***
Моя мама жила в десятке. Ей там дали комнату от Дагрыбы. Потом она вышла замуж и переехала на Буйнакского, 32. Мой отец отказался жить в десятке, так как однажды, в период ухаживаний за моей мамой, он подрался с местными. С того момента вход в десятку ему был воспрещён. Мамина комната так за ней и осталась. Так что мы жили на две «квартиры». Но я в десятке боялась ночевать, там по вечерам на первом этаже со стороны площади собиралась вся шайка-лейка. Несколько раз ночью нашу дверь пытались открыть, поэтому папа поставил засов. Однажды замок всё же взломали, но спас засов, помешал открыть дверь. Мы сидели в комнате как мыши и дрожали. Весело жилось. А если приходилось идти в десятку вечером, то проходили через строй уркачей, их там человек 20 собиралось. Было ужасно страшно, хотя они своих никогда не трогали, только шуточки вслед пускали.
***
Был такой архитектор – Гаджи Ганиев, 1925 года рождения, фронтовик с 1943-го, боевые два ордена и медали, потом Восточный фронт, демобилизован в 1947-м. В 1953-м – он уже выпускник градостроительного факультета МАРХИ. Главный архитектор города Махачкалы.
Когда городские власти приняли решение (вопреки всем градостроительным принципам) расположить здание гостиницы «Каспий» таким образом, что оно перекрывало вид на море, он заявил первому секретарю Махачкалинского горкома партии, что пока он является главным архитектором города, не даст согласия на подобную «привязку» здания гостиницы. В ответ он услышал: «Тогда Вы не будете главным архитектором города». И был уволен.
***
В 1862 году за 2 450 рублей у таркинцев был выкуплен родник. А в 1897 году купец А. М. Михайлов, первый городской староста, на свои средства проложил от этого родника чугунные трубы. Возле маяка был устроен водоприёмный бассейн, откуда вода спускалась к нескольким водоразборным будкам в городе, в том числе и к этой, на проспекте Гамзатова, бывшей Инженерной улице.
***
Мне мама рассказывала, что у нас в старом доме жила семья Каменских. Были они ссыльные. Муж был немец, а жена француженка, причём она и по-русски не очень разговаривала. Она была очень не приспособленная к жизни. Умерла рано. Сейчас в Махачкале осталась жить их невестка и внучка. А дочери уехали во Францию.
***
Рядом с магазином «Ткани» (его ещё называли «магазин 2 двери») было ателье мод, а напротив парикмахерская – там наши мамы делали себя красивыми. На углу Капиева и Буйнакского располагался большой комиссионный магазин. А вот магазин «Сельхозпродукты» я почему-то не любила – он всегда мне казался грязным, тёмным.
***
Мы всегда ходили в баню возле стадиона «Динамо». Как войдёшь – слева касса, справа – буфет. Дальше по небольшой лестнице вверх и вход разделялся: налево – мужчины, направо – женщины. Но большой зал всегда был полон, в основном женщинами и детьми. Ходили в баню по воскресеньям. Мылись мылом, мочалки приносили с собой, бельё на смену... Мне нравилось в большом зале: картина Айвазовского висела, круглые столы и скатерти на них, больше похожие на чехлы, и стулья под чехлами. Кадки с большими цветами. Незабываемый крик банщицы «Одна заходите!» или «Заходите двое!» по звуку можно сравнить разве что с современными призывами продавщиц рыбы... Когда очередь уменьшалась, надо было отстоять ещё один предбанник, прямо у входа туда, где шкафчики, весы и люди ...голые! Да, и ещё громко работало радио! Именно в бане мы все узнали, что в космос полетела женщина, какая-то там Валентина, а фамилию не все расслышали из-за плеска воды, громыхания тазов и гула голосов.
***
А кто знает, для чего строился этот павильон на аллее между театром и гостиницей «Ленинград»? Из глубокого детства помню, что там продавалась похоронная атрибутика: венки, бумажные цветы. А что до того? Пиво-воды? А ещё там рядом была скульптура девочки, она заплетала косу, опустившись на одно колено. Годы спустя видела разломанную во дворе по улице Чернышевского.
***
Каждый город имеет свой запах... В моей детской памяти отложился горьковатый запах жжёных осенних листьев.
Дворники, нет, скорее злые дворничихи, заполняли мусорные баки доверху опавшими листьями и поджигали их, и они там несколько дней, а может быть, и неделю, потому что постоянно «подливали масла в огонь», медленно тлели, испуская не только вонючий запах гари, но и ещё едкий дым, который туманил мозг.
А ещё – это вкусный запах свежеиспечённого хлеба и сладковатый запах булок, смешанный с какими-то пряностями и изюмом. (Мы жили рядом с БКК.)
И третий – это запах жареной рыбы в мучной панировке, который испускал рыбоконсервный комбинат.
