Высокопоставленный сотрудник Следственного комитета России на условиях анонимности рассказал о том, почему спустя 20 лет работы он бы сейчас ни за что не выбрал профессию следователя.
Работаю в прокуратуре уже 20 лет. Можно сказать, я – один из немногих динозавров, переживших здесь все потрясения и революции. После института передо мной не стоял вопрос, куда идти, – конечно, следователем. Работа интересная, увлекательная, престижная. К тому же платили за неё очень хорошо. Инженер, например, получал 120 рублей, а аттестованный следователь – 210.
Но самое главное воспоминание о первых годах моей работы в прокуратуре – это дела. Основной поток состоял из действительно интересных – хищение социалистической собственности, взятки, злоупотребления должностными полномочиями. Ни о каких планах по количеству расследованных дел речи быть не могло. Все работали только на качество, дела в судах не разваливались, и никто не возвращал их обратно.
Новые правила
Следствие стало резко меняться в 90-х годах. Тогда стали появляться многочисленные коммерческие вузы, которые за деньги выдавали корочки. Престиж работы стал падать, зарплаты снижались, по делам пошли ходоки и «решальщики», а профессионалы стали уходить из системы. Многие не выдержали испытания чужим богатством. Молодёжь видела на обысках горы денег, дорогие иномарки, украшения, часы – и всё это откладывалось у них в голове. Они уже легко шли на контакт с продажными адвокатами и «решальщиками». Сейчас я тоже часто вижу, как на обыске у некоторых молодых горят глазки при виде дорогих телефонов и часов.
А в 2001 году приняли новый Уголовно-процессуальный кодекс – библию следователя, в которой прописано, как, когда и в какой последовательности он должен расследовать дело. Вот с тех-то пор мы и погрязли в бумагах. Представьте себе, чтобы взять человека под стражу, до 2001 года было достаточно напечатать три листка. Теперь эта же процедура раздулась до полсотни листов. С этим пакетом документов надо ещё поехать в суд и отсидеть почти сутки в очереди. Чтобы парализовать работу любого следственного подразделения, теперь не нужно отключать электричество или устраивать пожар. Достаточно убрать копировальный аппарат – и работа остановится. Раньше он был только в «главке» (центральная прокуратура города), а 33 райпрокуратуры прекрасно работали без него. Теперь же мы постоянно что-то копируем, документируем, развозим, рассылаем.
Этот же новый УПК преподнёс ещё один неприятный сюрприз. Раньше санкцию на арест человека давал прокурор, а теперь – суд. Когда я приезжал к прокурору, тот внимательно читал уголовное дело. И не дай бог, если я что-то недоделал, тогда он рвал постановление и посылал меня подальше. Теперь доказательства не являются основным мотивом для ареста. Судью особо не интересует, почему мы хотим упечь человека за решётку. И аресты фактически встали на поток. Эта же ситуация открыла дорогу нечистоплотным силовикам для заказных дел. Ведь самый быстрый и простой способ сломать человека и сделать его сговорчивым – засадить за решётку.
Новое ведомство
В 2007-м нас разделили на прокуратуру и следственный комитет. Тогда нам обещали молочные реки и кисельные берега – отдельные кабинеты, современную оргтехнику, зарплату 60 тысяч рублей и другие блага. И что? Большинство наших подразделений размещается в зданиях прокуратур, люди сидят друг у друга на головах, современная оргтехника и повышение зарплаты так и остались несбыточной мечтой. А вот работать точно стало сложнее. Отчасти это связано с пресловутой палочной системой отчётности, когда во главу угла поставлено количество, а не качество. Если раньше у прокуратуры была общая статистика, то теперь её разбили на два ведомства. И никого не волнует, как ты будешь делать план. Милиционерам в этом отношении проще. Они могут фабриковать мелкие преступления или колдовать над статистикой. У нас такое невозможно хотя бы потому, что мы занимаемся делами другого уровня: нельзя же искусственно увеличить количество взяток, убийств и изнасилований в районе. Вот и крутишься, как белка в колесе. Следователи откладывают убийства в сторону и занимаются криминальной мелочовкой – нарушениями авторских прав, попытками дачи взяток и оскорблениями представителей власти.
Такие преступления легко раскрываются и расследуются, поэтому и популярны. До недавнего времени основной поток дел – до 60 % – был по «пиратской» статье 146 (о нарушении авторских прав). Оперативники устраивали набеги на рынки, ловили торговцев контрафактными дисками и сдавали их нам. Теперь такие дела стало расследовать МВД, и мы остались ни с чем. Хитом «плановой экономики» стали дела об оскорблении представителей власти. В этой роли обычно выступают милиционеры. Схема простая: участковый идёт к местному алкашу или дебоширу, тот его посылает подальше, а следователи возбуждают уголовное дело. На расследование уходит два-три дня, затем, несмотря на очевидную мелочность, прокурор подписывает обвинительное заключение – и дело уходит в суд. Прокуроры шутят: «Милиционеры обидчивые только на граждан, а вот когда их начальники обкладывают на совещаниях трехэтажным матом – терпят».
