Адалло Алиев. Талантливый аварский поэт, прозаик, публицист. Участник событий «смутного времени», начавшегося на Северном Кавказе в 90-е. Человек, ставший заместителем Шамиля Басаева в Конгрессе народов Ичкерии и Дагестана. Противник «режима». Статус международного террориста, опального поэта и персоны нон грата. Эмиграция. Его называли предателем Дагестана. А вместе с тем – и человеком-легендой. Противоречивая фигура в истории первой чеченской войны и начала второй. Его личность окутана разными мифами. В ночь на 30 августа Адалло Алиева не стало. Он похоронен на кладбище с. Новая Урада.
Как признавался сам Адалло, он знал то, чего не знают многие. Он не считал себя политиком. И не признал своей вины…
Это интервью с Адалло было сделано в конце 2014 года. По разным причинам многие издания, в том числе известные интернет-порталы, отказались его публиковать. После смерти поэта интервью попало в распоряжение «ЧК».
Адалло меня встретил во дворе своего дома. Разговор начали сразу, поднимаясь по лестнице.
– Видите? (Показывает на трость.) Мне постоянно говорят, почему ты не стареешь?! Вот, решил постареть. Хожу теперь с тростью. (Смеётся.)
– Читала много Ваших интервью. Поняла, что Вы человек достаточно сложный.
– Очень простой. Очень общительный. Очень доступный. И правдивый. Терпеть не могу ложь, лицемерие, подхалимаж. Презираю таких людей. Ничего сложного во мне нет.
Если бы кто-то поддержал…
– Когда Вы стали заместителем Басаева в Конгрессе народов Ичкерии и Дагестана, для официального Дагестана Вы стали персоной нон грата. Не только Вы, но и Ваше творчество. Вы считаете, что Вас сделали крайним во время тех событий. Не признаёте своей вины?..
– В своём интервью «Литературной России» я впервые публично об этом сказал. Я подчеркнул, что в Кавказской войне ХIХ века очень много тайн. Имам Шамиль не сдавался властям Российской империи. Его пригласили на переговоры. И обманули. Я поднимал вопросы геноцида. Но меня заткнули. Со времён той войны прошло больше ста лет, и мы до сих пор не знаем правды. А эта война, которая была пятнадцать лет назад, гораздо глубже. И истинные причины её тоже не известны. Но я об этом знаю... Потому что оказался в самом центре всего происходящего.
– Кавказским народам, и аварцам в частности, больше добра или зла принесла Россия? Вы в одном из своих интервью говорите про геноцид в ходе Кавказской войны, но прямо на вопрос не отвечаете. Всё-таки, больше добра или зла?
– Я сказал, что половина аварцев погибла в той войне. Ещё чего вы хотите?
– Многие же, говоря о подобных эпизодах истории, считают, что это были оправданные жертвы ради совместного светлого будущего.
– Светлого будущего? (Усмехнулся.) Сегодняшние гонения на ислам когда-нибудь прекратятся. Потому что ислам – это золото, которое будет блестеть всегда. И если кто-то носит длинные бороды и кричит «Аллаху акбар!», это ещё не мусульмане. Сегодня человек должен пытаться осмыслить то, что происходит кругом. Сейчас планета взяла уже другое направление. Я так вижу. И я этому радуюсь. Есть религиозные и другие предсказания. Когда пытаешься осмыслить... всё-таки надеяться можно.
– Как Вы относитесь к тому, что дагестанцы идут воевать в Сирию?
– Зачем?! Зачем им идти в Сирию? Я этого не понимаю.
– Вы сами признаёте, что известным в республике стали после событий Чеченской войны. Если раньше как творческую личность Вас не многие знали, то после этих событий в Дагестане знают почти все.
– Это не так. Я не мог признаваться в таком. Подобные разговоры распространили мои недоброжелатели, завистники…
– А кто Вам завидовал?
