[ Дорога в казенный дом ]

Я никогда не работала в государственной организации, давно, как в страшном сне, пребывала в государственной больнице, с тех пор никогда не хожу в государственные поликлиники и не отдаю детей в государственные садики и школы. Ужас, который я испытываю от любого казённого дома, объясним и преодолению не поддаётся.

Национальный аспект выборов

Теория

Ещё в школьном возрасте в журнале «Новый мир» я прочитала воспоминания Анастасии Цветаевой (сестры Марины) о ГУЛАГе. Там было много чего очень страшного, но одна будничная подробность отпечаталась в моём неокрепшем подростковом воображении: женщину при поступлении в лагерь обыскивают повсеместно, с учётом всех анатомических подробностей, позволяющих ей прямо в своём теле сокрыть от государства опасный для него предмет.

С тех пор каждый раз, сталкиваясь с демонстрацией власти со стороны представителя государственного учреждения, например, женщины, выдающей номерок к врачу, или преподавателя, задающего пятый дополнительный вопрос, или паспортистки, которой не понравилась моя фотография, – я вся холодела. Мне казалось, что они могут сделать со мной всё что захотят, и потребовать от меня всего, что во мне сокрыто. Не хуже надсмотрщиков ГУЛАГа все эти люди, от которых требуется печать или подпись, так любят дать почувствовать, как ты от них зависишь! Получая копеечную зарплату, они компенсируют недостаток денег не только взятками, но и кайфом от тех пусть даже нескольких минут общения, когда очередной посетитель находится полностью в их власти.

В общем, я очень боюсь присутственных мест. Каждый, кто умеет стеклянным голосом говорить: «Следующий», так же как и каждый, кто обречённо спрашивает у очереди: «Кто последний?», вызывают во мне первобытную тоску и желание бечь как можно дальше и жить как можно дольше безо всяких справок и разрешений на то со стороны государства. Причём жуть напускает не только чиновник, общение с которым минимально хотя бы по времени, но и контингент самой очереди.

Все, кто в ней стоит, словно бы специально для этого приспособлены. Они темпераментно обсуждают всякие запредельные вещи, типа что соль подорожала на шесть рублей, а котельную так и не починили, и льготы «эти суки» уменьшили, и список бесплатных лекарств сокращается… Стоишь и думаешь: «Кошмар! Надо бежать запасаться солью! Как узнать, какие мне положены пособия? Где оформляют субсидию?». Потом это наваждение проходит. Но те, которые часами ждут возможности высказать представителю государства всё, что они думают о демократах, коррупции и событиях в Беловежской пуще, так увлечённо общаются друг с другом в очереди, что, кажется, забывают о конкретной цели своего визита. Каждый раз, когда я вижу толпу перед казённой дверью, во мне возникают тошнотворные опасения, что отсюда прямо сейчас начнётся новая революция, а митинг уже идёт. Ораторы всё об одном и том же: обокрали, недодали, нагрели руки… Это, конечно, про власти.

Уж не знаю, кого за это благодарить, но моё поколение и, естественно, те, кто младше, никогда не надеялись ни на что хорошее от государства. Мысль, что енто государство мне что-то должно, порой дикой абстракцией всплывает в мозгу, но быстро испаряется при столкновении с реальностью. Если котельная вырубается, я просто покупаю обогреватель и ещё большую кастрюлю для воды. А реакцией на очередное подорожание становится только мысль, что надо больше зарабатывать. Я думаю об этом безо всякого отчаяния и злобы, – в отличие от тех, кто митингует в очередях, мне жаль тратить на это энергию. Так же, как и на оформление пособий и тем более субсидий, что, как мне кажется, ещё страшней. Я ищу варианты заработков – это конструктивно, это позволяет двигаться вперёд. А люди из очередей (и ведь это не только пенсионеры) как будто застряли между временами: социализм давно закончился, а капитализм для них всё никак не наступит. Вместо того чтобы надеяться только на себя, они бесконечно ходят по длинным равнодушным коридорам власти и пытаются усовестить её представителей.

]§[

Номер газеты