Каждую ночь городской маяк тихо светился в темноте. Когда Бад его в первый раз заметил, ему было лет восемь. Он был уже совсем большой, ничего не боялся, лазил на соседский гараж, хотя это было категорически запрещено (поэтому, конечно, и лазил), срывал черные плоды тутовника и кидался в соседcких девок в белых одеяниях.
Еще Бад имел обыкновение набираться раз в месяц смелости, чтобы стянуть пару «честерфильдин» из папиной пачки. Собирать бычки во дворе было жутко стремно, поэтому приходилось идти на столь крайние меры. Больше у Бада дурных привычек не было, даже ногти грызть он перестал еще в 4 года. Единственной своей слабостью парень считал благоговейный трепет, ощущение, возникавшее где-то в области живота, когда он видел легкие ночные блики маяка. То, что город, в котором он живет, находится на берегу моря, Бад воспринимал как должное и ничего особенного в этом не усматривал. Но маяк был чем-то архаичным, относящимся к иным временам и реалиям. И, обнаружив его, Бад обомлел и затрепетал.
Постепенно Бад привык к мысли о его существовании и даже полюбил, а вскоре стал фантазировать о радостных и не очень буднях маяка. Сначала парня захлестывали теплые мысли о том, как маяк помогает найти дорогу заблудившимся в пути кораблям и спасает их от опасных рифов и всевозможных бермудских трех-, четырех-, а то и пятиугольников. Потом он решил, что маяк — это монастырь русалок, которые уплывают ночью к своим русалам, тритонам и прочим друзьям. При свете маяка и под шум прибоя русалки-монашки устраивают декадентские тусовки. Особо талантливые поют, аккомпанируя звоном якорных цепей, а вездесущие кильки им подпевают во все килькины горлы, пока не прилетают разбуженные шумом чайки и за эти самые горлы их (килек то есть) не хватают.
Но Баду не было жалко килек. «Дуры! — думал он. — Нечего было так орать. И вообще, не шлялись бы после двенадцати — сидели бы сейчас дома, а не в чайкиных животах».
Все это безобразие продолжалось до тех пор, пока в одну прекрасную ночь Баду не приснился сон. Спит Бад и видит, что он стоит у здания маяка, а тот его манит своими огнями. Смелый Бад побежал по винтовой лестнице на самый верх к свету и вдруг увидел юношу, сидящего за широким столом и старательно набивающего на ноутбуке какие-то письмена. Завороженный Бад простоял в нерешительности 82 минуты, пока юноша не удостоил его своим взглядом и не спросил: «Чего пришел?» Бад не нашел, что на это ответить, и робко отвел взгляд. Пишущий, заметив смущение, смилостивился и подозвал Бада к себе. «Хочешь посмотреть, что я делаю? Нет, не в «сапера» играю. Я письмо счастья переписываю. Из Саудовской Аравии, — заявил юноша. — А ты что, никогда не получал?» Бад покачал головой. На самом деле он получал, одно из таких ему подсунули пару недель назад в почтовый ящик. Неизвестный отправитель обещал, что каждому, кто перепишет письмо 119 раз, будет великое счастье, как Алле Пугачевой, которая сразу после переписывания и распространения подобного письма заключила с фирмой грамзаписи «Мелодия» контракт на несколько лет. «А тех, кто побрезгует письмом, — писалось далее, — и не оценит свалившейся на голову благодати, ждет великая кара». Как один из примеров такого «суда свыше» был упомянут репрессированный Тухачевский. Бад не отличался любовью к творчеству Аллы Борисовны, а имя Тухачевского ему вообще ни о чем не говорило, поэтому письмо было безжалостно отправлено в мусорную корзину. «Как? Ты ничего об этом письме не слышал? — воскликнул юноша и чуть не опрокинул от удивления ноутбук. — Ну, сейчас я тебе все расскажу!» И только борец за равноправие счастья на земле решил пуститься в рассуждения, как Бад проснулся. Как в старых добрых сказках. Просто взял и проснулся.
Ну, вот вроде и вся история. Сейчас Бад уже большой мальчик, учится в аспирантуре в Москве, иногда берет ночные дежурства в больнице, где проходит практику. Все так же кидает в девочек спелым тутовником. Курить бросил. А маяк все продолжает тихо светить, юноша продолжает клевать ноутбук, а письма счастья неизменно оказываются в наших с вами почтовых ящиках…
[Вид сверху] Светлана Анохина
Ох, как не случайно, нет, не случайно, что именно туда, наверх! А ведь есть же и раньше были в городе разные тупички, закоулки. И все же, во всяком случае, в прошлые времена, натуры тонкие, склонные к экстатическим состояниям выбирали именно это место, а не какое другое.
