[ «Может быть, я гений?» ]

– Говорят, что современная российская литература отсутствует как явление, что думаете вы как профессиональный издатель по этому поводу?

– Развитие мира и новых технологий качнули маятник нашей души в сторону потребительского мира, в сторону упрощения. Сейчас буквально каждый может выпустить книгу. Стирается грань между писателем и графоманом. Серьёзная литература становится всё менее интересной людям, а побеждает как в эстраде, так и в искусстве китч, попса – лёгкая, развлекательная, в лучшем случае остроумная и смешная, а бывает, что и просто пошлая. На мой взгляд, пройдёт ещё несколько лет – и старые писатели, такие как Солженицын и Битов, уйдут. И уже не будет ни одного человека, которого я смог бы назвать великим русским писателем.

– А вы?

– (Смеётся) Ну я же вообще не писатель! Я художник и, скажем, сценарист театра…

– Но я видела вашу книгу, которая, правда, не только книга, но и любопытный арт-проект. Вы любите синтезировать жанры?

– Я и издательскую деятельность воспринимал как некий арт-проект, потому что я очень люблю смешивать одно с другим. Так же возник и «200 цветов снега», и фильм, который вы видели в Галерее, – «Светочувствительность». Когда я жил ещё во Львове, где тоже есть Первая галерея такого хорошего парня по имени Георгий Касаван, мне нужно было сделать выставку. Я нарисовал акварели, но мне скучно было просто повесить их на стенку. Поэтому я сфотографировал их полностью и кусками на слайды, а ночью сидел и просматривал. И в этот момент моя маленькая дочь Алиса пробегала под этим слайдом. Когда я это увидел, то остановил её, поставил на табуреточку, включил индийскую музыку и попросил покружиться. И понял, что именно так я покажу людям новые картины. Смешаю театр, балет, живопись и графику – и выставка моя будет сложнее и действеннее.

– «Светочувствительность», я знаю, получила премию на международном кинофестивале.

– Да, второе место на русско-французском фестивале современной культуры и искусства в Ницце, куда мы поехали с модерн-балетом «Повстанцы». «Светочувствительность» тогда называлась «Пер Гюнт» и всем очень понравилась.

 

Издательство

– А что за майки, которые вы сделали и в которых Артемий Троицкий снялся для журнала «GQ»?

– По образованию я театральный режиссёр и театральный художник. Я очень люблю костюм и делал несколько эффектных коллекций для модельных показов в крутых московских клубах. Тогда это было очень модно. А эти майки с лейблом нашего издательства я выпустил к франкфуртской книжной ярмарке, где Россия была почётным гостем. Хотелось сделать какую-то остроумную и наглую майку, а я в тот момент читал философскую афористику и нашёл древнекитайского философа по имени Хуй Ши, а у него такие смешные дзенские афоризмы, ну например: «Черепаха длиннее змеи», или «Чёрная собака – белая», или «Тень летящей птицы никогда не движется», над которыми надо размышлять, медитировать и достигать просветления. Это была первая серия, но мне ещё очень нравится серия «Чёрное и Жёлтое», в которой Анохина ходит. Я начал делать эти майки – и все их полюбили, и Троицкий в одной такой сфотографировался.

– Почему закрывается ваше издательство «Запасный выход»?

– Сейчас закрылись очень многие маленькие издательства, так как они не выдерживают на рынке как бизнес-проекты.

– Странно, мне казалось, что в Москве рентабельно всё!

– Издательство наше известное, имело успех и репутацию, но сейчас мне будет выгоднее вести свою линию с тем же лейблом в каком-то более серьёзном и крупном издательстве, где миллионные тиражи, свои торговые и дистрибьюторские сети. Вот это действительно бизнес! И гораздо легче сделать какой-то эксклюзивный проект там, нежели самому тянуть на себе всю работу и затраты. Издательство оказалось не таким уж и выгодным бизнесом, потому что все деньги делаются на тиражах. А мы же претендовали на интеллектуальное издательство, где тиражи не должны быть большими. Потому что такие книги, как, например, «Д. И. Хармс – сто» или «Умственные эпидемии», интересны только таким людям, как мы с вами, а у нас с вами нет лишних двухсот долларов, чтобы заплатить за них. А вот крупные издательства, которые меня любят и приглашают создавать разные проекты, спокойно решают эти вопросы. Просто на книжке будет два лейбла – издательства и наш.

 

Творчество

– А что вас связывает с Германией?

