Олег Санаев, журналист, 40–50-е годы
– Мальчик, не вертись. А то у тебя в язычке будет маленькая дырка… Да куда ты всё смотришь? – женщина-стоматолог откладывает очередной блестящий инструмент и пытается проследить за моим взглядом. Говорит она, не раздражаясь, даже весело, но сидит спиной к окну и не видит того, что вижу я.
– Вон там моя мама играет в теннис, – говорю я и киваю на это самое окно, за которым хорошо видна часть Махачкалинского стадиона «Динамо» с остатками велосипедного трека и теннисный корт, на котором действительно идёт игра.
– А как ты издалека узнаёшь свою маму? – удивляется врач.
– Она же рыжая, у неё белая юбка, и она утром чистила тапочки моим зубным порошком, – следует чёткий ответ.
Это эпизод из послевоенного семейного фольклора.
На дворе 1946–1947-й годы. Детская поликлиника на улице Малыгина ещё не разрушена землетрясением 1970-го, и у неё ещё два этажа (оттуда и был виден стадион). Я, маленький мальчик с непонятной для своего возраста сознательностью, сам, без взрослых, хожу сюда к зубному. А на корте, через дорогу, тренируется сборная Дагестана по теннису, в которую входит и моя мама Нина Санаева. Кроме неё в команде Татьяна Жукова, Эдуард Новаковский и (кажется) Владимир Ревнивых (на снимке) – их отчеств я тогда не знал, ведь они для меня были просто «тётя Таня» и «дядя Эдик». Была ещё и «тётя Лида», мамина подруга Лидия Гаджиева, высокая статная легкоатлетка. Её рекорд ДАССР по бегу с барьерами, установленный до войны, был побит только в 60-е годы. (Чтобы было понятно, о ком идёт речь, напомню, что тётя Лида была женой Сиражутдина Гаджиева, историка, философа и альпиниста, матерью трёх братьев – Руслана, Керима и Муртуза, племянников героя-подводника Магомеда, ответвления мощного гаджиевского тухума.)
Безрадостные, даже трагичные 30-е годы, страшные военные, холодные и голодные – послевоенные. Продолжение политических репрессий. И для миллионов людей, не спившихся и сохранивших ясный ум, спорт становится отдушиной, возможностью самореализации, надёжным способом уцелеть. Казалось бы, только что, год-два назад окончилась опустошительная война, вокруг столько горя и проблем, а в стране набирает обороты массовое физкультурно-спортивное движение. Вот уж в чём «народ и партия были едины», так это в этом. Трудно припомнить другое время, когда проводилось бы столько всевозможных соревнований, первенств, вело- и мотопробегов (Махачкала – Гуниб), эстафет (в Вейнеровском саду), спартакиад (вузов, школьников, народов ДАССР). И пусть результаты победителей не дотягивали до уровня 3 разряда, пусть девушки-горянки бежали эстафету 4х100 метров в платках и шароварах, пусть многих участников крупных или, как сейчас говорят, престижных соревнований собирали заранее на сборы, чтобы элементарно подкормить, набрать вес, чтобы они могли добежать до финиша. Пусть! Но именно тогда получил блестящее подтверждение тезис, что массовость является главным условием побед и в физкультуре, и в спорте высоких достижений, становится частью жизни миллионов людей.
Из собственных спортивных impression могу вспомнить те, что связаны с болевыми ощущениями. Чужими и своими. Сначала о том, как раньше в Махачкале проводились турниры по боксу. Происходило это на сцене Клуба рыбников. Здесь устанавливали ринг, который занимал всё её пространство. То ли ринг был большой, то ли сцена маленькая, но секретариат располагался впритык к канатам. И это близкое соседство с полем боя сказывалось на его работе. Когда один из соперников оказывался вдруг отброшен к канатам, весь секретариат рефлекторно откидывался назад, и эта гимнастика повторялась за турнир не раз и не два. Мама, как спортивный активист, к работе секретариата имела самое прямое отношение – своим красивым почерком она выписывала наградные документы. И нередко боксёрские дипломы и грамоты, помимо звёзд, знамён и портретов «вождя всех народов», бывали украшены капельками пота и крови, долетавшими с ринга до секретариата. Разбить противнику нос или бровь так, чтобы кровь брызнула на метр-другой, было проще простого – защитных шлемов, в которых боксёры выясняют отношения сейчас, ещё не было.
