагестанцы перебираются и вследствие, прежде всего, неадекватных и непродуманных репрессивных шагов власти, что с определённой частью переселившихся можно найти общий язык, и т. д. На всё следовал недальновидный и высокомерный ответ: «Никакой войны не будет, всё это твои фантазии! Никаких переговоров ни с кем не нужно вести», и т. д. и т. п.
Буквально через неделю начались боестолкновения в Цумадинском районе, затем кровавая спираль войны раскрутилась неудержимо. Поныне остаётся в тени и, мягко выражаясь, непонятная роль федерального центра во всех этих конфликтах. Имеется в виду не упомянутое всуе заявление и. о. тогдашнего Министра внутренних дел РФ Сергея Степашина, что в Карамахи и Чабанмахи он «не увидел ничего экстремистского, там живут вполне нормальные люди», а вывод (больше похожий на бегство) российских войск из Страны Гор и оголение границы по всему периметру дагестано-чеченской границы. Как бы то ни было, война началась, и её бесчеловечные последствия сейчас чувствуются по всей России и, в частности, по Северному Кавказу… ]§[
- 1 просмотр