– У меня родители уехали в Германию 13 лет назад, а надо же недалеко жить от отца с матерью и помогать им. Я очень долго жил так: месяц в Германии, месяц в Москве. Это очень тяжело, и всё равно постепенно становишься немцем. Я очень полюбил Германию, потому что, когда ты попадаешь в Германию, ты попадаешь внутрь очень хорошо работающего компьютера. Всё работает! С возрастом начинаешь это ценить.

– Наверное, то же самое касается и творческой реализации?

– Я вступил в Германии сначала в один Союз художников, потом в другой. Ну представьте! Даже в Москве такого нет. Старинный монастырь в центре переделали в арт-центр: 150 мастерских, несколько выставочных залов, всё напичкано самой крутой аппаратурой и всё к вашему распоряжению. Недавно я делал там выставку…

– А что показывали?

– Показывал космозиккеров, пускал слайд-шоу, Вячеслав Курицын читал свой текст, Марина Гершенович написала обо мне по-русски и по-немецки. Пришли русские эмигранты и немцы. Немцы похлопали в ладоши: «Спасибо, Боря, дас ист фантастиш», а русские просто выпили на фуршете, но такого тёплого отношения и удовольствия, которое я получил здесь, не было, хотя немцы очень благодарные зрители. Вот сейчас многие художники могут выставиться в Москве – в ЦДХ, а ты попробуй выставиться в Махачкале! Ну что вы! Это такой прикол, это эксклюзив, это риск, а мне это приятно. Я здесь когда-то начинал, и мне хотелось повидаться с друзьями, которых я две тысячи лет не видел.

– А что в нынешнем Борисе Бергере осталось от Махачкалы?

– Когда я написал первую свою картину, пришёл Эдуард Путерброт и сказал: «Нарисуй таких сто, и сделаем выставку», ему понравилось. И я, очень вдохновлённый этими словами, начал заниматься живописью.

       Сейчас мне снова хочется этим заниматься. И я думаю, что это будет очень похоже на то, что делал Эдик. Я понимаю, что вы здесь привыкли, может быть, устали, ваш город кажется вам провинциальным, маленьким и скучноватым, а для меня эти несколько дней очень важны. Они дают мне прямо космическую энергию.

– Ваш проект «Космозиккеры», он ведь тоже сделан благодаря космической энергии?

– На самом деле это очень серьёзный арт. Я считаю, что творчество – это путь, путь поиска истины. Художник, если он настоящий, пытается с помощью картины передать не просто красоту, просто красота – в салонах, а донести какую-то главную идею о Боге, об Аллахе, о космосе – назовите как угодно. Передать какой-то смысл. Я очень долго к этому шёл. Сначала я делал перфомансы, потом рисовал графику, я делал одно, другое, третье – и в определённый момент мне захотелось прийти к какому-то потрясающему минимализму. Как даосские художники в древнем Китае. Художник жил в одной деревне пять лет, потом на него спускалась благодать божья – и он рисовал иероглиф счастья для этой деревни. Из которого делали флаг и вешали на доме, чтобы не было засухи, чтобы жизнь была хорошая, аура, фэн-шуй, чтобы всё было о’кей! Это я к тому, что в конце концов очень хочется всё довести до минимализма, как «Чёрный квадрат» Малевича или как картины Хуана Миро, – один жест, один знак, который постарается передать трансцедентальное знание. Я не буду называть это громкими словами «Истина» или «Абсолют». Мне уже больше сорока, и я двадцать лет делал это сложно, но со временем захотел прийти к чему-то одному, самому главному и очень простому. Родились космозиккеры. В них заключён очень важный смысл. Один космозиккер – это маленькая современная скульптура, а когда их сто – это уже целый арт-объект. Они сидят у меня в тарелках с битым стеклом, в различных интерьерах, из них выстраиваются огромные композиции. Космозиккер – это ещё и модуль. Есть известный немецкий художник Юккер, который тоже делает с гвоздями. Для него гвоздь – это модуль. У него есть пианино, покрытое миллионом гвоздей, потому что гвоздь – это символ, символ чего-то острого и твёрдого, это должно пробить вас, чтобы вы удивились и почувствовали. Я сейчас договорился с одним очень богатым человеком, чтобы наладить производство золотых космозиккеров с бриллиантами.

 

Котя и все, все, все

– А «Котя» – это тоже модуль?

– «Котя» – проект чисто развлекательный. В 2004-м году я посетил Центральный Дом художника и увидел, как китч всё побеждает, и подумал: «Какое же всё вокруг говно! Надо что-то придумать и убить их всех!» Я подумал: «Возьму толстого, самого дебильного Котю и вставлю во все картины – пусть сдохнут!» (смеётся). Так я его и сфотографировал, потом подрисовал – и постепенно он стал очень популярным в Интернете. Он был создан исключительно на радость людям, но изначала задачи ставились немного другие – проект был гуманитарным. На первых ста картинках Котя путешествовал по самым знаменитым произведениям великих художников. Дело в том, что современное поколение – это поколение Интернета, других скоростей, и оно не станет въедливо изучать искусство, а Котя должен был стать образовательным проектом в этом плане.