Именно туда, вверх, петляя по дороге-змеюке, неслись на служебных, родительских, много реже собственных авто лихие джигитские мужчины. Ну, вот, за спиной Тарки. Все повороты благополучно проехаты, все живы, никто не разбился, а под ногами — застигнутый врасплох ночной город. Какого же черта туда, а не в туманные сырые Турали, не в первухинский лесок, не на маленький каменистый пляжик, за шлагбаум? Зачем карабкаться в гору, если любое темное местечко сгодится, чтобы увлечь пухленькую блондиночку, засыпать жаркой скороговоркой, опутать паутиной легких касаний и полюбить. Недолго, но горячо.
Да потому, ёлы-палы! Место такое. Заветное! Позвоночным столбом любой абориген мужского роду ощущает его энергетику, его мужскую силу. Недаром именно оттуда в свое время (сначала из беленых камней выложенный, затем поставленный стоймя и осененный лампочками) пялился на горожан профиль Ильича. Лысый голубчик, который оплодотворил Россию своими идеями, не чреслами работал — башкой. Эта «космически мертвая голова», о которой говорили, что она живее всех живых, — голимый фаллический символ. Даже симвОл! Даром, что вождь мирового пролетариата был бесплоден на физиологическом уровне.
Рядом с этим модернизированным лингамом, этим приапическим капищем, что действовало почище еще не открытой тогда «Виагры», мужская сила сынов гор получала подпитку, и мало какая барышня могла оказать соблазнителю серьезное сопротивление. Таяли, братцы, в натуре, таяли! Мало того, играл свою роль еще один фактор: сладкое нарушение запрета. Совокупление в присутствии престарелого родственника — дедушки Ленина. Надругательство над святым, над октябрятской звездочкой с кудрявым малолетним душкой Володенькой. Мужчины любят тиранов, их и женщины любят. Еще они любят их ниспровергать, хотя бы так, приватным образом. Милое невинное фрондерство, дозированная диссида.
А может, все немного не так. А может, именно потому кровожадный сифилитик был вознесен над городом, что это укрепляло ЕГО хилое мужское естество? Если следовать китайским натурфилософским построениям, то горы — это, безусловно, ЯН. А море — ИНЬ. Сухое и влажное, светлое и темное, мужское и женское, вечная дуалистичность. В пользу этого варианта говорит и вид, открывающийся со смотровой площадки. Если, заглядевшись на фрагментарно освещенные улицы, расфокусировать взгляд, то можно увидеть знак, прочесть судьбу. Если сконцентрироваться и нащупать взглядом пространство между 26-ю Бакинскими и пр.Кирова , то обнаружится, что шесть параллельных улиц образуют подобие гексаграммы из «И-цзина». Светлые линии, с провалами темноты или непрерывные — чем не гадание? А ты, стоящий на смотровой площадке, чем не даос? Город кинул для тебя палочки тысячелистника — читай, моя радость, пророчество.
Эй, друг, что видишь? Почему застыл с расслабленной кретинической улыбочкой? Блондинка твоя заскучала, смотрит невесело, локон теребит. А ты, дурень, даос долбанный, и либидом не ведешь. Какую из 64 гексаграмм показал тебе этот город? Неужели «Упадок»? Три сильных и три слабых линии, выстроенные пагодой, воротами, в которые, судя по ситуации, тебе вместе с блондинкой уже не войти. Во всяком случае, сегодня — не судьба. «Великое уходит, малое приходит. Не благоприятна благородному человеку стойкость».
Ничего, ничего, не раскисай. Ну, не выгорело в этот раз. Но все твое при тебе, и ты молод и, может, завтра поднимешься на эту гору с другой девицей. И город выдаст иной расклад. «Свершение. Молодая лиса почти переправилась. Если вымочит хвост, то не будет ничего благоприятного». Гексаграмма «Еще не конец», знаешь ли. Так что, держи хвост пистолетом, молодая лиса, жадный маленький хищник, не замочи!
Хоть на это дело, на предсказание, сгодится этот страшный, мертвый город. ]§[
- 5 просмотров