[ Времена года... ...мои, а не Вивальди ]

У каждого свои зима, весна, лето и осень. Каждому они приносят что-то уникальное и оригинальное. То, что они приносят мне – не получает больше никто. То, что доступно при их помощи другим – остаётся сокровенной тайной для меня и для всех непричастных. Даже для Вивальди.

Зима не для большого города. На его улицах будет только грязное крошево, слякоть и гололёд, и не ждите ничего более. Зима бывает только где-нибудь подальше, где дом в три этажа сойдёт за небоскрёб, а грунтовая дорога – за главный проспект. Зимой надо быть там, где утоптанный снег хрустит, как мешочек с крахмалом, а в неутоптанный можно провалиться если не по пояс, то по колено точно, зачёрпывая холод в меховой сапог. Только там получится вдоволь надышаться прозрачным до звонкости воздухом под ярким морозным солнцем. И в этом вся зима и состоит.
Лето тоже не городской сезон. Раскалённый камень и асфальт – что может быть хуже? Только болтаться с ощущением, что надо бы быть вовсе не в этом месте. Лето надо проводить в море, где можно долго плыть курсом на горизонт, а потом возвращаться на берег и устало сидеть, обсыхая на подобревшем к вечеру солнце. И ни единой мысли ни об осточертевшей работе, ни о всяческих проблемах, оставшихся за пределами этого лета.
Может быть, основная ценность лета в том, что оно кончается. И с ним можно – со сладкой грустью, с освобождающим оплакиванием – проститься. Конечно, оно предоставляет нам универсальную модель всего, чего «больше не будет». И мы можем в своё удовольствие – для полноты и объёмности душевной жизни – проживать в связи с его уходом весь положенный набор чувств, только без реальных утрат. Лето – не катастрофическая утрата, что не мешает этой утрате быть грустной, а чувствам – настоящими.
А вот осень – осень это то время, когда хочется быть именно в городе. Осень это время, когда чай особенно вкусен, а мясо особенно сочно, книги особенно интересны, а мир особенно реален. Это пора не жить мечтами, а твёрдо стоять на ногах, хотя зачем стоять, лучше уверенно шагать по асфальту через хмурь дождливых дней или золотое блаженство бабьего лета. Осенью самое время вспомнить песни, которые летом неохота было слушать, и прочесть то, что не успел прочесть за год. Осенью мысли сами просятся вон из головы, отливаясь более точными словами, чем в любое другое время года. Поэтому осень и будет всегда – лучшим временем. Золото сентября, бронза октября и серое железо ноября. И город, Вечный Город вокруг, с ним осенью не нужны никакие другие места.
А что до весны, то весна хороша везде, где бы тебя она ни застала, и нечего больше про неё сказать.

При создании фрески «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи столкнулся с огромной трудностью: он должен был изобразить Добро, воплощённое в образе Иисуса, и Зло – в образе Иуды, решившего предать его на этой трапезе. Леонардо на середине прервал работу и возобновил её лишь после того, как нашёл идеальные модели.
Однажды, когда художник присутствовал на выступлении хора, он увидел в одном из юных певчих совершенный образ Христа и, пригласив его в свою мастерскую, сделал с него несколько набросков и этюдов.
Прошло три года. «Тайная вечеря» была почти завершена, однако Леонардо пока так и не нашёл подходящего натурщика для Иуды. Кардинал, отвечавший за роспись собора, торопил его, требуя, чтобы фреска была закончена как можно скорее.
И вот после многодневных поисков художник увидел валявшегося в сточной канаве человека – молодого, но преждевременно одряхлевшего, грязного, пьяного и оборванного. Времени на этюды уже не оставалось, и Леонардо приказал своим помощникам доставить его прямо в собор, что те и сделали.
С большим трудом его притащили туда и поставили на ноги. Он толком не понимал, что происходит, а Леонардо запечатлевал на холсте греховность, себялюбие, злочестие, которыми дышало его лицо.
Когда он окончил работу, нищий, который к этому времени уже немного протрезвел, открыл глаза, увидел перед собой полотно и вскричал в испуге и тоске:
– Я уже видел эту картину раньше!
– Когда? – недоумённо спросил Леонардо.
– Три года назад, ещё до того, как я всё потерял. В ту пору, когда я пел в хоре и жизнь моя была полна мечтаний, какой-то художник написал с меня Христа.

Номер газеты