***
Помню, как впервые взрослой девицей попала в Махачкалу на соболезнование очень дальнего дядьки, скучного и малоинтересного, и все сидят такие приличные, пьют чай, никто особенно не горюет и вдруг с воплями врывается незнакомая женщина, кричит: «Вагарай! Что вы с ним сделали!», затем валится на колени и начинает себя щипать!!! Натурально, за бёдра! Я в шоке! Думаю, наверное, неизвестная любовь или, прости господи, вторая жена, сейчас будет «Отелло». Оказалось – соседка снизу пришла соболезновать с собственным перформансом наперевес.
***
А у нас в Троллейбусном парке, под 9-этажкой на Казбекова, где находился банк, росли кусты конопли. И никто их не рвал, потому что с верхних этажей кто-то внимательно сторожил и удивительно метко кидал кирпичами в воришек...
***
Ностальгия... Ты меня замучила!.. А с каким недовольством приходилось просыпаться по утрам, когда будила мама, чтобы пойти за молоком в соседний двор. Там, на Гагарина, возле «Аварского магазина» (почему-то так все обозначили продуктовый магазин), стояла большая жёлтая бочка с надписью «Молоко». С утра в очереди за молоком все были неразговорчивые, непроснувшиеся... И этот бидон (я его никогда не забуду), в который вливалось ровно 3 литра по 28 коп. Позже я часто спрашивала маму: «Почему ты меня, совсем маленькую девочку, так рано будила и в зной, и в холод?», но мама считала это одним из пунктов воспитания...
***
Бомбы на Махачкалу сбрасывали, насколько я помню, 2 раза. Один раз сбросили снаряд на 5-ю школу, в которой находился госпиталь. Ночью там принимали раненых, и пришлось нарушить затемнение и зажечь фонарь. Немцы этим сразу воспользовались. Хорошо, что снаряд не разорвался. В другой раз тоже не разорвался, около площади, во дворе на Малыгина, 1.
***
Да-а-а, Первуха – просто райское место! Там я просто иначе живу, дышу, чувствую, погружаясь в особенный мир умиротворения и защищённости. Тихо, уютно. Улицы Комарова, Громова... Магазинчик напротив моста, где запах рыбы перебивает аромат всех прочих продуктов…
***
На Пушкинской, наискосок от бывшего Клуба рыбников располагался подвальчик, где продавали разливное сухое вино. Было там и креплёное вино, но особой популярностью не пользовалось. Сам подвальчик был заурядным – несколько столиков, фрагмент деревянной бочки с краником, торчащий из стены, скромная «совковая» стойка, а за ней Вано, приветливый грузин, сумевший создать в захудалом подвальчике атмосферу непреходящего праздника.
Пару раз в неделю, а иногда и чаще в подвальчик в окружении писательской свиты заглядывал Расул Гамзатов. Он никогда здесь ничего не заказывал – ещё спускался по ступенькам, а Вано уже швырял на раскалённую сковородку кусок вырезки и, достав откуда-то из-под стола бутылку коньяка, наливал в особую «расуловскую» рюмку (она стояла на чистой салфетке отдельно от остальной посуды). Не успевал Расул сделать пару глотков, как перед ним оказывалась тарелка со стейком…
«Хорошо тут у тебя, – говорил обычно Расул, прощаясь с хозяином, – всегда вкусно, ничего не меняется. И коньяк всегда хороший. И стихи новые в голове появляются». Скорее всего, именно поэтому среди писателей и журналистов заведение это так и называлось – «Восьмистишье» (официальное его название было скучным и из памяти давно выветрилось).
Ну а потом Вано пошёл на повышение – его назначили заведующим кафе «Причал» в порту. После ухода Вано прошло-то недели две, но заведение изменилось разительно. Из бочки теперь вытекало не сухое вино, а забористый шмурдяк, да и публика начала собираться соответствующая – рабочие с Рыбоконсервного комбината, строители с окрестных строек, в общем, пролетарии. К вечеру у входа в подвал собиралось 5–6 ящиков с пустыми бутылками из-под «Тринадцатого» и «Тридцать третьего».
Расул, как обычно, появился под вечер. Застыл на пороге, удивлённо оглядывая непривычно полный и сильно задымлённый зал, и громко спросил, обращаясь в пространство: «А где, чёрт возьми, Вано?». – «Он теперь в другом месте работает, Расул Гамзатович, – подбежал к поэту новый хозяин, – на повышение пошёл». – «Ладно, – неуверенно сказал Расул, – тогда коньяка мне, что ли, налей». – «А нет коньяка, – послышалось в ответ, – нам не положено, категория у нас не та».
Расул (в это время он уже шёл к стойке) остановился, застыл, закрыл глаза и начал жевать губы. И через минуту выдал стих. На чистом русском (в подвале как раз был Валера Комиссаров из «Комсомольца Дагестана», и благодаря ему мы этот самый стих в тот же вечер и услышали). Стих такой:
Вот вам прогресс…
Ушёл Вано –
Коньяк исчез,
Вокруг говно.
***
У соседского парня Абакара с частных домов за моим бывшим Дахадаева, 75а, был мопед «Карпаты». Я так был впечатлён самодвижущимся корытом, что тут же загорелся идеей постройки карта с таким же двигателем. Чуть не надорвавшись, припёр с улицы домой развалившийся картер от какого-то поршневого насоса, полагая, что это хорошее начало.
