Сара Манахимова (Мишиева), домохозяйка, 1940–1960-е гг.
У нас в Дербенте сейчас плакальщиц и не осталось почти. Человека три, не больше. Как без них – не знаю. Они приходят, сначала поют: «Дай бог здоровья всем членам семьи», потом рассказывают, какой покойник был хороший, имя его называют, потом называют всех, кто есть в комнате. Сначала хозяина дома, его близких – супругу, детей, потом всех остальных называют. Про всех вспомнят, кто у кого умер, и людям легче плакать, горе со слезами выходит. И обмывать покойных почти некому. Вот я обмываю умерших и в последний путь их готовлю. Ахорети у нас это называется. Мама научила, мне страшно не было, я даже это дело полюбила. Два раза с ней пошла и научилась. И шить одеяние для умерших научилась. Материю белую берут, 15 метров, и из неё вручную шьют штаны, чувяки, рубашку, перчатки, лифчик, халат и две косынки. Так у нас хоронят. Мама с тётей 50 лет этим занимались, говорили, что это дело благое перед Богом.
А так мама моя (Тамара её звали) на консервном работала, а папа Юнатан, мясо резал и продавал. Ещё с нами бабушка Лали, папина мама, жила. Она всегда носила только национальный костюм – шаровары широченные, а сверху такое одеяние наподобие черкески, на одной кнопочке.
Жили мы на Пушкина, 39, в жактовском доме. Говорили, что когда-то богатый армянин его строил. Окна там были большие, массивные деревянные двери и лестница каменная, по-моему, 25 ступенек в ней было. У нас было две комнаты, балкон на улицу и две прихожие. Готовили мы в прихожей на дровах, там у мамы печка железная стояла. Дрова мы покупали, мама нанимала двоих, которые пилили, рубили и складывали в подвал. Одного из них Магомед звали.
В моём детстве во дворе семей 8–10 жили. На первом этаже – тётя Валя с дочкой Софой, она была моя ровесница, мы дружили. На втором этаже – армянки Соня и Таиса, Авагимянц, кажется. Ещё девочку по имени Лаали помню. На первом этаже ещё жили евреи – Гагай, Пескеши, Ханачке, Юнатан, Сайлюм, у них вход был с улицы. Юнатан был заместителем директора консервного завода, а Сайлюм на фаэтоне возил людей, как такси. Лошадь его стояла в сарае, а фаэтон – во дворе.
В этом дворе все собирались, ставили самовар, чай пили. А потом началась
война и всё прекратилось: никто не выходил, все боялись бомбёжки. По дворам ходили люди, напоминали, чтоб света не видно было, и все закрывали окна простынями и одеялами, кто чем мог. Когда воздушную тревогу объявляли, мама мне мешок с сухарями на спину наденет, ведро воды возьмёт, детей в охапку, и в подвал. А я ещё младшего брата на руках держу.
Жизнь тяжёлая началась, но воровства на нашей улице не было. Только однажды я самовар во дворе поставила, ждала маму с работы. Тут женщина зашла, воду вылила, а самовар забрала и ушла. Я кричу, плачу, а на меня никто внимания не обращает. Мама пришла, спросила, что за женщина была. Говорю: та, которая до этого хлеб просить приходила. Мама ушла, а потом вернулась с самоваром. Эта женщина была такая бедная, что ей кушать нечего было, хотела самовар продать, но не успела. Мама её пристыдила (нам ведь не легче было – пять детей и папа на войне) и самовар забрала. А когда я замуж выходила, мама его мне отдала, до сих пор у меня стоит.
В 44-м на нашей улице, в школе имени Кагановича, госпиталь открыли и попросили всех мальчиков и девочек помогать там. Мне тогда 14 было, мама меня не пускала, говорила: «Тебя ребята там испортят. Смотри за собой, следи, чтобы штаны не сняли». Но я всё равно ходила. У меня с детства голос отличный и в госпитале хожу, пою, танцую, раненых развлекаю. Медсестра перевязки делала, а я только тазик за ней носила. У кого рук нет, водичку даю, кашей кормлю, судно ставлю. Год я так поработала, а потом война закончилась.
Мама говорила: ты красивее всех моих детей, тебя быстро засватают. У тебя косы такие длинные…Так и вышло. Мне 15 всего исполнилось, когда Яша, мой будущий муж, с войны вернулся и пошёл в милицию работать. Его поставили улицу охранять возле нашего дома. Он увидел меня в магазине, я хлеб покупала, проследил, где живу, и пришёл сватать меня.
Согласия мама не дала – папа ещё с фронта не вернулся, а нас у неё пятеро, и денег на свадьбу и приданое нет. Да я и сама не хотела, говорила маме: «Не отдавай меня за него, он старик, он милиционер, я боюсь!» Даже обещала выброситься с балкона. Подружки говорили: «Дура, он такой красивый, посмотри!» Их в семье было 7 братьев, и все, правда, были красавцы. И мать тоже красивая была, «красивая Сипро» её все звали.