Тогда местный бокс мне не понравился, лишь позже я вычитал где-то, что футбол, цирк и балет нужно смотреть классными, хорошими – иначе разочарования не избежать. В этот список с полным правом можно включить и бокс. Зато в школе (№№ 11 и 13) сразу полюбил гимнастику, но прекрасный тренер легкоатлетов Герман Сергеевич Крымин буквально выдернул меня из секции, соблазнил отличными перспективами гимнаста в таком виде как прыжки с шестом. И вправду, на первой же тренировке, в том же секторе на «Динамо», где раньше был теннисный корт, я выполнил норму 3-го разряда. Но на второй, увы, сломал руку. Неудачно приземлился с высоты 3 м 30 см. Оказалось, что лёгкая атлетика – тоже контактный вид спорта.
Это упоминание об опальной лёгкой атлетике (а в городе нет сейчас ни одной беговой дорожки или сектора для прыжков) заставляет вспомнить, что 50 лет назад в маленькой, пыльной, провинциальной Махачкале культивировалось столько видов спорта, что в нынешней расцветающей столице покажется фантастикой. Боевые искусства и футбол – это, конечно, здорово, но куда подевались бывшие у нас когда-то в почёте волейбол и баскетбол (в т. ч. детский), теннис и альпинизм, гимнастика и акробатика, мотоспорт, фехтование и «королева» – лёгкая атлетика со многими её дисциплинами. Этот вид в республике достиг такого уровня, что в начале 60-х годов первым в Российской Федерации высоту 2 метра взял именно махачкалинский прыгун Виктор Большов, и это стало городским событием.
Вспомним, чем заканчивается один из лучших фильмов 30–40-х годов «Цирк» с Любовью Орловой: победившие в борьбе за счастье герои маршируют по Красной площади. Но делают это особым образом: отмахивая рукой назад до предела, а на взмахе вперёд – до подбородка. Это и был шаг марша энтузиастов, которым ходили на сталинских физкультурных парадах до и после войны. В числе участников одного из них от Махачкалы – «Тётя Таня», Татьяна Ивановна Жукова (в 60-е годы зав. кафедрой физвоспитания мединститута), которая нам этот парадный шаг демонстрировала потом в натуре. На радость детям и друзьям. И, вспоминая эти праздники, которые дарил спорт, рассматривая старые фотографии (спасибо, кто-то не ленился, снимал), не перестаю любоваться и удивляться: до чего же красивыми, несмотря на беды и бедность, были наши спортивные мамы!
Даже на фоне Орловой.
Магомед Магомедгазиев, инженер-строитель; 50-е годы
В детстве, живя в горах, я буквально бредил городом. Городом вообще, а не каким-то конкретным, имеющим определённое название. Этот фантом, созданный детским воображением, мне представлялся местом если не волшебным, то, во всяком случае, замечательным: таинственным. Я наполнял его замками, парками и садами, широкими проспектами, машинами и людьми.
Попал же я впервые в город только в 1957-м году, после 6 класса, да и то потому лишь, что Кахибская школа выделила мне путёвку в Артек. Чтобы успеть подготовиться к отъезду, отец в конце мая привёз меня в Махачкалу и оставил на попечении своего старинного друга Алиасхаба Гамзатова – управляющего делами Совета министров.
