[ Жизнь Замечательных дагестанцев ]

Читать Камалова и говорить с ним – разные вещи. У этого человека всегда находился ответ на любые, крайне острые вопросы. Поэтому, когда в недалёком 2009 году диалог тогдашнего главреда «Черновика» и Хаджимурада Камалова вылился в полноценное, хорошее интервью, коллектив газеты принял решение поделиться мыслями этого неординарного человека и с читателями. Следует заметить, что те политические моменты, о которых говорил Хаджимурад два года назад, сейчас обрели крайне любопытную окраску. Тем любопытнее читать…

– Признаюсь, Хаджимурад, брать интервью у вас мне как-то боязно. Не потому, что вы учредитель газеты и мой патрон. Меня избрали главным редактором мои коллеги. И «ЧК» состоялась как газета именно потому, что в ней собрались в хорошем смысле агрессивные профессионалы, умеющие держать удар и отстаивать свою позицию. Вот вы предлагаете нашей читательской аудитории свой взгляд на четырёхлетний период правления Муху Гимбатовича. Зная вас, убеждена, что разговор будет о конкретных персонажах и фактах. Причём в таких невероятных деталях событий и психологических портретов, на которые способны только вы, и от того возражать, дискутировать представляется делом сложным. Для начала спрошу вас о прошедших выборах в Дербенте.

– В Дербенте произошла ужасная вещь. Безусловно, президент республики «разобрался» с непокорным главой администрации. Бросил все силы и… подавил претендента. То, что Имам Яралиев по праву претендовал на должность главы и, пожалуй, гораздо лучше управлял бы городом, чем Феликс Казиахмедов, у меня не вызывает вообще никаких сомнений. Вместе с тем Имам Музамудинович сегодня пожинает то, что сеял на протяжении десяти лет. Сеешь «зубы дракона» – собирай урожай войны. Он вместе с Дедом копал яму другим, но теперь, к несчастью, угодил в неё сам. Это несправедливо по отношению к нему. Что по мне, так я полагал бы достаточной потерей уход с должности прокурора. Сорвавшись с этого олимпа, став главой Сулейман-Стальского района, сам Яралиев в корне изменился. Умным он был всегда, а вот жизнь изнутри увидел сполна. Произошли качественные метаморфозы. Он был бы существенно лучшим мэром Дербента, безусловно. Но политика, так же, как и история, не знает условностей и сослагательного наклонения не терпит. Имам Музамудинович не сумел найти правильный путь.

Говоря простым языком, голоса открыто покупали все. Наказывали только одного Яралиева. На стороне Казиахмедова больше административного ресурса, на стороне Яралиева – больше денег. Штаб экс­прокурора подготовился великолепно, даже в формировании участковых комиссий преуспели. Своих людей ввели в составы практически каждой комиссии, заручились поддержкой отдельных чиновников, широкой интеллигенции, наладили механизм скупки голосов, доставки денег, обучили членов комиссий с правом совещательного голоса и наблюдателей, подтянули силовой компонент. Подготовка, что называется, просто сказка. Но на той стороне – аппарат насилия и «сплочённость всей правоохранительной системы». Почему в кавычках? Это цитата из интервью с Имамом Яралиевым в «Черновике» (октябрь прошлого года, по-­моему). Он тогда сокрушался, что ныне правоохранительная система не сплочённая, занимается «самоедством, что недопустимо». В прошлом году, когда МВД руководил Адильгерей Магомедович, действительно сложно было ждать сплочённости всего правоохранительного блока. Но что тогда, что сегодня, когда ФСБ, МВД и Прокуратура выступили на стороне Казиахмедова единым фронтом… едва ли эта пресловутая сплочённость принесла бы пользу Яралиеву. Вот и не принесла… Сегодня он вне системы, которую создавал собственными руками. Поэтому она его и пожирает. Жаль…

Кстати, что дала Имаму Музамудиновичу поддержка мэра Махачкалы?

Саид Амиров, на мой взгляд, однажды сделал ошибку, когда пошёл в атаку на действующего президента в следующие же дни после убийства Магомедтагирова. Тогда он просто не разобрался в ситуации. Сегодня в ситуации не разобрался уже Яралиев. Даже если в результате войны с президентом президент проиграет, они-то уж точно не выиграют. Проигрыш Алиева вовсе не означает автоматически выигрыша Яралиева.

 

«Заговорщики»

 

– А в чём, по-­вашему, ошибся Саид Джапарович?