– От самых верхов до самых низов! И по сегодняшний день продолжают. Я искренне пишу то, что рождается у меня в голове, проверяется душой, сердцем, и перекладываю на бумагу. И стараюсь по возможности преподнести это словами, доступными для читателя. А они (верхи) любят этих… Вот, посмотрите (показывает колонку главного редактора журнала «Дагестан» Магомеда Бисавалиева). Пишет, что мы настолько неграмотные были, что карандаш в руках держать не умели. Слова «мама» писать не умели. Как будто какая-то девица пришла из России и научила нас всему. А мы до этого на деревьях жили. Вот так называемая албанская надпись в селе Урада Шамильского района (показывает книгу об истории аварцев). Камень с этими надписями был обнаружен в 1923 году московской научной экспедицией профессора Яковлева. В состав Кавказской Албании входили предки нынешних дагестанцев. Безусловно, установлено, что древняя Кавказская Албания имела свой алфавит и письменность. На ней была создана литература. Я привёл эти аргументы. Этот человек пишет, что я лгу. Заглавные буквы были церковные, грузинские, а язык местный. Значит, не умели ни читать, ни писать? Почему оскорбляют мой народ?!
– За подобные мысли Вас называют националистом.
– Очень хорошо. И каждый должен быть националистом. Если ты рождён в этой нации, ты должен работать на свой народ, не мешая это делать и другим. Кроме того, я неоднократно подчёркивал, что кумыкский, даргинский, лезгинский языки не знаю, их литературу не знаю, кроме переводной. Судить о них я не имею права. Я имею право судить только об аварской поэзии и аварской литературе. И всё. Может быть, их культура лучше аварской? Ну, убеждайте! Дайте мне эти произведения! Я буду наслаждаться ими!
«Вот, я пришёл…»
– Вы вспоминаете, что после того как оказались в Чечне, дорогу в Дагестан для вас закрыли. Вы говорите о предательстве... 15 декабря 2010 года состоялся III Съезд народов Дагестана. Вы там сказали, что благодарны Магомедали Магомедову (Председатель Госсовета Дагестана с 1994 по 2006 г. – «ЧК») за то, что он разрешил Вам вернуться.
– Он не стал препятствовать моему возвращению. Я рвался на Родину из эмиграции. Но мне советовали этого не делать. Особенно Абдурашид Саидов (см. комментарий на стр. 19 – «ЧК»). Но я хотел приехать и сказать, вот, я пришёл. В чём моя вина? Я написал Владимиру Путину...
– ...что Вы были здоровым зубом, который удалили...
– Да, да, да. По-моему, он сейчас стал...
– Хорошим стоматологом?
– (Смеётся.)...и подряд всё дёргает. Дело в том, что я должен был ответить благородно. Пусть со мной поступают как им угодно. Магомедали поступил в тот момент очень достойно. И я не мог на съезде не подчеркнуть это. Но, к сожалению, переговоры завершились только на моём имени.
– Вы встречались и с Магомедали Магомедовым, и с Муху Алиевым (первый президент Дагестана с 2006 по 2010 г. – «ЧК»). О чём вы говорили с ними?
– До войны был премьер-министром Мирзабеков. Он почти дружил со мной. Иногда и я сам дружил с ним. (Смеётся.) Как-то Магомедсалих Гусаев (руководитель Миннаца РД, убит в результате теракта в 2003 году – «ЧК») взял меня на переговоры с Звиадом Гамсахурдия (первый президент Грузии, свергнут и убит в 1993 году – «ЧК»). Должны были ехать с Мирзабековым, но Гамсахурдия категорически отказывался вести переговоры с коммунистами. Поехали на машине. В приёмной помощник президента взял у нас документы и отправил к председателю правительства. С неохотой идём туда. Вдруг забегает тот же помощник и спрашивает: «Кто из вас Адалло?» – «Я». – «Вас приглашают!». С Гамсахурдия я был знаком с 1955 года. Оказывается, он принял нас только потому, что был знаком со мной. Перед Гамсахурдия мы поставили вопрос притеснения аварцев в Грузии. Все ведь знают, какую политику он вёл. Разговорились. Его отец Константин Симонович Гамсахурдия написал роман об аварском художнике Халил-беке Мусаясул («Чаша Диониса», где прототипом выступил Мусаясул – «ЧК»). Я вспомнил, что Константин и Халил-бек были друзьями. Звиад, наверно, об этом знал, но было видно, что ему приятно, что мы тоже об этом знаем. Он обрадовался и начал говорить о своей любви к дагестанцам.