Махачкала как реальное воплощение воображаемого города меня не разочаровала – я попал в иной, необычный мир, где жизнь была устроена совсем не так, как в горах. Здесь я впервые увидел безбрежное, сине-зелёное море, которое то нежно лепетало, то гневно бушевало, совсем как в сказке о золотой рыбке. Я был покорён и восхищён.
В тот же день случился и первый конфуз. Туалет находился почему-то не во дворе (где ему положено быть), а прямо в квартире дяди Алиасхаба. Я мучительно думал, как быть, и решил, что придётся пользоваться им только глубокой ночью, когда все уже будут спать: где-то аж после часов 10–11-ти. Каково же было изумление, когда обнаружилось, что в городе в 10 часов почти никто спать не ложится, наоборот, всё, можно сказать, только начинается. Весь следующий учебный год ушёл на то, чтобы уговорить родителей отпустить меня на учёбу в город, снившийся теперь чуть ли не каждую ночь.
Мне здорово повезло – в пропагандистских целях в Махачкале открыли экспериментальную школу-интернат, и правительство Дагестана отдало под неё совершенно роскошные, по меркам того времени, здания бывшего погранучилища (теперь это главный корпус и студенческий кампус педуниверситета по ул. Магомеда Ярагского). Родители мои согласились на довольно-таки дорогое удовольствие: за мою учёбу семья должна была платить в кассу школы по 504 рубля в месяц. Для сведения: минимальная зарплата тогда составляла где-то около 280–300 рублей в месяц.
Итак, в конце августа 1958 года я стал одним из примерно 100 тысяч жителей Махачкалы, но аборигены этого и не заметили… На улице со мной никто не здоровался, а на мои приветствия некоторые горожане нервозно таращили глаза. Я быстро сообразил, что в городе так вести себя неправильно и отказался от деревенской привычки здороваться даже с незнакомыми людьми.
Махачкалинская школа-интернат №1 им. Ленина была одной из многих социалистических «потёмкинских деревень». Сюда приводили всех сколько-нибудь серьёзных гостей республики, включая делегации из социалистических стран. Они восхищались тем, в каких прекрасных условиях живут и учатся горские дети, наивно полагая, что во всех интернатах Дагестана ситуация столь же идиллическая. Кормили нас четыре раза в день, еда была обильной, разнообразной и вкусной (каждый день овощи и фрукты, даже зимой). Посуда в столовой была фарфоровой. Правда, неуёмная наша энергия побудила администрацию заменить её на более демократичную – фаянсовую. Ученикам полагалось несколько комплектов добротной одежды: парадной, школьной, спортивной и рабочей. Директором школы был замечательный человек – Хизри Магомедович Магомедов, многие годы до этого возглавлявший министерство просвещения республики. Его стараниями интернат для сельских детей превратился в некое подобие дореволюционного привилегированного учебного заведения, где воспитанников обучали всему, начиная со слесарного дела и кончая бальными танцами. Природная интеллигентность самого директора и его желание воспитывать питомцев в духе классических ценностей старой интеллигенции сыграли главную роль в создании атмосферы тотальной устремлённости к знаниям, всеобщей гармонии, красоте и совершенству. Даже наши хулиганы с остервенением учились играть на гитарах, пели вторыми голосами в школьном хоре и соглашались на… роли пай-мальчиков в школьном театре.
Интернат располагался между городом и фабрикой «трёх националов», как в шутку называли её, а сразу за фабрикой до самого подножия Тарки-Тау тянулись виноградники и неустанно кланялись горбатые насосы – нефтекачалки (теперь это район технического университета). Приморская (основная) застройка города тогда заканчивалась, не доходя до нынешней улицы Батырая, а дальше, до самого нашего интерната, простирался пустырь, заросший кустарником и жухлой травой, и на нём паслись редкие коровы. Современному горожанину, изнывающему в автомобильной пробке возле второй городской больницы, сложно представить, что лет 50 назад здесь был вполне сельский пейзаж. Вообще, город в те времена представлял собой полтора десятка разрозненных жилых массивов, расположенных далеко друг от друга и от основной прибрежной застройки. Посёлок Морстроя, Гургур-аул, Четвёртый посёлок, Первая Махачкала, Альбурикент, Фабричный посёлок, Степной посёлок, Пятый посёлок, Кяхулай, Тарки и др… Тогда ещё никто не верил, что когда-нибудь Махачкала и Махачкала-I могут слиться и образовать целостное городское поселение. За маяком на Анжи-арке на несколько километров тянулись виноградники и лишь где-то посередине одиноко возвышались здания сельхозинститута и строительного техникума (ранее в этом корпусе располагалась областная совпартшкола).