– Он слишком верит в аварский союз, в общеаварскую идею, антидаргинский или какой-то там ещё заговор. Эти конспирологические теории ведут к тому, что твои подчинённые запросто дезинформируют тебя, кормя байками на любимую тему. Все свои неудачи они потом списывают на эти пресловутые «заговоры». Вот Амиров и попался.

Его информировали, что Муху и Магомедтагиров в паре играют против него, что у них политический союз. На самом деле министр в основном саботировал практически любые установки президента, если они шли вразрез с его собственными интересами. Единственное, что могло объединить покойного с президентом, это отношение к мэру Махачкалы. Но, согласитесь, зыбкая почва для серьёзных союзов. Министр опасался Амирова – слишком сильно Адильгерей Магомедович увяз в городских кварталах. У любого богатого человека в Махачкале найдётся ахиллесова пята – земля без «зелёнки», налоговые недоимки, коммунальные долги, судебные приставы по неисполненным судебным решениям в конце концов. На рожон Магомедтагиров не лез: покойный был умным, трезвым человеком. Но и Саид Джапарович меру знал – ни одного открытого выпада в сторону министра за полтора года. Раньше, при правлении Магомедали Магомедовича, Саид Амиров только матом не крыл министра – и с экранов телевидения, и со страниц «Махачкалинских известий», и «Дагестанской жизни» – критика лилась нескончаемым потоком. А при Муху Алиеве ну хоть словечко молвил бы. Это было перемирие по умолчанию: Магомедтагиров опасался Амирова, Амиров опасался Магомедтагирова. Не критиковал мэр и президента, хотя поводов было предостаточно.

Просто Амиров переоценивал союз аварцев. Он-то знал, что такое политический патронаж, и полагал, что президент патронирует министра так же, как когда-то председатель Госсовета патронировал мэра столицы. Не был Адильгерей Магомедович адептом аварской идеи. Сама идея – блажь, плод болезненной фантазии. Когда, к примеру, осенью 2004 года надо было обескровить «Северный альянс», по требованию даргинца Магомедали Магомедовича, аварец Магомедтагиров удалил из Хасавюрта начальника горотдела – аварца Омара Тупалиева –а на его место внедрил опять-­таки аварца Айтемира Салимгереева, проинструктировав последнего игнорировать любые требования Сайгидпаши Умаханова.

Начальник горотдела был скорее союзником кумыка Алимсолтана Алхаматова, нежели аварца Умаханова.

Так вот, когда убили Магомедтагирова, мэрская критика полилась на президента как из рога изобилия. Мэр не мог взять в толк, что с убийством министра позиции президента не ослабляются, а, наоборот, усиливаются. Теперь, при любом министре, кто бы им ни стал, Алиев реально может управлять процессами: неофит никогда не осмелится саботировать установки президента, потому что без его помощи и помощи пропрезидентской ФСБ ни один министр не справился бы со сложнейшим чугунно-железобетонным механизмом МВД, которое управлялось лишь столь же железной волей покойного министра. Мэр посчитал, что наступил момент для атаки. Конечно, это было ошибкой.

 

Гвоздь дня

 

– Почему вы уходите от определения «команда» для президентского окружения?

–Президентские СОратники. Уже по написанию видно, на чём именно я акцентирую внимание читателей: в начале своей деятельности любой президентский союзник ощущает себя ВЕЛИЧИНОЙ. Соответственно он начинает произносить слово «соратники» с надлежащим пафосом, ведь у него отныне появляется возможность поставить себе на услужение немножечко президентского потенциала, подержаться, скажем так, за скипетр власти. Вначале как-то не думается, что слово всё-таки предполагает иное – героическую жертвенность во имя лидера-ратника-ратоборца. Эта туманность вокруг внутренних установок через месяц­-другой проясняется. Тут обнаруживается, что все, кто приходит к президенту в «команду», во-­первых, не очень желают жертвовать, скорее, ждут жертвы от него самого, а во­-вторых, не очень дорожат своим постом­, должностью. Ведь никто из неофитов власти за свою должность не платил. Бог дал, Бог взял – примерно так отнеслись бы к «бесплатному» приглашению во власть и последующему отчуждению от неё люди, которые просто хотели быть в команде, но не подряжались биться за президентскую идею… А составная­-то часть слова «соратник» – главная! корневая!! смыслообразующая!!! его часть – подразумевает битву, ратное дело. Вот и получается, что у президента нет соратников, есть только работники…

При Деде во власть просто так не приходили. Должности продавались/покупались, поэтому ими дорожили и отжимали из них всё, что можно было. Навар становился исключительным смыслом деятельности всех без исключения подразделений власти.

