На этой неделе члены Совета по правам человека (СПЧ) при президенте России начали большой рабочий тур по регионам Северного Кавказа. Первым по списку они посетили наиболее турбулентный субъект страны – Дагестан. Объектом внимания делегации преимущественно стали проблемы в религиозной среде. Впервые за последние годы в наиболее тонких и противоречивых вопросах были нарушены шаблоны и раздвинуты границы…
Материал, посвящённый визиту правозащитников, мы намеренно начинаем с сослагательного наклонения, которое столь не терпит история. Если результаты этой поездки лягут на стол президента России Владимира Путина, а впоследствии – в основу стратегического анализа ситуации на Северном Кавказе, который склонит его к соответствующим выводам и правильным решениям, то вполне можно ожидать нормализации обстановки в регионе.
В рамках визита члены СПЧ посетили СИЗО Махачкалы, село Гимры Унцукульского района, а также провели несколько круглых столов. Но по-настоящему живым, абсолютно не протокольным и от того чрезвычайно интересным стало обсуждение крайне больного в последнее время вопроса постановки граждан республики на так называемый профилактический учёт. Проблема тем остра, что уже охватывает целые пласты общества.
В рамках визита состоялась встреча с религиозными и общественными организациями. Проблеме нарушения прав верующих в Дагестане был посвящён круглый стол, который состоялся в Доме дружбы (Махачкала).
В нём приняли участие религиозные, общественные деятели, представители власти и журналисты.
Модератор мероприятия Максим Шевченко (член СПЧ) попросил присутствующих рассказать о практике профилактического учёта в республике. Приводим некоторые выступления участников.
Первым выступил первый заммуфтия Дагестана Мухаммадрасул Саадуев:
– У меня своя работа, своя специфика. С взаимоотношениями граждан с правоохранительными органами или же другими случаями нарушения прав человека мне не так часто приходится сталкиваться. В последнее время моё личное ощущение – в этом плане ситуация немного стабилизировалась. Конечно, мы часто слышим об ущемлениях прав, когда подвергаются несправедливому отношению девушки в хиджабах. Есть вопросы, когда молодые люди, проходящие обучение в вузах, не всегда получают возможность совершать пятничную молитву. Такого рода вопросы к нам чаще всего поступают. Мы старается реагировать…
Максим Шевченко (залу): – Я задам ряд вопросов. Существует ли в Дагестане практика так называемого профилактического учёта, постановки верующих на некий систематический учёт, с взятием отпечатков пальцев, анализов крови, и эти мероприятия проводятся не в рамках следственных действий, санкционированных законом, а просто в рамках некой инициативы МВД и иных силовых структур? Есть ли в зале люди, которые сталкивались с этим?
– Есть. Я из села Гимры Унцукульского района. Меня зовут Аминат Супьянова. Живу в посёлке Временном. Мой муж и я – суфии… В 2014 году у нас был объявлен режим КТО. Нас на два месяца выгнали из дома. Два месяца федеральные и местные силовики мародёрствовали там. Я расскажу один случай: у меня на стене висит фотография Саида-Афанди. Зашёл один русский туда и кричит солдату, который стоял в коридоре: «Здесь у неё на стене висит портрет святого», а тот из коридора говорит: «Скоро до тюбетеек тоже доберёмся...»
Я рассказала об этом на приёме в правительстве. Мне не ответили на вопрос, почему нас преследуют. После того как нас выгнали из дома, мы начали обращаться в разные инстанции. В 2015 году обращалась к Владимиру Путину. После этого узнала, что состою на профилактическом учёте. Несколько раз вызывали для сдачи ДНК. За что? За ваш язык, говорят, за то, что писала в разные инстанции.
…Нас взяли в пожарную дежурную часть МЧС, каждого человека заставили фотографироваться, взяли отпечатки и присвоили каждому фильтрационный номер. По этим номерам мы въезжаем в Гимры и выезжаем оттуда. Пост открывается в 7 часов, закрывается – в 10. Комендантский час. Например, мой номер 263.
Когда я обратилась, чтобы меня сняли с учёта, мне сказали: «Не снимем, потому что вы родственница Магомеда Сулейманова (лидер запрещённой в России террористической организации «Имарат Кавказ»)». Разве я виновата, что мы родственники? Если так взять, полсела родственники Магомеда или других. Разве мы должны нести коллективную ответственность за деяния отдельных людей? Мы их отправили в лес, или мы могли их обратно из леса забрать? Они выбрали такой путь, это был их выбор, а не наш. В 2013 году в Гимры мы дали возможность силовикам покончить с бандформированием. Всё село вышло. Оставили там 12 ребят, так называемых ваххабитов, и полк омоновцев.