Меня часто к себе приглашал и бывший первый секретарь Дагестанского обкома КПСС Магомед Юсупов. Тогда я был председателем созданного мною аварского народного движения. Один раз Юсупов пригласил меня… Я понял, что от меня хотят, чтобы я прекратил свою деятельность. «Я рождён, чтобы сидеть за столом и писать, – сказал я, – а вы – чтобы заниматься политикой. Почему я должен делать Вашу работу?!» Так мы «щупали» друг друга где-то час. Мне было неудобно, что руководитель республики тратит на меня столько времени. И я незаметно взглянул на часы. Но он заметил и сказал: «Адалло, я не тороплюсь». Тогда я был помоложе и увлекался «правдорубством». (Смеётся.) Мы проговорили не менее трёх часов. Юсупов был образованным, культурным. Он запомнился мне очень положительным человеком. Магомедали Магомедов тоже приглашал меня. Отношения у нас были достаточно неплохие.
– А о чём говорили с Муху Алиевым? Помните?
– Ну... он говорил, что читает мои произведения. Мы говорили только о творчестве, ни разу не коснувшись политики.
– Вы встречались с нынешним главой РД Рамазаном Абдулатиповым?
– Нет.
– А почему не идёте?
– Я сам к нему не пойду.
– Ждёте, чтобы пригласили?
– Если он пригласит, я с большим удовольствием пойду. И я ему буду гораздо полезнее, чем он мне. Но эти слова Вы можете пропустить.
– Почему?
– Ну… всё-таки… высокомерие.
«Легенда – это слишком»
– Вы читали что-нибудь из творчества Абдулатипова?
– Я слышал об этом.
– То есть не читали?
– После истории с ослом я больше ничего не читаю. (Смеётся.) Когда на кремлёвскую сцену тащат осла... Я понимаю, он занят другими делами, может не придавать этим вещам такого значения. Но кто-то же должен был сказать, что так не нужно делать. Не знаю, то ли по просьбе Магомеда Абдулхабирова (врач, правозащитник) или Абдурашида Саидова, он прислал мне свою книгу стихов, когда я был в эмиграции. Она там и осталась.
– В одном из своих интервью Вы рассказывали про встречу с шейхом Саидом-Афанди. Прощаясь, он поцеловал Вам руку, не дав Вам поцеловать свою, и сказал: «Не думай, что это ты сам написал. Когда ты сидел и писал, над твоей головой был ангел и каждую букву кидал под твоё перо». И от себя добавляете: «Такую оценку я ещё не слышал, чтобы кто-то получал». А на вопрос, кого Вы больше всех цените в современной русской поэзии, Вы отвечаете, что есть такой поэт Иоанн Блаженный, который посвятил Вам свою книгу «Дагестанский старец». У меня создалось впечатление, что Вы очень высоко цените себя и не скрываете этого.
– Если бы я так высоко ценил себя, столько болезней не носил бы (попросил супругу принести книгу стихов Иоанна Блаженного). Он, оказывается, где-то в Интернете нашёл мою фотографию, заказал и большой портрет, как у вождя, повесил в своём кабинете.
– Вам льстит, что Вам посвящают книги?
– Меня это радует.
– А то, что Вас называют легендой Дагестана?