Тогда, кстати, в Махачкале невозможно было услышать совершенно идиотские вопросы: «Чё стало?», «Ты какой нации?», «Чё ха-ха ловишь?» и прочие. Говорили на хорошем русском языке, людей не интересовала этническая принадлежность одноклассников, все читали книги, и очень многие ходили в филармонию слушать живую классическую музыку.
Главным ресурсом нашей школы были педагоги высочайшей квалификации. Их рабочий день начинался рано утром и заканчивался поздно вечером, чаще ночью. Эти достойнейшие люди были настоящими подвижниками. Перед нами был живой пример интеллигентов-бессребреников, преданных своей архисложной профессии. Особым нашим расположением пользовалась завуч школы – Лидия Александровна Далина. В ней чувствовалась особенная стать, некий духовный аристократизм, и никто из нас не мог мысли допустить, что Лидия Александровна в какой-либо ситуации может быть несправедлива, что она способна на неблаговидный поступок. Преподавала она химию, и благодаря её стараниям я по сей день весьма прилично знаю этот предмет. Сильнейшее влияние на наше становление оказала и бессменная воспитательница – Алиева Надежда Яковлевна, – которая вела русский язык и литературу. На её уроках все мы учились смотреть на мир глазами великих писателей, учились сострадать, сопереживать, сочувствовать героям книг. Она была влюблена в Дагестан и передавала это чувство нам. Среди наставников наших вообще было много ярких личностей, но особой нестандартностью взглядов на жизнь и оригинальностью мышления выделялся молодой преподаватель физики Владимир Яковлевич Дворкович – выпускник Таганрогского педагогического института, прибывший в интернат по распределению. Помимо всего прочего, он оказался кандидатом в мастера спорта по шахматам и создал в школе шахматный кружок. Потом выяснилось, что он прекрасно говорит по-английски, и наши слабаки-троечники стали осаждать его по вечерам, и он занимался с ними английским аж до самого отбоя. Владимир Яковлевич был, пожалуй, не только и не сколько физиком, сколько философом и культурологом, и мы, забыв обо всём на свете, подолгу сидели у него в физкабинете, слушая рассуждения о моделях цивилизации, о взаимовлиянии и взаимопроникновении базисных парадигм Востока и Запада. Кстати, от Владимира Яковлевича я впервые услышал утверждение, что Дагестан – это форпост Европы на Востоке. Увы, его уже нет, в 2005 году он ушёл из жизни…
Прошло много лет, давным-давно нет школы-интерната №1. Ушли из жизни многие наши учителя (светлая им память), начали редеть, увы, и ряды моих школьных товарищей, но в памяти живых сохраняются воспоминания о нашей замечательной альма-матер, этом чудесном островке между старой Махачкалой и текстильной фабрикой, где юные люди познавали сложный мир, где бурлили страсти и надежды, где умные наставники сеяли «разумное, доброе, вечное», своим личным примером бескорыстия и альтруизма вырабатывали у мальчиков и девочек почтение к классическим нормам высоконравственного поведения, стремление быть порядочными, добрыми, достойными гражданами.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
_________________________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 67-06-78 и 8-988-291-59-82.
Фото из архивов музея истории Махачкалы и героев публикации
- 36 просмотров