На второй день мы узнали, что эти ребята из села ушли, а ОМОН неделю мародёрствовал в селе. Взрывали дома, воровали, что попало делали. Так же и во Временном. С лица земли стёрли 16 домов. Виноват, не виноват, ни на что не смотрели… Мы же не в концлагере. Сегодня там тюрьма под открытым небом. Там каждый день нарушаются права людей…
Затем высказался Муртузали Хачилаев, сын экс-депутата Госдумы Надиршаха Хачилаева: «Я не подвергался профучёту, но за себя могу сказать, что каждый раз, когда выхожу из дома на улицу и иду пешком, ни одного дня почти не было, чтоб меня не остановил сотрудник. Ну ладно, остановил, потребовал… ну чтобы они меня не дёргали и чтобы не ущемляли мои права и не оскорбляли мою личность и моё достоинство… Меня мои родители воспитывали не для того, чтобы рос как раб и боялся лишний раз на улицу выходить. Меня отец учил быть достойным свободным человеком, и за своё достоинство я отвечаю, но унижать себя никому не позволю. Ни сотрудникам полиции, ни кому-то другому. У меня очень много друзей, которые не занимались никакой террористической деятельностью и не состояли в группировках, их просто так ставят на учёт и портят им жизнь. Так же нельзя издеваться над людьми!
Шевченко: – Знаменитая мечеть на Котрова, которую мы проезжали… там три сотрудника с автоматами. Это же ваше частное владение? (Хачилаеву.) Я правильно понимаю?
– Да.
– Вот она сейчас закрыта. А вам давали какие-то судебные предписания на закрытие этой мечети или юридические документы?
– Ничего представлено не было. Более того, меня, как одного из юридических хозяев этой территории, даже к воротам не пускают. Сразу начинают чуть ли не силу применять. Говорят: «Никого нельзя сюда пускать».
– А вы пытались это оспорить в юридическом порядке?
– Да, пытались. Мы подавали документы в Советский суд Махачкалы. За дело не берутся. Суд не принимает.
– А как объясняли, на каком основании закрывали?
– Говорят якобы там пособничество терроризму и так далее, но это просто абсурд. Этого просто не может быть. Я за это лично отвечаю, что это неправда.
– Здесь есть представители мечети на Венгерских бойцов, джамаата мечети? Было, что к вам приходил сотрудник в обу-ви, пьяный?
Тагир Магомедов (прихожанин): – Да, было. Я брат Магомеда Магомедова – пресс-атташе мечети. Я лично не видел человека, приходившего туда в пьяном виде, но это есть на видеосъёмках. Насколько знаю, представители мечети написали в прокуратуру. Эти все факты указаны. Моего брата задержали, может быть, отчасти потому, что его деятельность была связана с этим делом тоже. Он отстаивал позицию данной мечети и пытался её обелить. В эту мечеть каждую пятницу наведывались полицейские, по этому вопросу он и писал, и обращался. Он ни к чему неправомерному не призывал людей. Говорил, что если есть что-то противозаконное, чтобы люди обращались в прокуратуру, чтобы всё было официально.
Шевченко: – Мы сегодня вашего брата видели в СИЗО №1. Посещали в камере. Ему инкриминируют, что он хранил «спайс» и гранату. Он сообщил, что, когда ему надели мешок на голову, сотрудники сказали: «Это тебе за интервью каналу ‘‘Дождь’’».
Икрамудин Алиев, сайт «Кавполит»: – Вот нас сейчас снимают доблестные структуры. Вот вы, садитесь за стол, мы хотим вас тоже послушать (двум сотрудникам ЦПЭ, сидевшим в стороне). Один за колонной сидит, другой снимает. Мы хотим знать, почему вы так делаете? Расскажите нам, почему шестой отдел так делает? Почему незаконно задерживаете по пятницам? Объясните. Зачем за углом прятаться? Садитесь, мы же все свои, дагестанцы. Вот так они снимают, а потом люди, как Магомедов, исчезают, подкидывают «спайс». Вот у нас имам мечети на Котрова, Курбан, ему подкинули оружие, еле-еле вытащили. За что? Вот он сидит там. Он член ИГИЛ или кто?
Один из сотрудников ЦПЭ: – Потом поговорим.
Алиев: – Потом поговорим… А потом если кому-нибудь подкинут, не удивляйтесь (залу).
Из зала: – Вас официально пригласили, сядьте, пожалуйста, у нас к вам вопросы.
Алиев: – Мне интересно, если вы пригласили работников ЦПЭ, почему они не отвечают, зачем они это делают? Уменьшается ли после их действий экстремизм в Дагестане или увеличивается? У нас получается беспредметный разговор… Идёт пятничная молитва, люди выходят, они стоят там на соседних улицах, по одному, по два сажают в машины, увозят, снимают отпечатки, держат 3–4 часа. В Ленинкенте 30 суфиев взяли и поставили на учёт. Это значит они (сотрудники ЦПЭ) план какой-то выполняют? Может, вам за это премии дают? Расскажите нам, в чём дело.