– Чтобы быть легендой, надо быть Хочбаром (народный герой у аварцев, прыгнул в огонь с двумя сыновьями своего врага – хунзахского нуцала – «ЧК»). Или ещё кем-нибудь. Легенда может состояться, только когда дела человека остаются живыми через многие годы.
– Преследование вашей семьи до сих пор продолжается?
– Это продолжается как раз именно сегодня.
– Не боитесь, что из-за своих политических взглядов и «чеченского эпизода» в Вашей жизни Вы можете не войти в историю дагестанской поэзии?
– Вы сейчас наступили на больную точку, которая подвергает меня депрессии, ощущению бессмысленности. (Задумался.) У меня шесть внуков. Я оставляю каждому по одной стопке своих книг. Найдутся исследователи, архивы будут писать. Когда они найдут и откроют мои книги, они поймут, кем были они (критики Адалло), и кем был я.
– Вы жалеете о том, что сделали в 90-х?
– Нет. Потому что ни один шаг, ни полшага необдуманно я не сделал. И, если хотите, то... давайте я не скажу этого слова. Я знаю, чем я занимался.
– Как Вы оцениваете то, что сегодня происходит в Дагестане?
– В моём родном селе пустота. Стоят добротные дома, а жители где-то в Москве, в Сибири. Вся молодёжь разбросана по России, Европе, Азии. Они, родившиеся и выросшие здесь, будут помнить свою родину и скучать, но их дети понятия не будут иметь об этой республике. Связь с предками оборвётся.
В том, что сегодня у нас происходит, я могу обвинить только власти нашей республики. Почему они сидят там, а происходит всё это так? Чем они объясняют это?!
– Вам жалко, что за последние годы в Дагестане погибло столько молодых ребят?
– Мы эти потери почувствуем через много лет. Сегодня каждый из нас пытается спастись. Когда мы почувствуем, уже будут другие понятия, мнения, другие люди и другое достоинство. Человек, понимающий это, не может жить, согнувшись, как дрожащее существо.
– Помирить мусульман между собой в Дагестане возможно?
– Возможно. Если провокаторов, действующих между ними, угомонить.
– А угомонить этих провокаторов могут, допустим, власти республики? Или страны?
– Если они этого не могут, они должны обратиться к народу и честно признаться, что хотели как лучше, но не получается. И уйти… Вот тогда им можно поставить памятник, которого они так жаждут. Но которые рано или поздно будут снесены. Я Вас уверяю. Все они будут снесены.
– В «Литературной России» от 16 ноября 2012 года заместитель председателя Союза писателей Дагестана Марина Ахмедова посвятила вам «изобличающую» статью под заголовком «Литроссия мне друг, но истина дороже. Мифы о поэте Адалло, Или история затянувшегося предательства». В ней написано, что Вам при советской власти жилось очень даже неплохо. В квартире от Союза писателей, пользуясь всеми благами... Ахмедова пишет: «Просто настал смутный 1992 год, и все обиженные и оскорблённые почуяли запах безвластия, на обломках которого можно было удовлетворить свои непомерные политические и иные амбиции. И Адалло всего лишь пополнил ряды огромной армии либерал-предателей, неожиданно осмелевших после развала могущественной страны. Отсюда его драма и куча наделанных ошибок». Вы считаете, что сделали много ошибок?
– У меня ни одной ошибки не было. А она пусть считает, что я с чеченцами был. Это ошибка, да? Я не с чеченцами был.
– Этот период изменил Вашу жизнь?