Дед членов своей команды не обижал, не трогал, да и не мог он их тронуть, даже потеснить не мог – целая проблема: места-то куплены. Поэтому, если, не дай Бог, случалась гибель обладателя купленной должности, на его место приходили ближайшие родственники погибшего. Ни образование, ни знание, ни харизма в счёт не шли – только его величество доллар. Так вот, как ни парадоксально, в той системе пестовались СОРАТНИКИ (без кавычек). Все оставались при своих: Дед не вмешивался в дела своих вассалов, тем более в дела вассалов своих вассалов, а его вассалы жертвенно подставляли свои сердца под стрелы огненные врагов Деда. Ведь лишись Дед власти, все его вассалы должны были начинать с нуля, а то и с минуса. Врагов у дедовских вассалов накопилось много, и, если б политическое руководство республики возглавил человек, за спиной которого находились непримиримые оппозиционеры прошлой власти, многие вынуждены были б срываться с насиженных мест – в Москву, Питер, Париж... Куда угодно, только б не попасть в услужение к «новым», а то и на зону. Вот почему, когда Дед понял, что «всё, пора, теперь точно не оставят», он выбрал наиболее безболезненный переход власти – к Муху Алиеву.

И, в принципе, всё действительно прошло для старых бюрократов безболезненно, никому никуда срываться не пришлось – гражданское согласие как никогда стало соответствовать пословице «каждой сестре по серьге». Правда, на фоне абсолютно мирного процесса сохранения и перераспределения должностей у президента случился какой-то нелепый брык. Поразительно, но самое лучшее, что было у Деда, единственное его прогрессивное наследие – сын Магомедсалам – оказался единственной жертвой кадровой политики Муху Алиева. Умница, интеллектуал, действительный доктор наук, человек на 99% не ответственный за губительное мировоззрение своего отца (которого он не мог не поддерживать как отца), был выбран для Муху Гимбатовича в качестве козла отпущения. Выбран теми, кто быстренько смекнул, что, судя по всему, президент большой жертвы не жаждет – ему нужен лишь символ социальной справедливости, символ очищения от скверны. А кто быстрее подсунет, предложит президенту жертвенного барана, тот ещё и в фаворе окажется. Вот и постарались подковёрные соратнички, мажордомы паркетные – все постарались, по коллегиальному согласию.

Дедовские вассалы сохранили неправедно нажитое, сохранились многие министерства и службы. За каждое неэффективное звено государственной власти президент, конечно же, брался: он неистово пытался реорганизовать управление экономикой, но… Всё это делалось по своему (далеко не экономическому) пониманию и желанию мелких реваншистов, которые решали свои кадровые микрозадачки. Президент закрывал учреждения, обещая отрешаемым от руководства другую равноценную работу, но работы в таком количестве в государственных органах по определению быть не может.

 

Любимчики и вассалы

 

– Описываемые вами нравы президентского окружения присущи королевской свите. Без фавора, фаворитов и фаворитизма свиты не бывает. Кто, как и за что становится фаворитом?

– Дагестан мало того что социал­-феодален, поражён хазарско-­гуннской культурной традицией. Ему присущ лёгкий флёр исламизации и одновременно славянизации. Пролетарская культура сорокаградусного пития и джамаатско­-общинная аскетическая демократия. Отуречивание и персизм. Хаос… В государственном правлении это одновременно и «мадридский двор», и «Византия». Здесь думают одно, говорят другое и… вы зря думаете: делают третье – никто ничего не делает, все имитируют деятельность. Система коварная и беспощадная. Здесь любая попытка одного из визирей возвыситься, уйти в отрыв, в финишный спурт моментально пресекается визирями второго, третьего уровня.

На ваш конкретный вопрос я частично ответил в предыдущей части нашего интервью, в сюжетной линии вокруг «своих олигархов» и «не своих»: Сулеймана Керимова и Шамиля (Ризвана) Исаева. Фаворитов же у Алиева много, вернее, много раз обновляющихся фаворитов. Каждая новая волна любимчиков сперва набирается от президента потенциала, так сказать, намагничивается от президентской власти, а затем начинает подмагничивать свою собственную свиту. Причём в этом хаосе гуннско-хазарской дикости постоянно присутствует ещё элемент цивилизационных отношений средневековой Франции: как и там, в нашем королевстве «вассал моего вассала не мой вассал».