Шевченко: – Давайте не будем обострять. Икрамудин, не надо личных обращений. Если тут присутствуют сотрудники МВД, я бы попросил высказаться и ответить на вопросы. То, что мы обсуждаем, не бесполезно, поскольку всё фиксируется. По итогам нашей поездки будет доклад президенту.
Расул Кадиев, юрист: – Есть график. Каждый год рост преступлений террористической направленности. В прошлом году – шестьсот. В позапрошлом было 400 с чем-то. Но даже на эти преступления не надо смотреть, надо смотреть на количество людей. В прошлом году был 271. Когда мы задаём вопрос: «Почему такой рост?», нам отвечают: «Мы ставим на учёт тех, кто уехал в Сирию». С одной стороны, вроде хорошо, что уехали… старинная участковая забава – тело трупа перетаскивать с одного участка на другой, лишь бы не у меня. С другой стороны, возникает вопрос: мы, получается, не сломали механизм формирования вооружённого гражданского сопротивления по каким-то вопросам…
Я ездил в Дербент, там цифры были очень напряжённые. Надо ехать не в Гимры, а в Юждаг разбираться. Восемь человек с начала года за два месяца ушло в подполье. Да, есть удачные примеры возвращения из Сирии, но что с ними происходит? Если на учёт не ставят, их сразу в тюрьму сажают практически. Давайте акцент в другую сторону переведём, Икрамудин. Это не совсем проблема правоохранительных органов Дагестана. Да, лично каждый офицер несёт ответственность перед совестью и Всевышним. Есть общая политика, спускаемая сверху. Он солдат, ему дали приказ. Я не думаю, что от хорошей жизни омоновцы потирают руки и ждут пятницы, чтобы подъехать к мечети. Все попытки поговорить с людьми, которые принимают решения, заканчиваются вопросом: «А кто эти люди? Люди в погонах или люди не в погонах?». Когда Россия заявляет: «Мы победили экстремизм, мы крутые»... Извините, Великобритания столкнулась с экстремизмом намного раньше нас. Первый закон о профилактике экстремизма был у них. Великобритания тоже попробовала ставить на учёт. Но как ставить на учёт? Человека ставят на учёт только для того, чтобы принять индивидуальный план, как этому человеку помочь, чтобы его не втянули в террористические группировки. У нас отсутствует понятие профилактики, то есть не дать стать жертвой… У нас ни научной базы, ничего. МВД, комиссия по адаптации не провела никаких исследований. Поэтому, Икрамудин, есть претензии личные, потому что мы этого конкретного человека в погонах видим. Иногда сидит с нами за одним столом, ходит по одной улице. Но не думаю, что он объявил эту войну. Он тоже ходит под приказом. Я во многом с тобой согласен, потому что пыткам не генералы же в Москве подвергают, и гранаты находят не просто так.
Шевченко: – Всё-таки, Расул, какие основания существуют для профилактического учёта?
Кадиев: – Прокуратура республики заняла такую позицию, что приказ министра внутренних дел Дагестана, не России, а Дагестана, о ведении профилактического учёта – является законом. Для всех юристов понятно одно: если приказ не опубликован, он не является конституционным. Нам этот приказ до сих пор так и не показали.
Идрис Юсупов, «Новое дело»: – Хочется сказать о причинах, почему этот профилактический учёт существует. По-моему, он существует с молчаливого согласия многих присутствующих здесь людей, обладающих какими-то полномочиями. На первые случаи, когда начались массовые задержания мусульман по признаку их отношения к религиозной общине (их не задерживали на дискотеках, не задерживали в пивбарах, а именно в мечетях), никто из присутствовавших не реагировал. Сначала это были десятки, сотни, сейчас счёт идёт на тысячи… Видимо, это часть айсберга.
Мы часто забываем о других нарушениях прав верующих, которые допускают под прикрытием борьбы с экстремизмом и терроризмом. А что, нет массовых подбросов наркотиков и оружия соблюдающим мусульманам? Об этом тоже первый раз слышат? Не просто соблюдающим мусульманам, а руководителям общин, мечетей. Разве уважаемые присутствующие об этом не знают? Хоть одно слово осуждения мы слышали? Как соблюдающий мусульманин – так обязательно в кармане граната, патроны и «спайс»? Как это может быть? И мы знаем, что идёт за этим. Хорошо, если человек живым останется, а бывают и похищения, пропажи и убийства. И после этого мы, конечно, читаем в официальном докладе министра МВД, что столько-то людей поставлены на учёт, а по докладу министра МВД перед Народным собранием за 2015-й год – «в установленном законом порядке в Дагестане закрыто 7 мечетей».
Этим у нас занимается министерство внутренних дел? Какой установлен порядок закрытия мечетей? На каком основании они были закрыты?.. Это всё совершается с молчаливого одобрения.
