Абдулмумин Гаджиев задал вопрос Владимиру Путину

Какой вопрос я задал бы президенту России Владимиру Путину, если бы «Черновик» аккредитовали на его пресс-конференцию, а администрация СИЗО Ростова-на-Дону организовала мне ВКС с Москвой, а Дмитрий Песков «поднял бы трубку».

Думаю, примерно такой: «Добрый день, Владимир Владимирович. Благодарю за возможность задать вопрос даже из застенок. Признаюсь, для меня это значит, что не всё так плохо, как нам в последнее время постоянно кажется. Вопрос мой следующий…

Сегодня вся страна обсуждает проблему пыток заключённых, масштаб и изощрённость которых шокировали россиян, пользующихся интернетом. Со стороны властей наблюдается определённая реакция на проблему, пусть и не совсем та, которую ждут люди. В частности, в Госдуму внесён законопроект об ужесточении наказания представителей власти за пытки. Это, безусловно, шаг в правильном направлении: пытки – ужасное преступление, и когда их применяют представители власти с целью совершить следующие преступления – это ужасно вдвойне.

Думаю, не каждый человек, даже способный на убийство, сможет длительное время подвергать другого человека пыткам.

Но, на мой взгляд, ограничиться ужесточением наказания – это лишь борьба с последствиями. Есть способ повлиять на эту проблему в корне, подойти к её решению институционально.

Значительная часть случаев применения пыток со стороны органов власти, силовых органов связана с давлением на подследственных с целью, чтобы они оговорили себя или других.

В российских судах такой оговор – самое сильное и ценное доказательство вины подсудимого.

Согласно действующему в стране уголовно-процессуальному законодательству, судья имеет право принимать любые показания подсудимого или свидетеля: первичные (которые часто выбиваются пытками) или текущие – те, что подсудимый или свидетель дают в суде. Согласно же сложившейся в российских судах практике, судьи практически всегда берут за основу те показания, которые поддерживают сторону обвинения.

Неважно, сколько ты приведёшь доказательств на то, что, тебя пытали; неважно, что первичные показания выглядят абсолютно абсурдно… Судья обязательно «придёт к выводу», что давление на тебя оказали именно в данный момент, в зале суда, и ты решил отказаться от тех правдивых слов, которые честно высказал дознавателю, следователю или сотрудникам ЦПЭ.

За два с половиной года, проведённых за решёткой, я прочитал сотни показаний свидетелей из десятков уголовных дел. Они были настолько глупыми, смешными, абсурдными, несостоятельными – что не нужно быть ни юристом, ни лингвистом, ни психологом, чтобы понять: добровольно, в здравом уме, человек никогда такого не скажет.

Институт выбивания показаний пытками привёл к полной деградации следственной работы и судопроизводства в современной России. Оперативники настолько к этому привыкли, что не удосуживаются сочинить хотя бы правдоподобные истории: у них всё проходит в судах…

Зачем работать, если можно пытать и рисовать раскрываемость преступлений?

Так вот, пытки свидетелей и обвиняемых полностью потеряют смысл, если закон обя-жет судей принимать текущие показания, которые свидетели дают в суде. Независимо от того, что из них выбили оперативники. Это на самом деле работает, чему примером может служить практика следствия и судопроизводства у «наших западных партнёров».

А теперь, собственно, вопрос: сможет ли российская силовая машина научиться работать? Или мы так и будем идти по «своему особенному пути»? Спасибо за внимание». ]§[

 

23 декабря 2021 г.,

Абдулмумин Гаджиев из «аквариума»

Северо-Кавказского Южного окружного военного суда в Ростове-на-Дону;

Номер газеты