Что на простяцком языке означает: намагнитившийся фаворит намагничивает своих вассалов, становясь сильным вовсе не для того, чтобы переподчинить свою окрепшую нукерскую знать президенту. Фаворита очень быстро зашкаливает от чувства преисполненного совершенства и… он потихонечку разрабатывает программу дальнейшего укрепления, вплотную прижавшись к спине президента, а через его плечо заглядываясь на президента будущего. Президент довольно скоро начинает ощущать это заглядывание через своё плечо на оппонентов и быстро приводит отношения с фаворитом к реституции (первоначальному, исходному положению). Очень скоро шустрик перестаёт быть не только фаворитом, но и вообще политиком, его лихорадит от первых признаков политической гангрены – о нём забыли, на плаву не удержали. А из политического небытия, хоть и кратковременного, возврата не бывает...

Вот так будут оттираться от власти людишки с замашками мошенников, авантюристы, «временщики», «социальная пена», «поплавки»… А на смену им придут – уже идут! – молодые… вернее, относительно молодые политики 33–55 лет. Сперва они вынуждены будут доказать свою состоятельность в бизнесе, лишь затем укрупнившийся бизнес по­-лоббистски начнёт их продвигать во власть. И когда они выйдут на первый план, произойдёт мощный отрыв по уровню профессионализма в исполнительной власти. Новая генерация дагестанских политиков в мгновение ока сметёт закисших в управленческих креслах людей с кисло­капустным мещанским мышлением. Скорее всего, это будет при новом президенте…

 

Верные ориентиры

 

– Откуда возьмётся эта новая генерация? Какие есть предпосылки для её возникновения? Ветра перемен что-то не чувствую. А если и придут молодые и профессиональные, не закиснут ли и они в этом бюрократическом болоте российского госаппарата, частью которого является дагестанская бюрократия?

– Ну почему же? Урагана действительно нет, но ветерок есть, вполне ощутимо дует. Это не заслуга президента Алиева, просто федеральная власть тоже меняется. Кремль нуждается в унификации управления, поэтому что на востоке, что на юге идут общие процессы. При Медведеве ещё более ясными стали стандарты демократии в сфере образования, менеджмента. Поэтому, к примеру (например), так кардинально меняется общеобразовательная школа. ЕГЭ, к примеру, – разве не революция? Плохо начатая, но саморегулирующаяся, самоисправляющаяся системная революция. Сегодня за семьдесят процентов учеников экзамены сдают грязнолапые учителя, но в течение двух-трёх лет всё отрегулируется настолько, что коррупционный элемент сохранится на уровне не выше 5–10%.

Сразу же поменяется и высшая школа, качественно преобразится. Уже в этом году в абсолютном большинстве вузов недосчитались первокурсников – недобор более трёх тысяч! С каждым годом этот процесс будет развиваться, в вузы попадут только самые подготовленные. В конце концов общее количество вузовских студентов дойдёт до 25–30 тысяч, а сегодня-­то их более 115 тысяч! И в то же время начнут открываться средние технические и специальные учебные заведения, центры профессиональной подготовки механизаторов малой механизации, наладчиков, взрывотехников, каменоломщиков, кафельщиков, сантехников, садоводов (окулировка там, копулировка, прореживание)… Этих, не вузовских, а сузовских студентов в республике должно быть не меньше 75 тысяч, а сегодня насчитывается всего-то около двадцати тысяч. Тогда­-то, наконец, у молодых людей появятся верные ориентиры, они не будут, как сегодня, переоценивать свою социальную значимость и профессиональную ценность: чем менее подготовлен выпускник вуза, чем меньше он знает свою специальность, тем более завышен его спрос на высокую зарплату и место в обществе; он просто не понимает, что он недоумок и никому не нужен.

Эти же процессы мы с вами ощущаем? Это разве не оздоровление? Без всякого сомнения. Далее. Разве кризис не привёл к тому, что те, кто когда-то уехал из республики, наиболее ценные профессионалы, сегодня, не выдержав в мегаполисах конкуренции (а если там нет своего жилья, любая работа на фирму – дело обречённое), возвращаются? Факт – сегодня усиливается давление умных на недоумков. В течение 3–5 лет мы явно ощутим присутствие рядом с собою креативных, дерзких и амбициозных. Сегодня же для того, чтобы отобрать из общей массы наиболее дееспособных людей, доселе неизвестных, а затем и втащить их в исполнительную власть – в чиновничий серпентарий и бюрократический террариум – нужны и твёрдая воля, и ясное понимание праведной силы. Президент же не готов пока принимать сильных решений. Лишь в каждом пятом-шестом случае решение президента приводит к ощутимым результатам вследствие принятия им резких, сильных, пусть и противоречивых, решений.