– Мою жизнь никто не изменил. Она идёт своим путём. Меня обвиняли в ненависти к России и русским, хотя я никогда не делал таких заявлений. Я не был противником России, я был противником режима. И обвиняли меня в ненависти к России в то время, когда Зелимхан Яндарбиев был взорван в Катаре и несколько других противников тогдашнего режима пропали без вести за границей. Я ведь тоже был там. Причём в статусе международного террориста. Ни больше ни меньше. Для чего мне приписывали призывы убивать русских? Ни в одном государстве невозможно было оставаться больше двух-трёх месяцев. Нужно было постоянно менять место жительства. Но когда в 2005 году Магомед Абдулхабиров спросил меня в интервью, действительно ли я ратовал за суверенитет Дагестана, я ответил ещё конкретнее. Да. Ратовал именно за суверенитет. Да, я принимал участие в публичных мероприятиях Конгресса народов Ичкерии и Дагестана. Выступал и называл причины, по которым суверенитет должен быть. И никто со мной не может спорить.
– А сейчас Вы ратуете за суверенитет Дагестана?
– (Пауза.) У меня есть такая идеология. Каждое селение со своей культурой, языком должно жить отдельно. Не обязательно забирать свою землю и уходить куда-то к кому-то.
– Вы за право каждого народа жить обособленно, при этом не вторгаясь в чужое пространство?
– Абсолютно! Пока так не будет, не будет взаимного обогащения. Они постоянно пугают какой-то враждой. Никакой вражды не было до революции.
– Вы неравнодушны к вопросу национальных языков в Дагестане. Считаете, что основная проблема в низком уровне их преподавания. Через сколько лет при таком подходе дагестанцы могут остаться без родных языков?
– Если хоть один человек сохраняет свой родной язык, знает историю своего народа, эта нация ещё не умерла. Через это одно зерно может ещё родиться могущественная нация. Отвечать на такой вопрос рискованно.
– То есть дагестанским языкам пока ничего не угрожает?
– Чем больше угрожает, тем лучше. Чем больше настороженность, тем больше ищут защиты.
– Вы собираете редкие, утерянные слова в аварском языке.
– Когда я был в эмиграции, имея время и возможность работать, взял аварский словарь и наткнулся там на якобы аварское слово «характер». Я насторожился. Аварское слово – «характер»? Напротив стоит русский перевод – характер. Для чего? Чтобы приблизить аварский язык к русскому. Это заставило меня читать много литературы. Редкие слова, которые я не находил в словаре, я записывал. Почти три с половиной тысячи таких слов я дал нашему Институту языка и литературы ДНЦ РАН. \
Не дают забыть…
– Басаев, Дудаев, Масхадов, Яндарбиев... Какими людьми они были? Для большинства они однозначно отрицательные персонажи.
– Ну... как сказать…
– Каково Ваше отношение к ним?
– Нормальное. Я, можно сказать, дружил в прямом смысле этого слова с Дудаевым.
– А Вас не смущает, что по их вине погибло много людей?
– То есть? Ну-ка объясните мне, как из-за них? Кто пришёл в Грозный?
– А кто пришёл в Дагестан?
– Как? Ответьте сначала. – В Грозный пришли федеральные вой-ска. Но зачем они (боевики) пришли в 1996 году в Кизляр?
– Я встретился с Радуевым. Когда я пришёл к нему, я спросил его: «В России тебя терпеть не могут, чеченцы ругают, в Дагестане так же… Зачем же ты так в Кизляре?»
– Это Вы после теракта в Кизляре разговаривали с ним?
– Да. Мы первый раз встретились у него в кабинете. «Адалло, – сказал он, – я знаю, ты хороший поэт. Не может быть, чтобы ты не знал истории. Скажи, пожалуйста, имам Газимагомед, имам Шамиль, Ахбердил Магомед, Хаджимурад – все эти наибы разве брали у чеченцев разрешения, чтобы приехать в Чечню? Но чеченцы радовались им. А почему ты задаёшь такой вопрос мне?» У меня не было довода, чтобы его остановить.
– А люди, которые погибли тогда в Кизляре, – это разве не серьёзный довод?
– А почему в других городах Чечни должны были погибать люди? Сначала задайте этот вопрос!
– Это же не оправдание. Они не должны были погибнуть. Как и не должны были погибнуть в Кизляре.
