Лезгинский народный героический эпос «Шарвили», собранный, систематизированный и литературно обработанный поэтами Забитом Ризвановым (1926–1992) и Байрамом Салимовым (1929–2014) в 50–60-х годах XX века, впервые был издан отдельной книгой в 1999 году, хотя многочисленные отрывки из этого произведения публиковались в периодической печати с 1964 года. В 2008 году полный текст эпоса вышел в свет и на русском языке в переводе Ризвана Ризванова.
Профессор Ахед Агаев ещё в 2000 году подчеркнул, что «Шарвили» — не просто эпос, но звонкий гимн и гордая песнь о надёжном народном заступнике и защитнике, идея, очень созвучная нашим современным реалиям. Эпос веками обрабатывался и оттачивался народными мастерами и был доведён до совершенства. Он сосредоточил в себе нравственные ценности народа, его представления о добре и зле, долге и чести, любви и ненависти, верности и измене, храбрости и мужестве.
Как было отмечено профессором Михаилом Вагабовым, в образе Шарвили органично сочетаются архаические, мифические, сказочные и реальные мотивы, что указывает на многослойность происхождения эпоса. Действительно, рождения Шарвили ждали семь лет, а родился он лишь после того, как его родители съели по половинке волшебного яблока, «большого, краснощёкого», преподнесённого им Кас-Бубой — «воином, лекарем и сказителем».
Шарвили наделён богами (указание на языческий период в истории лезгин) исполинской силой, которую он может утратить только в том случае, если его ноги оторвутся от родной земли. В раннем детстве Шарвили поражает людей необыкновенными способностями. Он растёт не по дням, а по часам, побеждает свирепого быка, ловит на бегу волка за уши, строит огромную плотину на многоводной реке со стремительным течением.
Его волшебный меч, закалённый в молоке молодиц, родивших первого ребёнка, не могут поднять даже семеро силачей. В битве с тёмными подземными силами он добывает себе коня, способного летать по воздуху, а возлюбленную находит после победы над Семируким аждаханом. Он совершает много подвигов, в повествовании о которых тесно переплетаются сказочные и вполне реальные атрибуты.
Например, его возлюбленная Цюквер превращается в камень в результате козней тёмных сил, но погибает, как обычный человек, от рук внезапно напавших чужеземцев. Другая его возлюбленная — Шекер — способна обернуться ланью, а против самого Шарвили, оказывается, можно применить коварство с целью его физического истребления.
Подобный симбиоз мифического и реального позволяет полагать, что эпосу «Шарвили» свойственны разнотипные эпические характеристики. Он одновременно и архаический, и классический, хотя черты последнего типа явно превалируют. Как известно, классические эпосы возникают на раннем этапе этнической консолидации и образования элементов государственности. Это обстоятельство, бесспорно, связано с политической историей народа.
В данной связи интересно было бы провести параллель между образом Шарвили и некоторыми реальными историческими персонажами, которые фигурируют в истории лезгин раннефеодального периода. Речь идёт о Ваче II, крупном государственном и политическом деятеле, царе Кавказской Албании.
В 457 году Ваче II возглавил крупнейшее в истории Кавказской Албании всенародное восстание против персидских Сасанидов. Как свидетельствуют местные летописцы, в частности Моисей Каланкайтукский, этот албанский царь был храбрым и мужественным воином. Он противостоял персидским силам в течение шести (может, более) лет.
Он добровольно отрекся от престола и удалился от мирской жизни, став отшельником. Ушёл в безлюдные места и предался глубоким размышлениям о суетности бытия, видимо, считал себя виновником того, что в результате многолетнего противостояния с Сасанидами в его стране воцарились разруха и нищета. Нечто подобное случилось и с Шарвили.
В одном из сказов эпоса повествуется о вынужденном уединении Шарвили после того, как народ осудил его за намерение жениться до истечения траурного срока после трагической гибели его родителей и первой жены – Цюквер.
Здесь надо подчеркнуть, что Шарвили не был царём в отличие от Ваче II, но пользовался в народе непререкаемым авторитетом и огромной любовью. В то же время Шарвили, подобно Ваче II, был храбрым и мужественным воином, предводителем и военачальником.
На первый взгляд может показаться, что мотивы уединения того и другого разнятся. Царь сожалел о разрушении страны, а эпический герой страдал от общественного порицания. Тем не менее в данном случае можно полагать, что разъединяющее начало как раз и является объединяющим фактором. Ваче II мучился мнимым осуждением со стороны народа, а Шарвили — реальным.
Проведение подобной параллели логично и по той причине, что в одном из эпических сказов говорится о том, что Шарвили, будучи однажды на службе у царя, участвовал в отражении чужеземных войск — римских. Надо думать, что память о событиях, связанных с деятельностью царя Ваче II, странным образом трансформировалась в эпическом сюжете в осуждение богатыря Шарвили за его невольное пренебрежение к траурному обычаю.
Здесь, скорее всего, имеем дело с художественным восприятием реального исторического события, в результате чего оно наложилось на уже существовавшее до этого сказание о справедливом и непобедимом герое, который в народном представлении должен быть безупречным и с моральной стороны — своеобразным идеалом высокой нравственности и безукоризненной верности народным традициям. Мифологизация реальных исторических событий и фактов — не единичное явление, поскольку прослеживается и в ряде эпосов других народов, например, в армянском «Давиде Сасунском», калмыкском «Джангаре», тюркском «Кер-оглы», древнерусском былинном цикле, в «Слове о полку Игореве».
Именно в этих и некоторых других сказах лезгинского эпоса прослеживается трансформация архаического типа в классический, поскольку в последнем во главу угла ставится не богатырская сила, а оценивается личность героя, характеризуются его духовные качества. В данном цикле сказов Шарвили находится в состоянии постоянной борьбы со злом, вечной битве за добро.
Это свидетельствует о том, что в народном эпическом мышлении происходили заметные изменения. Смена акцентов прослеживается и в том, что Шарвили уже сражается не с чудовищами (Одноглазый великан, Семирукий аждахан, Кускафтар, Шармуну, Мармари, владыка Ледовой страны и др.), а с иноземными захватчиками. Он становится народным предводителем, народным заступником, защитником Отечества.
Приведенная выше параллель с царем Ваче II свидетельствует именно о таком сдвиге акцентов, хотя мифологическая составляющая не исчезает из эпоса, однако и образы архаических чудовищ приобретают некоторые земные черты, они как бы очеловечиваются, как, например, владыка Ледовой страны.
В одном из сюжетов он обещает старику разыскать его сыновей, ушедших из отчего дома в поисках счастья. В другом месте сразу после победы над Семируким аждаханом герой вступает в бой с кочевниками и освобождает захваченный ими город Ковар – нынешний Дербент. Даже при сохранении архаических мотивов в большинстве эпических сказов Шарвили движет, прежде всего, чувство долга, готовность вечно бороться за справедливость и добро.
- 43 просмотра