– Скажите, в чём «секрет» политики федерального центра на Кавказе, в Дагестане в частности? Непоследовательной или непредсказуемой её не назовёшь – как раз наоборот. Но этот набор клише (бюджетными деньгами засыпать, силой усмирить) в системном плане уже завёл в тупик Россию на Кавказе, это политика, руководствующаяся заблуждениями и искажённым пониманием местной действительности. Хотя, может, понимание и не всегда искажённое, но нет оперативной, своевременной реакции на ситуацию, не говоря уже о её прогнозировании и разработке превентивных управленческих решений.

– Мы в нашем маленьком болотце полагаем, что во всём мире все про нас знают. На каждом шагу приходится слышать: ты что, думаешь, там, в Москве, не знают, что здесь происходит? Они все там заодно – все прекрасно всё знают. Просто им так выгодно… Огромная доля правды в этих словах, конечно, есть. Но что такое «огромная» в нашем случае? Пять процентов правды в общих суждениях – это уже огромная доля, критическая (!) для столь интегрированного общества. Когда в каждом двадцатом члене общества зреют такие настроения, общество становится неуправляемым, анархичным…

Так всё­-таки знают в «москвах» о том, что происходит в нашей республике, или не имеют ни малейшего представления? Те, кто учился в школе на твёрдую четвёрку, не могут не знать об особенностях человеческой памяти. Почти всё в нашем с вами умении запоминать и усваивать зависит от маленькой такой желёзки – гипокампуса. И у всех этот гипокампус почти один и тот же. Так вот, среднестатистическая ординарная личность может запомнить всего-то порядка трёх тысяч человек и всё, что с ними ассоциируется (лицо, имя, манеру говорить). Лишь такие феноменальные люди, как Наполеон, Суворов, Александр Македонский, Публий Сципион, знали, по преданию, всех своих воинов по именам – что-то вроде 10–35 тысяч имён.

    Рабочая память человека средних способностей как бы вытесняет образ знакомых, с которыми он неактивно общается. Грубо говоря, при новом контакте вытесняется каждый три тысячи первый, с которым прервано общение. А теперь перевоплотитесь, «сядьте» на место Ельцина

Представьте: 89 субъектов федерации и у каждого субъекта своё законодательство, свои органы исполнительной и представительной госвласти, причём в каждом регионе численность чиновников вообще ничем не регулируется. Несколько тысяч видов регулируемой государством деятельности, постоянные перекраивания и реструктуризации с перманентной сменой всего управленческого аппарата. Это по 7–9 человек в каждом субъекте, чья компетенция напрямую была связана с федеральным центром. И от трёх до пяти человек из них сменялись каждые полтора года. Это означает, что только для того, чтобы иметь самое общее представление о процессах, происходящих в субъектах, Ельцину пришлось бы принимать в год 600–750 человек из регионов. А теперь представьте, что Ельцину пришлось встретиться с каждым из них и хотя бы раз побеседовать. Кто-нибудь на месте Бориса Николаевича сумел бы разобраться в правдивости доводимой информации, не говоря уже о том, чтобы перепроверить и правильно отреагировать? Никакой системности ведь не было в том, что делала тогда власть, – только хотение или нехотение «хозяина».

С Путиным, конечно, управление страной систематизировалось. С Медведевым, кстати, ещё более упорядочилось и систематизировалось. Но количество людей, через которых они должны узнавать о том, что на самом деле происходит в регионах, всё равно слишком велико. И никакие там управления внутренней политики при Администрации Президента России не смогут впитать в себя разрозненные и крайне противоречивые сведения о Дагестане, скажем, и разложить всё по полочкам. Особенно при такой чудовищной коррупции, особенно при таком ужасном расслоении дагестанского общества, при таком противостоянии разных социальных групп, как у нас! А дагестанцы ведь не только напористыми оказались, как выясняется, но и мстительными, предприимчивыми, весьма жертвенными, «щедрыми» на взятки. Практически ни один чиновник федерального уровня после того, как с ним пообщается «щедрый» дагестанец, не удержится от соблазна по-своему интерпретировать какое-нибудь событие и донести «наверх» в нужном свете.