За слова отвечаю…
Настоящей словесной рубкой обернулось и продолжение этой темы, но уже в более официальном формате. Члены СПЧ встретились с главой Дагестана Рамазаном Абдулатиповым и представителями Кабмина силового блока. Некоторые участники дискуссии порой настолько теряли над собой контроль и выходили из себя, что в эти моменты напоминали людей, решающих на улице вопросы по понятиям.
Вначале Максим Шевченко вкратце рассказал о посещении махачкалинского СИЗО. Дав в обще-то положительную оценку сотрудникам изолятора, он вернулся к той же теме профучёта. В конце выступления Шевченко обратился к присутствовавшему министру внутренних республики Абдурашиду Магомедову. Однако он не был настроен на продолжение разговора либо потерял интерес.
«Я не хочу комментировать то, что вы сказали…» – ответил министр.
Шевченко: – А почему вы не хотите комментировать?
Магомедов: – Потому что вам надо с такими заявлениями обратиться в прокуратуру.
Шевченко: – Конечно обращусь. А вы можете опубликовать свой приказ, на основании которого людей допрашиваете?
Магомедов: – Все профилактические учёты в министерстве внутренних дел республики производятся в соответствии с нормативными документами Министерства внутренних дел Российской Федерации. Ни один человек на учёте МВД не состоит по его религиозным убеждениям.
Шевченко: – Абдурашид Магомедович, вы лукавите, извините…
Магомедов: – Не лукавлю.
Шевченко: – Я к тому, что ваш профучёт нигде не зарегистрирован. Суд и прокуратура не принимают заявления, поскольку документа официально нет. Вы тогда опубликуйте его. Мы тогда сможем пояснить, как это юридически работает. Это ваша ведомственная инструкция, которую никто в глаза не видел.
«Мы можем потом встретиться…» – попытался разрядить ситуацию явно растерянный Рамазан Абдулатипов.
Шевченко: – А что потом встречаться?..
Магомедов: – Мы работаем в рамках разных документов. Часть из них публикуется, часть не публикуется. Это наша работа.
Шевченко: – Вы ограничиваете права граждан на основании ведомственной инструкции. Это преступление.
От этой словесной дуэли слегка потерял равновесие даже Рамазан Абдулатипов, который попытался смягчить ситуацию: «Если мы будем сковывать полностью деятельность правоохранительных органов, то… Да, в Дагестане мы стабилизировали ситуацию, но угрозы террористические ещё не сняты. В том числе это показывает, когда более двух тысяч человек уехали в Сирию, Ирак и так далее».
Включился член СПЧ Игорь Каляпин: «Я не знаю, сколько человек в Дагестане стоит на профилактическом учёте. Вчера называлась цифра шесть тысяч».
Шевченко: – По некоторым оценкам, 12–13 тысяч.
Каляпин: – В социальных сетях самые фантастические цифры называются. От 5 до 20 тысяч человек. В любом случае, даже если 5 тысяч, я очень сильно сомневаюсь, что у МВД есть ресурс, для того чтобы проводить действительно предусмотренную теми секретными инструкциями политику.
Затем в дискуссию вступил вице-премьер РД Рамазан Джафаров, курирующий силовой блок правительства. Возможно, и он намеревался смягчить разговор, но только осложнил его: «Меня вот на посту на границе с Чечнёй остановили и потребовали: «Ваши документы». Я не сказал кто я, откуда. Показал им их…». Видимо, этим Джафаров хотел сказать, что даже такие высокопоставленные чиновники, как он, не застрахованы от внимания правоохранительных органов.
Шевченко: – Рамазан Джафарович, тысячи чиновников осуждены за коррупцию и уголовные преступления. Значит ли это, что у каждого чиновника надо брать анализы крови и биологический материал? Уровень коррупционеров в стране превышает уровень терроризма.
Джафаров: – Вы понимаете, вы сейчас не то говорите. Когда не отвечаете за последствия… Вы просто говорите…
Рамазан Абдулатипов, левым плечом чувствуя нарастание нервозности своего вице-премьера, попытался успокоить его: «Джафаров!».
Но Шевченко не менял тональности: «Я отвечаю за последствия, извините…»
А бывший эфэсбэшник Джафаров напирал: «Вы за слова отвечайте…»
Шевченко: – Я отвечаю за все слова, которые говорю.
«Джафа-а-аров! – настаивал Абдулатипов, который в этот момент напоминал учителя, пытавшегося успокоить чрезмерно буйного ученика. – Вы хотите, чтобы я вас ликвидировал и поставил на учёт?»
«Черновик» будет следить за тем, как результаты поездки членов СПЧ в республику отразятся на мнении и решениях руководства страны по политике на Северном Кавказе. ]§[
- 40 просмотров