Вагиф Джум-Джум, работник завода (1940–1970 годы)
Когда говорят, что в армии не бывает слесарей, я всегда говорю, что сам служил слесарем на заводе в Германии, в Бранденбурге. Я всю жизнь, с 1963 года проработал на заводе. Сначала слесарь, потом контролёр, контрольный мастер, технолог, начальник цеха, а потом и вовсе генеральный директор по производству.
Мне скоро 72, то есть родился я в 1943 году, через 10 лет после того, как мой отец, режиссёр Мусаил Мамедалиевич Джум-Джум по приглашению Управления по делам культуры Дагестана (тогда ещё не было министерств) переехал в Дербент из Баку. И что интересно: возглавлял Управление тогда Темирханов, будущий директор моего завода. Потом, когда всё выяснилось, он меня спрашивал: «А что ж ты не сказал, чей ты сын?»
Отец – азербайджанец, но работал главным режиссёром Лезгинского театра. Он служил в театрах Баку, Тбилиси, Нахичевани. Вообще, с юношества, можно сказать, работал в театре, с 15 лет. В Дербенте он поселился на плохонькой съёмной квартире, правда, в центре. В то время в Дербенте был и Азербайджанский театр (находился в Верхней части города), и Еврейский (сначала в здании Колхозного клуба на улице Канделаки, затем они перебрались в Железнодорожный клуб). И отец в разное время во всех этих театрах работал. Лезгинский театр размещался в старом здании напротив парка, по улице имени Третьего Интернационала, сейчас это помещение занимает Табасаранский театр.
Как папа нашёл маму, как ухаживал за ней, сватался и прочие романтические подробности мне не известны, кажется, всё было просто: жили где-то по соседству, вот и заприметил девушку. Маму звали Тамара, но называли её все Туту-бике. Она заведовала абонентским отделом в библиотеке. Красивая она была, конечно, они же и одевались тогда в молодости своеобразно. Не так, как сейчас. Шляпки какие-то были интересные… У нас во дворе жила армянка, жена Героя Советского Союза Шамсулы Алиева. Вот она с мамой всегда рядом на фотографиях, везде они вместе. Какие они красивые – не передать. Сдержанность, элегантность, простота и в то же время…
Родился я на заводе «Электросигнал», где тогда располагался госпиталь, а в нём небольшое отделение роддома. Вокруг стонали и умирали раненые, и там же рождались дети.
После войны была, конечно, разруха, инвалиды вокруг, но дети это не очень воспринимали. Гоняли по улицам, глазели на машины. В моём детстве машин было мало. Были повозки разные, телеги. Я даже помню инкассатора, который приезжал в Первую аптеку на подводе с запряжённым в неё верблюдом.
Мой детсад был на той же улице, что и Лезгинский театр, назывался «Ленинские внучата». А вот своих родных дедушек я не застал. Да и бабушку знал только одну, мамину маму, ту, что в Баку, не видел никогда. Здешняя бабушка приехала в Дербент из азербайджанского села Эркель. Её имя Хадия, но звали её все Гялин-бике. Не могу это точно перевести, но «гялин» – это невеста, это что-то вроде обращения. Она была высокой, красивой, рассказывала нам на азербайджанском старые-старые сказки, а вот русский знала плохо.
Я третий ребёнок в семье, и жили мы небогато. Вот этот комод ещё из той, прежней жизни. В верхнем его ящике всегда хранились какие-то записи, бумажки, папины, мамины. А в остальных самые разные вещи. Находил я в нём какие-то бусы необыкновенные, они были огромные! Театральный реквизит, бороду например. Парики были какие-то. Может быть, даже те, в которых отец сам играл ещё в Азербайджане. Папа был человеком искусства до кончиков ногтей, мою сестру зовут Офелия, а старшего брата – Октай. Младшего звали Роберт. Имена совсем театральные, как видите. Только меня назвали традиционным именем, хотя, Вагиф – поэт такой был. Так что все мы в некотором роде театральные персонажи, можно сказать.
Порядок в доме был такой: если папа зашёл в кабинет, значит, работает, и мы туда даже нос не суём. Хотя никто нас этому не учил, сами знали. Нас особенно и не ругали, не было такого: «Не выйдешь неделю на улицу, потому что разбил стекло». Изверги что ли? Но бывало так: «В кино не пойдёте»! Наказаниями рулила мама, хотя была доброй, очень доброй. Любила нам читать вслух. Мы садились в зале за круглым раздвижным столом и слушали, раскрыв рот. Это был маленький домашний праздник. Но случалось, что изнывали, ждали, когда же книжка закончится, чтобы побежать на улицу. Мальчишки всё-таки.