Поэтому в Кремле о Дагестане весьма и весьма смутные представления. Нет смысла даже говорить о ФСБ, МВД, других федеральных подразделениях, чьи аналитические отделы по долгу службы должны были проводить кросс-анализ ситуации в режиме реального времени и периодически докладывать наверх. Во-первых, за последние двадцать лет коррупция очистила эти ведомства от истинных профессионалов, а во-вторых, руководители этих подразделений лишь в последнее время (под страхом быть наказанными московским руководством) стали более-менее независимыми от местных «кардиналов» и научились формировать относительно корректные отчёты. До этого долгие годы все подавали вывернутую наизнанку картинку о братской дружбе народов Дагестана, о мире и согласии, об экономическом росте и сокращении безработицы… Ни слова о коррупции. Только об одном негативе сообщали дагестанские власти в то время – о ваххабизме. И то, страшно преувеличивая явление; ваххабизм в середине 90-х был своего рода пугалом, средством шантажа федеральных властей. Местная власть как бы намекала: всё у нас хорошо, в отличие от Чечни. Там – война, а у нас – развитие. Мы всё контролируем, у нас есть всё для предотвращения сепаратизма по чеченскому сценарию. Всё есть (!)… кроме денег. И федеральный центр бездумно отваливал нам безумно большие деньги в виде дотаций. Это был ужас! Поэтому у нас и экономики нет: все­все­все только и заняты поиском работы в государственном или муниципальном учреждении, где можно вымогать с населения взятки. Это – главный памятник эпохе дедовщины. Короче, ни тогда, ни сегодня даже Москва не знает, что происходит в Дагестане и как именно происходит.

Стоит ли теперь говорить, насколько хорошо Медведев осведомлён о коррупции, других социальных болячках и умозаключениях дагестанцев?

СМИ – особый счёт! При Деде были две еженедельные республиканские свободные газеты. Первая – «Новое дело», которая смело­пресмело критиковала окончательно проигравших коммунистов. После 96-го все, кто в потаённом кармане всё ещё хранил партбилет и в ожидании наблюдал, чья возьмёт, кинулись осваивать новые просторы – бюджетные – и завоёвывать новые командные высоты – министерские кресла в социал-феодальном государстве. Про социализм и коммунизм бывшая партноменклатура забыла окончательно.

Забыли, по большому счёту, все… кроме редакторов «Нового дела». Эти продолжали воевать с коммунистическим трупом. Никого, естественно, эта «борьба» уже не трогала, актуальность этого оголтелого антикоммунизма давно была утеряна, читатель потерял к затасканной теме всяческий интерес, но журналисты всё бились и бились за светлые идеалы свободного рынка (не понимая, собственно, что такое рынок) и предпринимательство (не представляя, что такое капиталистическое воспроизводство и экономика). Новодельцы воевали с коммунистами. И это в то время, когда коррупция проникала во все щели, завоёвывала всё новые пласты населения. Взятка стала смыслом жизни 70% трудоспособного населения. Министры и главы администраций заказывали друг друга киллерам. Вокруг создавались всё новые и новые госучреждения и органы власти, чтобы было что продавать – должности за взятки. Милиция сатанела. Бывшие напёрсточники и гопстопщики становились лучшими друзьями «отцов» республики, их награждали орденами и почётными званиями. А в это время журналисты независимой газеты продолжали… воевать с коммунизмом; теперь уже точно «с призраком коммунизма», как писал в своём «Манифесте...» Карл Маркс.

Всё, что здесь написано, безусловно, пронизано сарказмом к коллегам. Во многом – сарказмом справедливым и праведным. И всё же «Новое дело» – патриарх свободной прессы, символ свободы личности и ответственности государства за граждан. И это – наши братья по крови, по генам, мы – сиамские близнецы в своём роде.

«Черновик» появился, когда не писать о новых язвах стало просто невозможно. Об этом издании больше нечего сказать – всё перед читателями.

И как же повела себя госсоветская власть в отношении к этим независимым газетам? Как?! Не буду говорить о «патриархе», но «Черновик» затерроризировали. Как минимум семь владельцев помещений, с кем мы подписывали договоры аренды, расторгали их буквально через месяц-­другой, объясняя, что они (владельцы) являются «членами команды Деда», а Дед давит. Проверка за проверкой, суды за судами. Государственная типография отказывала в печати, банки – в кредитах. Это была форменная «дедовщина», почти в армейском понимании этого слова.

А что сегодня? Сегодня что?! Остатки «дедовщины» продолжали ещё в прошлом году где-­то «не по делу напрягать, жи есть» (чтобы было понятно большей части дедовской команды, перейду на сленг наследников того периода) газету «Черновик», но уже тщетно, вхолостую. А рядом появилась ещё пара изданий такого же роду-племени. Посмотрите, сегодня в киосках первым делом спрашивают именно эти газеты, по порядку: «Черновик», «Новое дело», «Свободную республику» и «Настоящее время». Чем закончились ткачёвско-адильгерейские наезды на три из перечисленных издания в 2008 году? Правильно: закончились крахом реакционеров. Все эти газеты, кроме разве что «Нового дела», критикуют президента Муху Алиева. Некоторые даже не критикуют, а обзываются (потому что не понимают происходящего и не знают, что такое капитализм – профессионализма не хватает). А чем отвечает президент? Пусть ответят сами читатели – они же знают лучше всякого.

