Судьи выбирают кофе

Не так давно, перед первым ноябрьским снегом, случился у меня очередной самый обычный суд. Судебные заседания настолько похожи одно на другое, они настолько лишены смысла, превратившись в одну дань церемонии и устоявшемуся прописанному порядку, и, самое главное, это настолько для всех очевидно, что даже называть их бессмысленными будет банальным.

Но если банальности и бессмыслицы подстерегают нас на каждом шагу, то нам волей­неволей придётся учиться разглядывать в них смешное, интересное и на будущее, может быть, даже полезное. В этом жанре преуспел ещё Гоголь, «специализировавшийся» на высмеивании подмены понятий, двойных стандартов, лицемерия и канцелярщины.

Сильно ли сегодняшняя страна с её реформами вроде переименования милиции в полицию отличается от гоголевской? Не сильно. Разве что борьбу против гоголей ужесточили…

В тот вечер на суд меня вызвали неприлично поздно. Если бы в спецблоке не было запрещено лежать до отбоя (до 10), я бы, вероятно, уже спал. Было около семи вечера, когда «корпусной» Али – между прочим, один из самых ответственных сотрудников СИЗО – окликнул меня через глазок.

В камеру видео­конференц­связи я вошёл в хорошем настроении, которое сразу же передалось ожидавшим меня по ту сторону экрана. Уставшие, но улыбающиеся – меня дождались только самые близкие: родственники, друзья и несколько девушек­журналисток, ставших мне уже как родные.

На первый взгляд судья показался молодым, харизматичным, смелым и грамотным. В двух из этих качеств я ошибся. Говорил он быстро, но достаточно отчётливо. Очевидно, эти скороговорки он выговаривал десятки раз. Несмотря на демонстрируемую вежливость, было видно: слушал меня судья лишь для того, чтобы сказать в конце: «Понятно, садитесь». Его штабная культура и номенклатурный характер речи проглядывались безо всякого психологического анализа. Это был не тот судья, который принимает решения.

Прокурором вызвался персонаж ещё более интересный. Прочитав бумажку, которую, очевидно, читали все прокуроры до него, он с чувством исполненного долга сел. Я задал ему несколько вопросов по существу этой короткой прокурорской памятки, которую все уже знают наизусть. На каждый из них он, сильно мешкаясь, невнятно бормотал, что воздерживается от ответа. Тогда я спросил, как его зовут. Тут господин прокурор растерялся окончательно. Свидетели рассказывали, что у него сильно покраснели уши. На помощь пришёл судья: «В начале процесса оглашались имена его участников», – попытался он выручить прокурора. Я сказал, что не запомнил, а сейчас желаю зафиксировать его имя в своей тетради. Видя, насколько прокурор сконфузился и какие мучительные мыслительные процессы переживает, судья не решился сам сообщить имя и обратился непосредственно к нему: «В принципе, это ведь не секретная информация?» Прокурор окончательно утратил связь с внешним миром и стоял словно не готовый к уроку школьник, опустив голову и уставившись в стол. Даже судье стало неловко. Он посмотрел на меня и извинительным тоном сказал: «Вам придёт постановление, в котором будут имена всех участников процесса».

Не знаю, страшно стало этому государственному мужу перед «финансистом терроризма» или ему было просто по­человечески стыдно перед ложно обвинённым порядочным человеком, но я войду в положение и не стану сообщать читателю его имени, воспользовавшись подсказкой судьи.

С последним, кстати, мы вновь встретились через два дня. Тоже по видеосвязи. Этот суд был примечателен двумя вещами. Первая – прокурором была скромная застенчивая дама. Вторая – судья сильно задержался в совещательной комнате. Некоторые из присутствующих в зале стали с надеждой перешёптываться, уже предвкушая невероятное. Другие сразу смекнули: судья просто хочет показать, что не только чай пьёт. Возможно, что он заваривает кофе!

Наконец, он вышел и разразился длиннющей тирадой, изобиловавшей умопомрачительными юридическими тонкостями. Не заметив очевиднейших доказательств необходимости отправить меня домой, он бросил всё своё образование и ораторское мастерство на то, чтобы выявить ошибку судей Советского райсуда Махачкалы, продливших мне меру пресечения не до 12, а до 13 ноября. Когда он закончил и поспешно объявил об окончании судебного заседания, я представил кота, старательно облизавшего миску снаружи, не заметив в ней сметаны. Как жаль, что на моих судах нет Гоголя… ]§[

6 ноября 2019 г

Из СИЗО­1 г. Махачкалы

Номер газеты