Мама по гостям не очень ходила, но любила и умела гостей принимать. Обычно к папе приходили его коллеги, и все их разговоры сводились к работе, к их профессии. Бывало, спорили, не до кулачного боя, конечно, но кричали друг на друга.
Приходил Кумбай Рамазанов, народный артист, а ещё Шамси Кухмазова, Мурадхан Кухмазов, он играл в фильме «Тучи покидают небо». Айдаев был, главным режиссёром работал, голос у него такой поставленный. На сцене они были одни, у нас – совсем другие, очень простые. Придут, бывало, к нам и вдруг обо всём забудут и начинают играть, ползать вместе с нами, пацанами, по полу. Помню, пришли к нам двое, один высокий такой, рослый дядька в пальто, они тогда в моде были. А я один дома. Спрашивают меня: «Мусаил Мамедалиевич дома?» Я говорю: «Нет». Они ушли, пришёл отец. Я ему рассказал, что приходили двое, описал их. Он спрашивает: «И ты не узнал их? Это Танхо Израилов и Махай Израилов». Удивительно, что гостей ещё во дворе не опознали и не перехватили соседи.
Как и все дербентцы, мы очень дружили с соседями. В нашем дворе жила жена Шамсулы Алиева, мамина подруга. Русская женщина жила, тётя Тая. Евреи были, дальше опять евреи были и опять евреи. Нам почему-то хорошо было жить с ними. Не знаю, почему. Рядом был двор шумный очень, скандальный даже. Там ужас творился! Так шумели, что, наверное, даже на магале слышно было. А в нашем дворе такая тишина была, благодать. И мы всегда дружили с евреями. И папа дружил, и мама. У мамы была заведующая библиотекой Ханум Исааковна, она была очень близка с нашей семьёй. И у меня все друзья были евреи, может, один-два азербайджанца, а так, все евреи. И язык я знаю еврейский.
Как-то я, уже взрослый, иду с работы домой. Смотрю, стоит офицер в форме, друг мой. Спрашиваю: «Что стоишь?» Отвечает: «К тебе пришёл, но ты здесь не живёшь. Женщина так сказала, соседка твоя». Зашли мы ко мне домой, посидели. Выходим, а тут навстречу сосед, дядя Давид: «О, заходите к нам!» Друг говорит: «Пойдём-пойдём, та женщина из этого дома вышла. Которая сказала, что ты здесь не живёшь». Заходим, а там Тармо, жена дяди Давида. Руками всплёскивает, другу моему говорит: «Так бы и сказал, что товарищ нашего Вагифа!» Оказывается, она подумала, что я что-то натворил, и вот теперь за мной пришла милиция, и решила меня не выдавать.
Запирать квартиры у нас было не принято, и Тармо всегда во дворе была. Вечерами выходили во двор, в лото играли, тётя Варя, армянка, у нас была заводила. Кто-то пирожок из дому принесёт, кто-то – халву. К нашим соседям армянам часто приходили две красивые девочки Наташа и Таня Сауриди, дочки врача Яна Григорьевича Сауриди, его весь город знал. И весь город горевал, когда он погиб в аварии. Это в 1979 году было, он только организовал в Дербенте скорую помощь, приезжала комиссия принимать, он поехал провожать их, тогда всё и случилось…
За пределами двора шла другая жизнь, не совсем безопасная, но очень увлекательная. Это ведь происходит совсем внезапно: ты живёшь себе, живёшь, дерёшься с ребятами, бегаешь на море, обрываешь колхозный виноград, всё просто и понятно, а потом вдруг, без объявления войны, в твою жизнь вторгаются девочки. И то, что вчера было совсем простым: потянуть за косичку, попросить учебник или тетрадку, списать задание – делается страшным и тяжёлым. Дербентцы, конечно, разработали свои уловки, способы знакомства и заигрывания с девушками. Идёт, скажем, девушка навстречу. Ты нагибаешься, поднимаешь что-то, пуговицу, например: «Девушка, это вы уронили?» И завязался разговор. Можно было просто подойти и сказать: «Девушка, давайте я вас мороженым угощу». Она говорит: «Я не хочу». – «Тогда вы меня угостите!» И пошёл разговор.
Ещё мысли мальчишек были заняты «врагами» и способами избежать с ними встречи. Вот, к примеру, была у нас известная улица Кобякова, там обитали «кобяковские», целая группа, шантрапа. Наверху – магальская группа.
И постоянно что-то они делили, не ладили, всё время между ними происходили какие-то боевые соприкосновения. Были и в центре группировки. На танцах в клубе они были особенно заметны.
А вот главного хулигана, который был здесь, в центре, я не вспомню сейчас. А если бы вспомнил, то не сказал бы. Зачем это? Может, человек другим стал.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
____________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 670678 и 89882915982.
- 16 просмотров