Давайте пройдёмся по вузам. «Черновик» вот уже пять лет пишет о том, что ЕГЭ – спасение для нашей высшей школы. Понятно, из того, как экзамены прошли в этом году, ничего позитивного не выйдет: за чуть ли не 80% выпускников экзамены сдавали преподаватели. Но ЕГЭ обречён на самоочищение. Вузы вынуждены будут ежегодно принимать тех, кого им определит ЕГЭ, и на первой же сессии неучи, за которых экзамен сдал «добрый дядька», будут отчислены. Раньше неучей удерживали в вузе, потому что их родители платили за поступление. Теперь гарантии от отчисления двоечника нет. На этих условиях тщеславные родители перестанут, в конце концов, запихивать своих педагогически запущенных чад в институты. Вузы начнут-таки выпускать специалистов. До сих пор высококлассных специалистов выпускалось лишь около 5%–7% от общего числа выпускников. Студентов вузов в республике было в пять раз больше необходимого (около 120 тысяч!), а студентов средних специальных и средних технических заведений – в три раза меньше необходимого. А уже в этом году вузы недосчитались порядка трёх тысяч первокурсников. Хорошо ли это? Замечательно! Если меньше будет тех, кто с дипломом наперевес и взяткой за пазухой будет осаждать кадровые управления муниципальных и государственных органов власти, больше станет сантехников, кафельщиков, механизаторов, сварщиков, зоотехников и так далее. Разве что преподаватели вузов ежесессионных взяток недосчитаются – только и всего.

Позитив ли это в конечном итоге? Безусловно. Лет через пять мы ощутим этот результат. А представьте, что было бы, если бы подвижки в сфере образования начались пять лет назад!

 

Кто вы,

Хаджимурад Камалов?

 

– Расскажите немного о себе. Кто такой Хаджимурад Камалов?

– Странный вопрос… Гражданин Российской Федерации. Что ещё? Ну, инженер. Аварец, если речь о национальности. Не журналист. К сожалению. Но и журналистом в полном смысле этого слова едва ли кого могу назвать. Как раз лучшие из лучших – а в основном это «ЧеКисты» – специалисты без журналистского диплома. Отсутствие жертвенных и глубоко образованных, хорошо подготовленных по разделам специальной социологии, политологии, экономики журналистов делает нашу республику затхлой, вечно стагнирующей.

– Не будем преувеличивать «вклад» журналистов в «затхлость и вечную стагнацию» республики. Качество дагестанской журналистики производно от этой «вечной стагнации». Мне запомнилась цитата, случайно вычитанная в одной из брошюр: свобода слова – это миф, СМИ в государстве свободны настолько, насколько им позволяют быть свободными. За что я покритиковала бы дагестанских журналистов, так это за некий информационный эксгибиционизм, нарциссизм. Профессионализм и компетентность подменяются и одновременно как бы компенсируются яркой личностной характеристикой, харизмой.

     Здесь, по большому счёту, нет позиции или оппозиции – есть демонстрация себя любимых.

– Вы хорошо сказали: «Яркую». Прямо в точку. Это оппозиция без позиции. Колоритные фигуры, поэтому и яркость. Яркость ради яркости. Колорит есть, калоража – ноль.

Колорит – это краски, цвет, палитра, фон, контраст (к вопросу о яркости J). Калораж – энергия, количество внутренней энергии. Так вот, колоритный журналист и оппозицию формирует разноцветную – красный, зелёный, голубой или розовый, главное – чтобы ты был ПРОТИВ, а против чего конкретно, насколько против – не суть важно.

Иногда журналисты осознают, ПРОТИВ ЧЕГО они, но ещё недопонимают, ЗА ЧТО, чего хотят достичь. Но и этого предостаточно. Этот журналист на верном пути, в нём достаточно энергии (калоража), через некоторое время он станет не просто писать или описывать, он начинает ЖЕРТВОВАТЬ собою. Так «выгорает» его энергия (калораж) и обогревает, как бы так сказать, без пафоса… Да нет, не получится – слов из песни не выкинешь – обогревает НАРОД!

– Раз уж мы заговорили о газетах, давайте проведём по ним кросс-­интервью. Речь, естественно, о независимых изданиях. Но можно и про государственные. Самая смелая газета?

