[ Бессмертно только имя ]

К этой статье меня подтолкнул труд Мухаммеда Али Мирза Казем-Бека (1802–1870) «Мюридизм» и Шамиль», а точнее, комментарий автора, касающийся «мистика Хадиса», упоминавшегося в качестве учителя будущего имама Дагестана и Чечни в период, когда он приступал к слушанию высших курсов мусульманской школы: философии, толкования Корана, преданий о пророке Мухаммеде и законоведения.

Отец и сын

По поводу имени данного религиозного деятеля известный востоковед даёт следующее пояснение: «Такого имени на Востоке мы не знаем; в первый раз я слышал его от Шамиля, который сказал: Хадис-отец и Хаддис-сын – весьма учёные мистики в Дагестане». Хаддисы, отец и сын, упоминаются и в другой главе исследования, где рассказывается о развитии мюридизма на Кавказе: «После Мансура нам известны имена Мохаммеда Хасс-Мохаммеда, Хаддисов и Джемалуд-Дина, которые в Куринском и Аварском ханствах приготовляли поприще нынешнего мюридизма. Хаддисы, отец и сын, были мюридами и имели много мюридов».

Общеизвестно, что в течение семи лет Шамиль учился в Медресе Мухаммеда Яраги (1761–1838). Но о том, что в этой же школе преподавал в начале своей деятельности и старший сын тарикатского шейха Хаджи Исмаил Яраги (1810–1904), мало где говорится.

Хотя Казем-Бек в своём труде признаётся в том, что ему «неизвестны подробности жизни Шамиля до начала его поприща (1833)», удивляет его нежелание разузнать, кто именно стоит за теми отцом и сыном, названными Шамилём Хаддисами. Быть может, нашему земляку, выходцу из древнего Дербента, покинувшему родной город в возрасте 19 лет и переехавшему в Астрахань и получившему к тому времени определённое образование, в самом деле не было известно имя Мухаммеда Яраги, у которого когда-то учился и упомянутый Хасс-Моххамед? Он же, ширванец Хасс-Мохаммед, вернувшись после долгих лет разлуки со своим ярагским учителем, впервые рассказал ему о накшбандийском тарикатском учении и повёл его в село Кюрдамир к шейху Исмаилу, у которого после надлежащей долгой учёбы будущий первый дагестанский мюрид получил инвеституру на духовное наставничество.

Возможно, что принявший христианство (пресвитерианского направления – прим. ред.) под влиянием шотландских миссионеров Казем-Бек, чьё прошение об исключительном желании работать в Петербурге переводчиком в Министерстве иностранных дел России было представлено Астраханским губернатором Главнокомандующему Кавказа генералу Александру Ермолову (1777–1861), не был осведомлён о ярагском шейхе. Ведь в том, 1824 году, когда Казем-Беком было написано своё прошение, о новоявленном религиозном лидере уже знали в обществе, и покоритель Кавказа тогда приказал кюринскому хану Аслану арестовать «смутьяна» и принять меры в связи с «беспорядками», учинявшимися последователями муршида, объявлявшими газават, размахивая деревянными шашками.

Но наш разговор не об этом. И даже не о том, что «мистики», названные Шамилём в разговоре с Казем-Беком, – это Мухаммед Яраги и его сын Исмаил. В этом сомнений у нас нет. Принадлежащий истории

О жизни и деятельности отца сохранилось достаточно сведений, о нём немало написано как его современниками, так и нашими. К тому же до нас дошла в печатном виде его книга под названием «Асар» («Труды»), изданная в 1910 году в типографии Магомед-Мирзы Мавраева (1878–1964).

А какие сведения сохранились о сыне?

Прежде чем ответить на этот вопрос, следует сделать оговорку по поводу слова «Хадис», применённого имамом Шамилём в отношении своих наставников. В данном контексте это слово использовано не как собственное имя или фамилия, как, видимо, считает Казем-Бек, и не в прямом смысле слова «хадис», что означает рассказ о словах и деяниях пророка Мухаммеда (мир ему), а в усечённой форме слова «мухаддис», то есть человек, сведущий в науке о хадисах, глубоко разбирающийся в системе оценки степени достоверности хадисов со своими специфическими критериями и терминологией.

Называя этим словом своих учителей, имам, ставший уже пленником, в доверительной беседе с прославленным учёным, возможно, полагая, что тот знает, кого именно имеет в виду собеседник, показывает своё непритворное и душевное уважение к тем дорогим ему людям. Ведь они наставляли его на тот славный и в то же время трагический путь, какой он, Шамиль, прошёл достойно и к завершению которого был уже готов.