Потом была попытка выпросить у родителей денег на покупку велосипедного бензинового мотора. Полагал, что смогу прикрутить его на велосипед «Мишка». Но, увы… В детстве мне никогда не удавалось накопить больше 22 копеек. Как можно было накопить больше, если между нашим домом и следующим (Гаджиева, 5) находился киоск, где за эти 22 копейки можно было купить потрясающе вкусное пирожное? Впоследствии, уже в мои студенческие годы, там стали продавать бутылочное пиво и, само собой, накопить на «жигули» тоже не получилось. Во всём виноват КИОСК.
***
Буфетчик аппетитно оформлял витрину: толстые янтарные, косо срезанные батоны копчёного сыра в обрамлении букетов изумрудного лука. Мне казалось, что он был грузином. Стаканчик холодного «Ркацители» в тени, спасавший от полуденного махачкалинского зноя...
***
Я тоже сиживал с пацанами на подоконниках типографии и смотрел на работающие машины. В этом месте горка на Маркова была крутая, и подоконники в начале дома были почти на уровне асфальта, а после поднимались до высоты человеческого роста. Там же был вечно закрытый вход в типографию – перила и несколько ступенек вниз. Вечное место игр всех, кому разрешали играть на улице.
***
И была такая улица Советская, а там особая компания. Помните, у всех был свой пятачок, где собирались ребята. «Советские» собирались на Толстого на перекрёстке, много поколений там выросло. Помню беседку во дворе 17-го дома, оттуда выдвигались на пятачок. Ещё помню время, когда «гостей с гор» там били за то, что они «не так по белой Советской ходят». Я почти 20 лет прожил в Москве, а когда вернулся, от «белой Советской» остались одни воспоминания. Идёшь – и никого не знаешь, а в 80-е, пока проходил от угла Дзержинского до парка, 2–3 часа проходило. С каждым знакомым нужно было хоть парой слов перекинуться. Сейчас из старой гвардии можно только Рашида Чинго найти.
***
Брежнев сошёл на перрон горвокзала, там его встречала вся республиканская верхушка во главе с Умахановым, но впереди были девушки из «Лезгинки» с букетами цветов для дорогого Леонида Ильича. Так вот первые слова, которые произнёс Брежнев, были: «О, какие девочки!».
***
А ещё в нашем доме на углу Дзержинского жили братья Мантаевы, живые легенды махачкалинского «Динамо»... что там Это’о с Роберто Карлосом? По степени всенародной любви они рядом не стояли с динамовцами 60–70 годов... Саша Маркаров, Сёма Валявский, Решетняк, знаменитый вратарь Алабужев, те же Мантаевы, Арзулум и Мантай... они жили рядом с нами и, когда выходили на забитый до отказа стадион «Динамо», бились, как в последний раз, за родину, за город, за улицу! Мотивация была сумасшедшая, и дома на моей памяти мы не проигрывали никогда... Это при мизерной зарплате и в первой лиге, по нынешним меркам – подвал футбольный. Но, хоть убейте, дядя Арзик управлялся с мячом как Хави, а Саша Маркаров головой играл лучше Ибрагимовича. Как же мы за них болели...
***
Мантай часто заводился в углу поля, и некоторые неискушённые в тактике зрители кричали «Мантаева с поля!». А я знал, что так он вытягивает на себя несколько защитников, потом навешивает в штрафную, и Маркар забивает. Я страшно злился и стрелял в этих «лехов» шпульками. А синяя динамовская футболка с 11 номером у меня до сих пор хранится. Были ещё гетры, но они порвались. Мы верили, что Маркарова зовут лучшие клубы страны, но он не уедет из Махачкалы.
***
Уже в 1930-х были и бульвар на центральной улице (ныне пр. Гамзатова), и домик на бульваре. У поэта Владимира Луговского была поэма, посвящённая Махачкале, где упомянут и этот домик, и жившая в нём девушка Вера Ц. Но это же 1930-е годы, меня тогда на свете не было. Да и была ли эта Вера Ц. или это авторский вымысел, не знаю. А вот домик помню, его потом переделали в цветочный магазин. И помню семью Огриных, жившую в этом домике. Очень бедная семья, мать и трое детей. Хорошо помню младшую, Ольгу, мы с ней учились в одном классе в школе №2, и среднюю, Риту. Как звали старшую, уже не помню. В домике, кажется, даже электричества не было. Как-то я зашла за Олей (мы часто играли на бульваре) и удивилась, что их мама гладила чугунным керосиновым утюгом, и лампа тоже была керосиновая. Оля ходила в школу в сатиновом форменном платье, в то время как большинство девочек носили шерстяные, но Олиной семье, видимо, не по карману такие были. Ну и пионерский галстук был тоже из сатина (у всех почти – шёлковые). Было видно, что учиться ей сложно. После 8 класса ушла работать. Вот и всё, что помню.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
_____________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 67-06-78 и 8-988-291-59-82.
Фото из архивов музея истории Махачкалы и героев публикации.
- 36 просмотров