– Мне лестно, что вы спрашиваете меня об этом. Но… Мне, видимо, нужно как бы со стороны оценивать? Вы полагаете, что это корректно? Всё-таки, хоть и косвенную, но я имею причастность к изданию: снабжение, финансы, штатное расписание… Читатели ведь не поверят, что это не тот случай, когда каждый кулик своё болото хвалит, они посчитают мои оценки небеспристрастными. Я-то постараюсь быть честным и отстранённым… Читаю я все газеты – надо ориентироваться. Ну что ж, пошли.

Самые смелые – «Черновик» и «Свободная Республика». Критика «ЧК» касается всех. В истории газеты не было, наверно, какого-либо ведомства, главы администрации или чиновника, которого обошла бы стороной критика этого издания. Циники часто говорят: эти берут деньги у всех и… мочат всех. Чушь, конечно: денег газета не берёт и друзей не имеет. Главное в этой саркастической сентенции – циники признают, что запретных тем для «ЧК» не существует.

Если говорить о безрассудной смелости, безоглядной (хотя это смелость в отношении каких-­то отдельных лиц), то… это «Свободная Республика».

– Самая аналитичная газета?

– «Черновик» и «Настоящее время». Если, конечно, под аналитикой подразумевать не мнения, суждения и рассуждения, а количественный анализ с качественными выкладками: строгие критерии, численные оценки, фамилии, факты, даты, сопоставления, опору на имеющиеся социальные, политические и экономические теории. Хотя чаще всего в нашей республике аналитикой называют пространные рассуждения о нравах власти, не зиждущиемся строгой научности.

Плохо, когда дилетантским суждениям придаётся наукоподобный вид. Читателям не всегда легко отличить околонаучные выкладки от строгих исследований на доказательственной основе и системе неопровержимых силлогизмов. Этой своего рода «аналитикой» с разной частотой отмечаются почти все независимые издания. Но наиболее корректны и последовательны журналисты «Черновика». Им часто помогают специальные исследовательские учреждения, к примеру, «Лаборатория социально-политического анализа». У «чекистов» хватает мудрости, что ли, не доверять себе и перепроверять свои ощущения, уточнять у узких специалистов. «Настоящее время» стремится к этому. Но чаще всего компилирует аналитические выводы российских и международных аналитиков. Журналисты «НВ» немного грешат тем, что прикрывают свою оторванность от республики публикациями доброкачественной межрегиональной и международной аналитики.

– Самая информативная?

– «Черновик» и «Новое дело». Информации в «ЧК» всегда больше: исторический экскурс, или, точнее, история вопроса, динамика развития социальных процессов в ретроспективе, цена вопроса, имена, связь с Россией и миром в географическом контексте – здесь всё несёт в себе информацию прямую (по событию) и косвенную (способствующую глубокому и широкому усвоению).

Но самыми НОВОСТНЫМИ надлежит считать «Дагестанскую правду», «Новое дело» и «Черновик» – новостей по текущим событиям, свежих информационных поводов, актуальных в разрезе республиканских и федеральных процессов, здесь больше, чем в других изданиях. «Дагестанская правда» – весьма осведомлённое издание. Если газета выходит ежедневно и публикует нормативные акты, то она не может не быть информирующей. Ей, конечно, не хватает официальных толкований и комментариев законов. Не хватает и прогнозов, к чему приведёт принятие или отклонение какой­либо законодательной инициативы, нет ощущения последствий нормотворчества. Тогда «ДП» была бы не просто новостной, но и информативной газетой.

Кстати. Возвращаясь к вопросу о смелости. Смелостью сейчас никого не удивишь… При нынешнем руководстве, при Муху, многие, даже государственные издания, начали понимать смысл того, что происходило в 90-е, и видят плоды тех процессов сегодня. Не то чтобы теперь журналистам можно быть смелыми – и они осмелели… Нет, они, что называется, «врубились», «въехали», поняли что к чему. Безусловно, в этом помогал опыт независимых изданий, но теперь и государственные не очень-то уж закрепощены. Тут, конечно, и Союз дагестанских журналистов свою лепту внёс – федеральный Союз журналистов даёт уверенности.

– Читатель вашего интервью и читатель газеты «Черновик» – кто он?

– Здесь надо ещё обозначить, что все читатели «Черновика» – вовсе не единомышленники. Читают газету и последовательные оппоненты, противники издания. Но что действительно общего у всех читателей – все они хорошо образованные и умные по природе люди. Если говорить кратко, «Черновик» – газета для умных. Её очень не просто понять: много терминов, количественного анализа, имён – тут нужны подготовка и интеллект. «Газета для умных» – без обиняков могло бы стать единственно правильным слоганом издания. Таких читателей в республике не так уж много – не больше 20–25 тысяч.  

 

(«ЧК» №№ 43, 44, 45 2009 г)

 

 

 

Номер газеты