Мы считаем количество расследованных дел, а прокуроры – сколько «косяков» они в них нашли и сколько дел завернули обратно. Вот такая математика. Если прокурор не заметит нарушений, то получит втык от своего начальства. «У тебя там в следствии одни асы, что ли, работают? Иди и ищи». Фактически нас просто столкнули лбами. Многие уголовные дела можно было бы прекратить по вполне законным причинам, но это невыгодно ни следователям, ни прокурорам. В России закрытое дело до сих пор считается негативной статистикой, поэтому при любых основаниях этого стараются не допустить. Палочная система лишила нас независимости от оперативников и прокуроров. Первые добывают нам дела, вторые их визируют перед отправкой в суд – и ссориться с ними никак нельзя.
Новые люди
Более серьёзная проблема – кадры. Следователи резко помолодели, и это не пошло на пользу. Средний возраст сотрудников – 25 лет, и 60 % из них со стажем работы меньше года. Когда в 90-х годах я пришёл работать в районную прокуратуру, то у двух коллег стаж работы был по пять лет, у одной – 12 лет, а у другого – 20. И это всего лишь район. А уж в «городе» сидели зубры со стажем 15 – 20 лет. Уровень нынешнего образования следователей можно назвать катастрофой. Раньше было как? Сначала я получил удостоверение, в котором было написано «стажёр». С этой ксивой я работал год, причём, кроме работы следователя, я в обязательном порядке ходил поддерживать в суд обвинение, выступал в судах от имени государства в гражданских делах, работал за помощника прокурора общего надзора. Утром я мог допрашивать свидетелей по уголовному делу, а вечером шёл в суд выступать прокурором по делу о самогонщиках. За год я прошёл все ступени и уже досконально понимал, как работает прокурорская кухня.
Теперь всё иначе. Молодого сотрудника сразу назначают на должность следователя, и он, ничего не зная и не понимая, начинает расследовать дела. Через полгода у него аттестация, и он получает уже две звезды. Вот и представьте себе, что может натворить такой следователь.
Теперь в следствии работает горстка идейных профессионалов, тех, кому уже недолго до пенсии, бесперспективные бездари и зелёная молодёжь. Новые люди, конечно, приходят на работу, но романтиков и идейных среди них мало. Ими правит трезвый расчёт – хотят наработать опыт и связи, чтобы сбежать в коммерцию, или рассчитывают заработать по-теневому.
В 70 % случаев новичок полгода наблюдает за работой старшего коллеги, а затем увольняется со словами «ну на фиг такую работу, график, кучу бумаг и за такие деньги». И ничего тут не скажешь. Формально рабочий день следователя – с 9.00 до 18.00, но реально – люди живут на работе. У многих в кабинетах есть раскладушки или диваны с постелью. Иногда такой график заканчивается семейными скандалами. Несколько моих коллег развелись из-за таких проблем. Средняя зарплата у следователя 23 – 24 тысячи рублей, что также не добавляет спокойствия в семейную жизнь. Чин повышается каждые два года, но «движок» зарплаты – около 2 тысяч рублей. Вот такая нехитрая схема: два года – добавляется 2000 рублей, ещё два года – ещё + 2000 рублей. Когда стало известно, что полицейский даже на начальном уровне будет получать 45 тысяч, многие задумались: зачем эта геморройная работа за копейки и с ворохом бумаг, если можно сидеть в том же здании полицейским на вахте, ничего не делать и получать в два раза больше?
Все эти причины опустили следствие на пещерный уровень. Стало привычным получать от сотрудников официальные документы с орфографическими ошибками в каждом втором слове, без даты, подписи, времени или с перепутанными статьями Уголовного кодекса. Осмотр места происшествия или обыск проводят, например, десятого числа, а по документам начинают официальное расследование лишь на следующий день. Первый же адвокат разваливает такое дело как изначально незаконное. Были случаи, когда районные следователи присылали материалы уголовного дела об убийстве, состоящего всего из полсотни листков, когда норма – несколько томов. В районах таких сырых дел – 99 %, в округах – 70 %. Начальникам приходится их тщательно просматривать и переделывать в своё сверхурочное время. Можно приехать в субботу или воскресенье в любое следственное подразделение и увидеть там как минимум одного сотрудника, подчищающего хвосты.
А ещё следователи завалены абсурдной и никому не нужной рутиной. Например, нас заставляют посчитать, сколько всего адвокатов было за год по нашим уголовным делам или сколько среди потерпевших оказалось уроженцев Грузии или Средней Азии. С недавних пор мы также должны проводить полноценные проверки по делам о смертных случаях с явно некриминальными причинами. Например, по делам о самоубийствах или о смерти по болезни. Закон позволяет расследовать такие дела даже участковым, но реально занимаемся ими мы. В течение 10 – 30 суток следователь должен провести полную проверку, всё это изложить на бумаге и затем отчитаться. У одного следователя в среднем скапливается 5 – 10 таких проверок, а помимо них он должен вообще-то расследовать и текущие уголовные дела. Такая нагрузка опять-таки отражается на качестве. В типичном районном следственном подразделении на полках скапливается 300 – 800 старых уголовных дел, которыми просто некому заниматься. А, по закону, следователь обязан с утра доставать их из архива, проводить по ним полноценные следственные действия, ежедневно дёргать оперов, заставлять их искать злодеев. В реальности если какое-то из таких дел и будет когда-то раскрыто, то лишь благодаря случайности. Как шутят оперативники, «мы найдём злодея, только если он сам к нам придёт и признается».
Если бы мне сейчас пришлось выбирать, то я бы ни за что не выбрал эту работу.
«Большой город», 8 апреля 2011
- 5 просмотров