– У вас есть серия работ, изображающих Путина и Медведева с Котей, они вам нравятся, наши правители?

– Я нормально к ним отношусь. Если бы я до сих пор был таким, каким был 20 лет назад, то, конечно, я бы всё это ненавидел, но сейчас как человек в возрасте я понимаю, что из всех зол выбирают меньшее и нельзя сказать, что стало хуже, чем было. Относительная стабильность появилась. Я считаю, что Путин – очень харизматичный человек, настоящий такой красавчик-герой, и если бы он, например, вёл какое-нибудь шоу, то был бы сверхпопулярен. Хотя, конечно, мне очень не нравится история с Ходорковским. Вот чем он лучше Абрамовича? Только Ходорковский сидит, а Абрамович – нет. А Медведев, насколько я читал, наполовину еврей, и я считаю, что это первый в истории России такой президент.

– А вы же называете его unart, то есть «неискусство».

– Потому что изначально он был задуман без претензии на высокое искусство.

– Ну а всё-таки неискусство – это тоже искусство?

– Конечно! Это просто формулировка такая. Если рассуждать о современном актуальном искусстве, то почему, по-вашему, в Москве и Европе сейчас такая мода на современное актуальное искусство? Потому что то, что сейчас произойдёт в галереях и музеях, через 20–30 лет будет рассказывать о том, что происходило в эти самые годы. Сейчас современное искусство часто карикатурное, ироничное, хамское, потому что, с одной стороны, оно должно отражать процессы, происходящие в обществе, например «Буш – дурак» или «Путин – красавчик», а с другой стороны, настоящее искусство – это всегда выход за рамки дозволенного. Дозволенного хотя бы самому себе. Преодоление себя, преодоление ситуации и попытка передать что-то важное и значимое для всех. Я дружу с группой «Синие Носы» – это самые известные сейчас актуальные художники. Их картину «Целующиеся милиционеры» запретили к показу во Франции, а у них есть ещё перфоманс, когда они фейерверки из штанов запускают, при этом оба они великолепно рисуют и очень интересные люди. Но я в Дагестане учился, поэтому не могу позволить себе запускать фейерверки из штанов… Ну, значит, буду делать космозиккеров нестандартных. И я очень хочу донести до вас это своё маленькое открытие, своё гигантское открытие. Может быть, я гений?

– Ваш мультфильм «Ася Рубинштейн», как он появился?

– Несколько лет назад появилась программа ICQ, и вот это окно для сообщений, так называемый браузер, стало чем-то важным и знаковым. А диалог – это ведь вообще важная вещь. В принципе, диалог был основой философии, потом он исчез и возродился снова только в XVII–XVIII веках. Первые философские трактаты были написаны в форме диалога, первые спектакли и мистерии. А это стихотворение Льва Рубинштейна, которое мы сделали как мультик, очень пронзительный «Сонет № 66», выстроено как диалог. Мы добавили звук печатной машинки, стандартный звук набора текста в ICQ и звук нарастающего поезда – медитативный и трансовый – «тудух-тудух, тудух-тудух…». Ритмический удар, который был добавлен для того, чтобы человек с каждой секундой всё больше погружался в стихотворение…

– Но получилось-то в итоге совершенно новое произведение.

– Когда мы с Тимуром Сулеймановым сделали этот мультфильм и показали на фестивале в Москве, то сразу после премьеры к нам подошёл Лев Рубинштейн, обнял нас и сказал: «Ребята, я писал это стихотворение в тот момент, когда умирала мама, и вот что-то приблизительно такое я себе и представлял, спасибо вам огромное». И в глазах у него стояли слёзы, и у нас тоже, и я подумал, что вот ради чего стоит жить и творить. Мы оказались друг другу нужны, а для чего мы, в принципе, живём? Для того, чтобы принести счастье и радость другим людям и самим себе. Я думаю, что на этом всё и построено.

– На выставке вы всем задавали вопрос: «Какое знаменитое произведение искусства вы присвоили бы себе?» А какое присвоили бы вы?

– Наверное, «Чёрный квадрат» Малевича. Его легче всего нарисовать, и оно самое знаменитое. Возможно, я бы присвоил себе некоторые работы Хуана Миро, или Пауля Клее, или что-нибудь средневековое и красивое, как Босх или Веласкес. Или, например, фильм «Рассекая волны» Триера, или его же «Догвилль».