– А почему одних оправдывают, а других нет? Это мысли непросвещённого журналиста.
– Я говорю не как непросвещённый журналист, а как человек, которого это коснулось лично. У меня там погиб отец… Вы говорите, что знаете многое из того, чего не могут знать остальные. Почему Вы не разговариваете с молодыми людьми, уходящими в бандподполье?
– Если бы они приходили ко мне, если б я знал, где они, я с ними разговаривал бы. Потому что я считаю это (участие в рядах НВФ) очень ненужным делом. Но их вынуждают идти туда. Вы это знаете или нет?
– Против чего они идут?
– Я не знаю. Ни с одним из них я не встречался. Если бы мне пришлось с ними говорить, я бы сказал им совсем иные вещи. Я не согласен с ними. Но, с другой стороны, если покоя не дают, то куда им деваться? Мы видим, что наша жизнь сегодня состоит из несправедливости. Очень большой несправедливости.
[комментарий]
Момент, где Адалло говорит о том, что я не советовал ему возвращаться домой, требует небольшого разъяснения.
До конца 2001-го – начала 2002 года я в своих письмах готовил Адалло к необходимости вернуться на родину. В 2002 году он начал рваться домой, мол, будь что будет, приеду и представлюсь, «пусть съедят меня, в конце концов, зубы свои сломают – на мне кожа да кости!». Я убеждал его, что бросаться, как Александр Матросов на амбразуру ему нельзя было! Его имя приводило в содрогание даже его коллег – писателей, журналистов, публицистов! (Только единицы были толерантны к нему.) Тогда ещё он числился во врагах Дагестана, которого нужно нейтрализовать на месте обнаружения! Постоянно выходили статьи, заметки о его «преступлениях», продолжали накалять страсти вокруг него. На этом фоне я ему сказал: «Не торопись! Мы это сделаем красиво и безболезненно!» Я удерживал его именно в этом смысле, пока не подготовил «мягкую посадку на домашний диван».
К тому же очередное обострение с возвращением у него началось, когда арестовали его сына Магомеда, которому подбросили наркотики, подвергали избиению. И тут я запретил ему выезд, объяснив это именно как провокацию, чтобы Адалло на это среагировал и вернулся. Приехала из Стамбула его супруга Хадижат, продала дом и выкупила сына. Да-да, именно выкупила у бессовестной власти, у алчной Фемиды и беспредельщиков-силовиков! С сыном она вернулась в Москву, и я их проводил в Стамбул. По приезде из Стамбула Хадижат я организовал встречу с Анной Политковской (журналистка, правозащитница, убита 7 октября 2006 года в Москве – «ЧК»), которая готова была включиться в процесс по аресту сына, но в Махачкале Хадижат запугали, мол, «её вмешательство лишь усугубит ситуацию с сыном, нечего евреев туда подключать!»… И после того как та самая «мягкая посадка» была готова, я вылетел в Стамбул. Для страховки и защиты от провокаций меня сопровождала группа тележурналистов Рен ТВ, и мы с ним вернулись на родину…
Ровно за неделю до смерти Адалло я с ним встречался в госпитале ветеранов, где он лежал, имел беседу. Уходя от Адалло, я удивлялся его стойкости, энергии. Великий поэт современности, большой патриот, чистейшая душа. Он вроде на волоске, вот-вот сгорит, как сгорает предохранитель, а он и газеты читает, и книги анализирует, и о планах на ближайшие годы говорит. Откуда у него была такая энергия?! Я чувствовал, что встреча наша последняя. Он ещё провожать меня на улицу собрался! «За порог палаты запрещаю выходить, это я как врач тебе говорю!» – сказал я ему. Адалло засмеялся, и мы попрощались. Навсегда. Прости, мой друг, если что было не так. Прости! Пусть Аллах простит тебя. Пусть смоются твои земные грехи, друг мой!
Абдурашид Саидов, врач, общественный деятель, правозащитник
- 1 просмотр