Хаджи Исмаил-эфенди Яраги поистине был одним из признанных представителей своей эпохи. Вот что пишет о нём Гасан Алкадари (1834–1910) в заключении своей книги «Асари Дагестан», которую он завершил в 1910 году: «Сын именно этого эфенди (Мухаммеда Яраги – А. К.) и есть упоминаемый Гаджи Исмаил-эфенди, который усвоил полностью все науки в обучении у своего отца и у прочих учёных Дагестана, много лет занимался в своём селении преподаванием, а потом в течение около двадцати лет был кадием в Кюринском окружном суде. В настоящее время, потеряв способность к мирской службе, он занялся благочестием у себя дома. Он набожный человек, достигший восьмидесяти лет жизни и ожидающий во здравии и покое, что Аллах Всевышний продлит срок его праведной жизни, да хранит его Аллах Всевышний в благоденствии и почёте». Дружба превосходной степени

Скупые сведения о Хаджи Исмаиле Яраги скрашивают и дополняют два стихотворения великого лезгинского поэта Етима Эмина (1938–1884) «Груша» и «Благословенный Исмаил», а также деловые письма, адресованные ярагцу (поэт работал судьёй в селе Ялцуг, под началом Исмаила). Также известно письмо Хаджи Исмаила-эфенди к Етиму Эмину, в котором он поручает своему подчинённому разрешить определённые судебные дела.

Эти письма свидетельствуют о том, что отношения этих служителей правосудия не ограничивались кругом лишь деловых вопросов. Отнюдь. Эти документы красноречиво подтверждают тесные дружеские связи между начальником и подчинённым, несмотря на огромную разницу в их возрасте. Хаджи Исмаил-эфенди называет Эмина «моим драгоценным сыном». Такой же огромной любовью и благоговением отвечает и поэт. И нет никакого сомнения в том, что его эпитеты как «средоточие добрых нравов», «свет моих очей», «радость моей души» вовсе не из тех, чем нередко мог орудовать тот или иной подчинённый, чтобы умаслить начальника, а исходят из самых сокровенных глубин души. Тем более что вдобавок к этому Эмин смело называет Хаджи Исмаила и «моим другом». А в посвящённых ему стихотворениях поэт расширяет масштаб своих высоких эпитетов, обрисовывая своего героя и как «пожертвование справедливости», и как «счастье нашей страны», и как «достигшего совершенства муршада» и т. д.

Следует добавить, что родству их душ предшествовал тот, несомненно, основополагающий факт, что отец Етима Эмина Севзихан, умерший, когда сыну было пятнадцать лет, числился среди мюридов Мухаммеда Яраги, последовавших за ним в его гонениях, и дружил с сыном Мухаммеда.

Из стихов классика лезгинской поэзии мы также знаем тахаллус (псевдоним) Хаджи Исмаила Яраги: Забиюлла, означающий «пожертвование Аллаху». Наличие псевдонима даёт нам основание предположить, что сын великого шейха имел отношение и к литературной работе, хотя и не сохранилось каких-либо его сочинений. Он оставил имя

Ещё одно свидетельство о незаурядной личности Хаджи Исмаила Яраги, похороненного в селе Верхний Яраг, дошло до наших дней. Это надпись на его надгробии, которая гласит: «Это – усыпальница скончавшегося в месяце саффар 1322/1904 года выдающегося учёного, знавшего Коран наизусть, Хаджи Исмаила-эфенди Яраги, сына шейха, знавшего Коран наизусть, Мухаммеда-эфенди, сына Исмаила-эфенди, сына шейха Малла-Камала, сына Нузура». Невозможно предположить, как долго могут простоять рукотворные надгробия или памятники историческим личностям, но несомненно одно – ничто не вечно. Поистине верно то, что сказал Етим Эмин в одном из своих философских стихотворений: «Бессмертно только имя в этом мире». Остаётся одно только имя и память о великом добре или о великом зле, совершённом обладателем того или иного имени. Что мы, живущие в XXI веке, можем сказать о Хаджи Исмаиле Яраги сегодня, после ста с лишним лет, прошедших со дня его смерти? То, что он был достойным сыном великого отца. То, что он был одним из наставников Шамиля. То, что он дружил с Етимом Эмином и поддерживал поэта, ставшего впоследствии духовным символом своего народа. Во всём этом заключено Добро, совершённое при своей долгой, богатой трагическими историческими событиями, насыщенной ежедневной духовной работой жизни Хаджи Исмаилом, и тем самым и поныне продолжает жить его имя. ]§[
Номер газеты