Но Яша все расходы на себя брал, 40 тысяч рублей, сказал, принесёт. Кольцо принёс, вещи кое-какие. А тут реформа денежная, и 40 тысяч в 4 превратились, на них несколько килограмм риса только купишь и всё. Мама говорит: «Не отдам я дочь» – и кольцо возвращает. А он нашёл деньги, на следующий день принёс и попросил свадьбу не откладывать. Тогда я новую причину придумала не выходить замуж.
Папа нам после госпиталя писать перестал, и военкомат ничего о нём не знал. Оказывается, он там с медсестрой познакомился и к ней жить пошёл. Кто-то его увидел в Москве и нам сказал. И вот я говорю: без папы никакой свадьбы! Яша в Москву в командировку поехал, узнал через милицию, где папа живёт, пошёл к нему и привёз мне его фотографию в доказательство, что живой. Но я упёрлась и всё. Яша опять в Москву поехал, обманул папу и его жену, сказал, что купаться в бане пойдут. А сам к самолёту его привёз. Папа говорит: «Дай хоть скажу дома, что уезжаю ненадолго!» Но Яша его не пустил: «Свадьбу сделаешь, и я сразу тебя верну». Прилетели они, свадьбу сыграли, а тут все дети папу обхватили и обратно не пускают. И он остался. Уже всех дочек замуж выдал, сыновей женил, а не уехал. А мама ещё мальчика родила!
На свадьбу на меня надели костюм, в котором ещё бабушка Лали замуж выходила. Два платка на голову надели, лицо закрыли, как положено. Моя свадьба была на улице. Палатку поставили, приготовили суп с нухутом и кашу с рыбой. А потом повели пешком к мужу, на Таги-Заде, в большой дом напротив милиции. За одну руку меня родной брат держал, а за другую двоюродный. И раввины были, 3 или 4, они читали, так свекровь захотела.
Привели в дом, оставили в комнате и ушли. Во дворе свадьба идёт, а я одна сижу. Только Яша заходил и проверял, всё ли в порядке у меня, и опять возвращался к гостям. Не было такого закона, как сейчас, чтобы молодые вместе сидели. Когда свадьба закончилась, он пришёл ко мне, ложится рядом, а я не пускаю: «Не трогай меня. Мама так сказала. Веди меня домой!» А он мне: «Твой дом теперь здесь».
Девери меня очень любили, особенно младший. Если я плакала, он меня успокаивал, говорил: «Сара, не плачь. Мой брат хороший». Я говорю: «У меня стула нет», он говорил, что купит. И на следующий день приносил мне стул. Другой деверь мне лампу купил и зеркало.
Долго у нас детей не было, свекровь ругалась, а муж говорил: «Выгонять жену я не буду. Я её люблю, она сама для меня как ребёнок». И через 5 лет я Лёву родила, а за ним двух девочек. Когда опять забеременела, Яша сказал: «Ты что, инкубатор открыла? Вдруг опять девочка? Хватит нам троих». А тогда был такой закон, нужно было сдать в банк пять рублей, взять квитанцию и нести в больницу. Он заплатил, привёл меня в больницу и ушёл. И тут в больнице свет отключили, всем сказали, чтоб приходили завтра. Я домой пришла, свекрови и деверю говорю так, мол, и так, а они мне: «Молчи, не говори ему ничего». Потом он сам заметил: «Сара, что-то у тебя живот большой стал». А свекровь кричит «Дурак, она беременная. Ещё чего выдумал, детей убирать!» Я плачу: «Яша. Может, будет мальчик».
Так он рассердился! Мне уже в роддом идти, говорю: «Яша, болит всё, пошли». А он: «Вон у тебя свекруха есть, вон деверь, с ними и иди». У нас соседка была русская, Катя, жена председателя. «Не хочет, – говорит, – и не надо». Она со мной пошла и деверь ещё. Я родила мальчика, 4 200 весом.
Деверь побежал, нашёл Яшу: «Ты не хотел, чтоб она рожала, а она тебе мальчика родила». Потом он ко мне пришёл с большим букетом, деньги дал всем, чтобы его ко мне пустили. И как будто назло ему, Бог так сделал, что сын как две капли воды на него похож. И рост, и характер, и лицо.
Яша поработал в милиции, потом в колхозе председателем ревизионной комиссии, но платили мало, и мой брат дал ему работу в пивном магазине на Горького, недалеко от ЦУМа. Весь город его называл «У дяди Яши». Все любили этот магазин и Яшу, потому что он никогда воду в пиво не наливал. Говорил: «У меня столько лет детей не было, я этими деньгами детей кормить не буду».
А вообще мы с ним 55 лет прожили, такого хорошего мужа ни у кого не было, он меня пальцем ни разу не тронул, и всегда говорил: «Клянусь Сарой!» Мной, значит, клялся.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
____________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 670678 и 89882915982.
- 5 просмотров